Есть нехорошее предчувствие, что уже привычная нам восточноукраинская тематика исчерпывается, и что пройдет несколько дней, и писать уже будет не о чем. История донецко-луганского сепаратизма заканчивается, с ней наверняка заканчивается что-то еще, о чем пока не хочется думать, и, пока это сравнение еще не устарело, я хотел бы еще раз взглянуть на украинскую войну глазами человека из страны, которая в свое время уже воевала с сепаратистами на своей территории.
Сравнение Донбасса и Чечни многим кажется некорректным, и я тоже совсем не настаиваю, что такая параллель адекватна в полной мере. Но что точно стоит учитывать: для тех, кто не воюет в прямом смысле слова, то есть для тех, кто не сидит в окопах, и для тех, у кого в этой войне нет ничего личного (родственники в Чечне, родственники в Донбассе — такое все-таки далеко не у всех), война превращается в такую ролевую игру; каждый волен выбрать себе ту сторону, с которой ему хотелось бы в этой войне ассоциироваться, за которую хотелось бы в этой войне болеть.
И это уже не фронтовая сводка и не военная хроника, это новости не из Донбасса, а из Москвы. Это сводка о психическом здоровье общества — не донецкого, не украинского, а российского, московского. Когда появился Стрелков, оказалось, что в России очень много людей, которым все эти годы не хватало своего русского полевого командира, который воюет, не оглядываясь на принятые нормы человеческого общежития, который крут в той же мере, в которой не крута обычная мирная русская жизнь. Я уже вспоминал восхищенные слова Булата Окуджавы о Шамиле Басаеве — оказалось, Окуджава жил и в нашей патриотической интеллигенции, которая много лет ждала своего русского Робин Гуда, одетого в странный камуфляж.
И это только половина завораживающей картины московского коллективного бессознательного (ужасное и пошлое словосочетание, но как еще сказать?). Вторая половина — это уже либеральная интеллигенция, болеющая за украинскую армию. Оказывается, этим людям тоже не хватало своего Шаманова или даже своего Буданова, брутального антитеррористического бойца, который неуклюже балансирует на грани дозволенных методов войны, и когда заступает за грань, и Human Right Watch выступает с возмущенной нотой, этот герой сплевывает — мол, вас тут еще не хватало, — и продолжает воевать, как воевал. Стоит вспомнить, что у московских либералов даже уже был подобный опыт — в начале второй чеченской, когда пушкам Шаманова и Казанцева, гремевшим под Грозным, в Москве поддакивал Чубайс — «В Чечне возрождается российская армия», но та волна либерального патриотизма захлебнулась на полпути, оставив запрос без ответа. Вряд ли кому-то было бы приятно это признавать, но для слишком многих мирных московских очкариков воюющая и побеждающая армия, которую хотелось бы назвать своей, всегда была мечтой, и сегодня, когда в среде нашей фейсбук-интеллигенции хорошим тоном стало восхищаться ребятами из батальона «Азов», эта мечта сбывается на Украине. «В Донбассе возрождается украинская армия», — сказал бы сейчас Чубайс, если бы он не был так увлечен нанотехнологиями.
Пока в Донецке и Луганске погибают люди, в Москве продолжается самая масштабная за двадцать лет битва двух лицемерий. Из более-менее заметных людей, чья позиция была известна и во время чеченских войн, и во время событий в Донбассе, я могу вспомнить только Андрея Бабицкого, автора афоризма про войну, которую можно сделать яркой и выпуклой, если отрезать пленному голову — и двадцать лет назад, и теперь Бабицкий был на стороне сепаратистов и в Чечне, и в Донецке. Он последователен и потому нетипичен. Типичный же московский комментатор (тот, который после «Норд-оста» Беслана мог искренне негодовать, что штурм был плохо продуман, и что погибло столько заложников) сегодня расскажет вам, что партизаны Донецка сами бомбят жилые кварталы, прячутся за спины мирных жителей и вообще ведут себя как настоящие ближневосточные сепаратисты. Это, может быть, самое важное, что принесла нам донецкая война. Многолетние противники Путина вдруг сами обнаруживают в себе Путина, а в тех, кто 15−20 лет назад был «за федералов», пробуждается неизвестно откуда взявшийся внутренний Сергей Адамович Ковалев. Эта война сделала ярким и выпуклым все, чего мы в себе до сих пор не замечали, и теперь придется с этим жить — кому-то со своим Путиным, кому-то со своим Ковалевым. После серьезных общественных потрясений всегда принято говорить, что мы уже никогда не станем прежними. Сейчас тоже стоит сказать то же самое. Разве что Андрей Бабицкий останется прежним, но одного его мало.
Фото ИТАР-ТАСС/ Станислав Красильников.