Русский в Донбассе

Многоэтажный дом на южной окраине Москвы, толкотня у лифта. В основном полицейские, но все разные. За главного формально участковый, но он чуть не дрожит, потому что рядом — и полковники из ГУ МВД, и некто в штатском, кажется, из центра «Э», и зачем-то несколько омоновцев в голубом камуфляже, и еще женщина из ФСИНа. Сбоку двое испуганных понятых, пенсионеры с нижнего этажа, мужчина и женщина. Еще двое с видеокамерами — один мужик тоже из центра «Э», опер, и девушка из, как и полагается, LifeNews, у нее на микрофоне красный набалдашник. И еще таджик с пилой-болгаркой, на таджике — новенький зеленый комбинезон с названием управляющей компании, какое-то сложное слово…

Обстановка нервная, но что-то вот-вот должно разрешиться. Участковый еще раз нажимает кнопку звонка, и за железной дверью тоскливое «динь-дилинь». Участковый поочередно заглядывает в глаза двум полковникам, те нетерпеливо кивают — давай, мол, давай. Полицейские расступаются, к двери подводят таджика, и участковый толкает его в плечо, как будто это таджик виноват, что все так затянулось. Таджик втыкает вилку куда-то в щиток, садится на корточки, несколько секунд трещит обшивка двери, и потом летят искры — на участкового, на полковников, на эшников, на женщину из ФСИН и девушку из LifeNews. Теперь все происходит быстро. Замок отделяется от двери, и дверь открывается.

В прихожей темно, первым заходит участковый, шарит по стене, ищет выключатель, зажигает свет. Следом заваливаются все, кто стоял на площадке, поверх голов — камера с красным набалдашником. Дома никого, на полочке у зеркала (явно нарочно на самое видное место положили) — аккуратно разрезанный браслет с датчиком. Женщина из ФСИНа вздыхает, кладет браслет в карман, сидится на какой-то табурет составлять акт. Участковый прямо на полочке у зеркала заполняет бланк протокола, зовет понятых. Да, черт побери — сбежал. Как, когда, куда — «это предстоит выяснить следствию», — важно объясняет один из полковников красному микрофону.

— Покажите, где у вас был браслет? — спрашивает ведущий Мустафа Найем. Гость студии задирает штанину — вот тут, мол. Найем просит поднять ногу выше, чтобы видела камера. Все, кто в студии, смеются. Прямой эфир «Громадьского ТВ», сенсационный гость из Москвы.

— Но все-таки объясните, как вам удалось убежать из-под домашнего ареста?

— Глаза боятся, а руки делают, — и снова общий смех.

Отсмеялись, теперь о серьезном. Найем задает вопрос — вот вы в России подвергались преследованиям и лучше всех нас знаете методы российских спецслужб; как считаете, удастся ли им с помощью сепаратистов на юго-востоке разрушить единство украинского государства?

Вопрос понятен, но почему-то в студии повисает пауза. Видите ли, говорит гость, я бы не стал однозначно связывать происходящее в юго-восточных регионах с деятельностью российских спецслужб и, кстати, пользуясь случаем, я хотел бы взять назад свои слова по поводу присоединения Крыма к России — когда я делал заявление по этому поводу, я, как известно, находился под домашним арестом и не получал достоверной информации. Да, я считаю, что обеим нашим странам было бы лучше, если бы Киев, наконец, признал, что Крым это Россия. Можно спорить, кто из украинских руководителей за эти 23 года допустил роковую ошибку, не сумев удержать полуостров в составе вашей страны, но это ваше дело, а мое дело — всего лишь напомнить вам, что в политике всегда нужно исходить из имеющихся обстоятельств, и что касается Крыма, то тут обстоятельства вполне однозначны. Забудьте о Крыме.

Лицо Найема вытягивается. Погодите, говорит гость, я же еще не ответил на ваш вопрос. Крым это Крым, Донбасс это Донбасс, и я думаю, что и в Кремле нет никого, кто всерьез рассматривал бы возможность присоединения востока Украины к России. Что будет с этими регионами, я не знаю, но моя позиция проста. Я много раз называл себя русским националистом. Кому-то эта позиция не нравилась, кто-то, наоборот, поддерживал меня только по этой причине. За дешевой популярностью я не гонюсь, и никаких лозунгов от меня сейчас вы не услышите. Внутриукраинские дела меня не интересуют, но в своей политической деятельности я всегда исходил из того, что я должен защищать интересы русских людей, где бы они ни жили. Именно поэтому прямо сейчас, после вашего эфира, я поеду в Луганск, или в Славянск, или в Краматорск, я еще не решил, куда. Какие-то заявления я смогу сделать только после того, как пообщаюсь с людьми на месте.

И вот он едет на восток, весенняя украинская ночь, разбитая дорога. Он не знает, куда он едет, и не знает, что он там увидит. Он слышал, что его портреты висят в симферопольском аэропорту с подписью «агент американского влияния», и он почти уверен, что люди, которых он встретит на юго-востоке, не будут ему рады. Но он помнит, как Царев не побоялся выйти к людям с Майдана, которые вообще были готовы его убить — а что, он хуже Царева? Он политик, он умеет разговаривать с людьми, его путешествие на юго-восток — это его вызов собственным политическим талантам. Ему надо будет разговаривать с людьми — и с активистами у костров, и с непонятными мужчинами, которые держат в руках автоматы, и, возможно, с кем-то их своих неприятных московских знакомых, и с украинскими бандитами, олигархами, политиками. Что происходит на юго-востоке Украины, точно не знает никто. Там слишком много действующих лиц, но вообще нет лидеров, и это может стать неплохой стартовой возможностью для чего-то, чего сам он пока еще не может себе представить. Он уже убежал, ему уже гарантированно грозит тюрьма, и избежать ее теперь можно только вот так — став лидером русских Украины, разговаривая с Кремлем не с позиции потенциального фигуранта очередного сомнительного уголовного дела, а с позиции человека, за которым стоят миллионы тех людей, к которым теперь апеллирует Кремль. Да, это игра, и опасная игра, но лучше такая игра, чем ходить по квартире с браслетом на ноге, коротая ожидание казни или милости. Он приедет в Луганск, или в Славянск, или в Краматорск, он шагнет навстречу тем людям и спутает все карты всем — и в Москве, и в Киеве. Весенняя украинская ночь и разбитая дорога, жребий брошен.

Фото ИТАР-ТАСС/ Михаил Почуев