Болезнь интеллигентности в России

Писатель Александр Гаррос написал в своем Фейсбуке эмоциональный пост «Русский Мырк». Сразу подчеркну: здесь хотелось бы вести разговор не о человеке, он имеет право на высказывание, и оно не характеризует его ни с положительной, ни дурной стороны. Речь о логике рассуждения, вернее эмоционального выплеска, который во многом типичен.

Александр Гаррос написал, что никакого Русского Мира не существует, что это мыльный пузырь и фантом, как и сама Россия. Этот фейк, естественно, является производным власти, очередным ее крайне опасным бредом, «выдутым спецами гнезда Суркова». Мыльный пузырь этот привел к смертоубийству на Украине.

Допустим. Русский Мир или «Русский Мырк», как называет его Гаррос — идеологический «монстр Франкенштейна», вылепленный в кремлевских кабинетах, и никакого отношения к реальности не имеет. У нас в крови устойчивая привычка быть в оппозиции власти, изначально беря на веру тезис: все, что она делает — крайне дурно пахнет. Действительно, после искусственного развала СССР и того, что происходило со страной в 90-е, власти доверять сильно-то не стоит, она вполне может обнулить и все твои накопления, и твою страну. Да и не будь развала СССР, который Александр, к слову, объясняет исключительно падением цен на нефть, разве появилась бы сейчас нужда говорить о Русском Мире?

Но ведь Александр в своей эмоции не останавливается только лишь на этом Русском Мире. Все разговоры о фетише, фэйке — обертка, в которой содержится основное утверждение, а оно о России. Вся ее история делалась «ценой огромных усилий, предельной жестокости к собственному населению и человеческих жертв». То есть эти жертвы и жестокость и есть единственно реальное здесь, если не брать в расчет углеводороды. Это очень типичное утверждение, которое часто попросту берется на веру. Ну да, Грозный царь, Петр I, Сталин — чего вы хотели?.. Реплики о том, что история любой страны — это, как правило, поток крови и жестокости, у всех этого хватало, парируются тем, что у нас жестокость особого рода — к своему населению. И тут же идет избитое сравнение Сталина с Гитлером по этому критерию. Конечно, все так, если посчитать, что, например, евреи и коммунисты не были гражданами Германии, то Гитлер был очень гуманен к своему народу…

Предельная жестокость к собственному населению — идеологический демагогический дискурс, который щедро использовался в различные периоды для переформатирования сознания людей. Большевики клеймили царизм, который, к слову сказать, свергали вовсе не они. Демократы в конце 80-х годов, призванные и взращенные в том числе верхушкой КПСС, устроили масштабную кампанию очернения всего советского прошлого, в которой они преуспели даже больше большевиков.

В итоге образ отечественной истории получается идеологически отформатированным. Это не чаадаевский страстный призыв подключиться к общей столбовой дороге цивилизации и идти вперед общеевропейским фронтом, раз мы сами заблудились и ходим впотьмах. Навязывается устойчивое мнение, что «больной» болен неизлечимо и лучшее, что с ним можно сделать — это эвтаназия.

Рассуждая в системе идеологической парадигмы, которая навязывает свои образы, словно бусины, мы приходим к стойкому убеждению патологической порочности отечественной истории, а отсюда и всего своего, как ее производных. Причем совершенно не важно, какого направления идеологический вектор, он может легко меняться, но вся структурная парадигма остается. Здесь уже даже не надо по-базаровски расчищать плацдарм, просто на этом месте нет ничего — только фикция. Не то, что мните вы, природа…

Тот же Александр Гаррос, говорит о Русском Мире, в том числе, как об особых понтах, на которые у нас в нашем настоящем нет никаких оснований. Он задается вопросом: есть ли у «России хоть какие-то силенки, основания, возможности и способности». Последнее слово в этом ряду важно, ведь оно, в отличие от силенок и возможностей, скорее приговор, подводящий к мысли об изначальной невозможности. Второй его вопрос в этом же ряду без самого вопросительного знака: «И что, собственно, надо делать — в России, с Россией, русским, россиянам, — чтобы они были. И можно ли еще что-то сделать». То есть опять проблема не в Русском Мире, а в России, русских. Есть ли они, не фикция ли, не условность, случайно оставшаяся на картах мира.

Получается, что сам факт существования этой недореальности — первейшая жестокость к собственному населению, основное ярмо, без которого оно, наконец, стало по-настоящему свободным и счастливым. Империя зла — лучше не скажешь…

Сейчас сложилась такая неистребимая вера в исторический путь страны, устланный исключительно телами жертв. Предыдущие манипуляторы-идеологи различного толка отлично постарались. Это именно, что вера, слитая суровыми нитками из всевозможных идеологических штампов. Все, что не подходит под формат пути страны «ценой огромных усилий, предельной жестокости к собственному населению и человеческих жертв», к рассмотрению не берется. Спорить с этой формулой не имеет никакого смысла еще и потому, что это особая форма самопрезентации себя, своего индивидуального «я»: «я — Русский Мир».

Пост Александра Гарроса подвергает сомнению все, кроме себя, своего личного жизненного опыта, который является реальностью, в отличие от окружающих нас фикций. Все другое за пределами моего «я» не существует. Я — центр, а вокруг бродят хтонические чудовища, сеющие хаос и смерть. Я — единственный оплот чего-то реального, стоящего, противостоящего мыльному пузырю.

Диагноз чему-то подобному дал в свое время отечественный философ Семен Людвигович Франк в своей знаменитой «Этике нигилизма». Франк определил «классического русского интеллигента как воинствующего монаха нигилистической религии земного благополучия».

Очень точная характеристика. Монахи-максималисты, которые замкнулись в своей пещере, обустроили ее по своему образу и подобию и гневно клеймят все прочее за то, что не соответствует стандартам этой пещеры. По Франку они живут «вне подлинной, исторической, бытовой жизни, в мире призраков, мечтаний, благочестивой веры». Они уединяются в своем ордене, монастыре (у Гарроса: «я — Русский Мир»), стены которого, как правило, сбиты из идеологем — его символов веры. При этом такой монах спит и видит свою экспансию во внешний мир, дабы «насадить в нем свою веру». И лучше здесь, конечно, начинать с того, чтобы расчистить территорию России, чтобы дать на ее месте зародиться чему-то лучшему и светлому. Этот интеллигент-монах — революционер, его главное оружие — тотальное отрицание. Не отрицание методов или подходов, он не рассуждает «как нам обустроить Россию», а попросту вычеркивает. Нет, и все тут. От этого «нет» и следует плясать. Никто не будет здесь разбираться, что многие причины этого «нет» как раз и коренятся в нашем выходе на пресловутую столбовую дорогу цивилизации, внедрению рыночной логики, в формате которой такая страна как Россия — нецелесообразна. Мы имеем типичный тоталитарный дискурс, отрицающий любую дискуссию, ведь монах — совершенно точно знает истину, положенную на вирусных идеологемах, воспринимающихся априори.

Как писал Франк, «бессознательная, самоочевидная и молчаливо подразумеваемая истина, — предполагает, что гармоническое устройство жизни есть как бы естественное состояние, которое неизбежно и само собой должно установиться, раз будут отменены условия, преграждающие путь к нему». Карфаген должен быть разрушен! Сколько раз нас вели к этому разрушению, неся впереди морковку автоматического наступления счастья, как только мы старый мир до основания разрушим!

Монах-интеллигент фанатично верит, что весь русский мир в грехе погряз, поэтому отношение к своему — с позиций презумпции вины. Публицист и писатель Максим Кантор на днях высказался в своем Фейсбуке на этот счет гиперэмоционально, разразившись постом «Мы — дрянь»: «Мы все согласились с убийством. Мы повторяем дрянные слова об империи. Мы все — дрянь». Это об украинских событиях. Александр Гаррос тоже вину за кровь возлагает на Россию, на ее имперские амбиции. Эмоциональность — это вообще излюбленная формула наших интеллигентов-монахов, любящих заниматься морализаторством. По факту же проблема здесь аналогична той, что стояла перед Раскольниковым Достоевского: кто право имеет. Вот нет у нас возможностей и силенок на амбиции. Ежели были, как, к примеру, у США, то и пролитая кровь приобретет другой, благородный цвет. Об этом не так давно прозрачно высказался Дмитрий Глуховский, рассуждая о патриотах — не патриотах. Мы же покуда — дрянь, а все наши потуги — не более чем «Мырк», и на нас извечная печать вины.

Общая бездарность, мы и вся страна выродилась, «проститься с империей Россия не сумела, построить новое органически не способна». Вот они классические русские интеллигенты, рыцари религии нигилистического толка. Нить их догматического рассуждения типична и воспроизводят ее во многом бессознательно просто потому, что пузырь — это их футляр, сотканный из идеологем и якобы безусловных истин, а на самом деле, бесконечно далеком он реальности. Они-то — мальчики-романтики на палочке верхом, воображающие, что скачут на лошади. То булгаковские профессоры преображенские со скальпелем наперевес, мыслящие себя мистагогами, которые должны и в силах исправить природу. А по факту вместо исправления множат пустоту, и башни их рассуждений обращаются в воронку платоновского «Котлована».