Василий Макарович, явись, задай им жару

Недавно кто-то посетовал, что нет с нами Шукшина, вот-де Василий Макарович верно бы всё рассудил.

Определённой части нашей интеллигенции должно быть радостно, что Шукшина нет, потому что рассудил бы он весьма жестко.

Как и всякий русский писатель-гуманист, Василий Макарович не был исусиком, а зачарованно смотрел на русского человека и русский характер и видел там далеко не одних «чудиков».

Ключевой русский тип, по Шукшину, это, конечно, Разин. (Разин, если всё-таки убедить себя в том, что казаки — это отдельный этнос, никакой не казак — его отец пришёл на Дон из-под Воронежа и был простым русским крестьянином). О Разине Шукшин написал лучший свой роман «Я пришёл дать вам волю».

Последнее время я несколько раз задумывался, что происходящее в Донбассе — это, конечно, традиционная «бунташная» история, разинщина. И то, что новороссийских мужиков пришли поднять боевитые соседи — казак Бабай и морпех Моторола, уволившийся из ВС РФ, это как раз обычно и традиционно.

Русский (новороссийский) мужик от века к веку так сидел и ждал, пока появится Болотников (тоже, кстати, казак «в первом поколении») или беглый (ну, почти как Моторола) солдат Емельян Пугачёв.

Приходили эти ребята «дать вам волю» (реальная фраза реального Разина) — и начиналось.

Характерно, что на сторону казачества переходили стрелецкие части и отдельные стрелецкие командиры — в этом смысле присутствие Стрелкова или переход украинских подразделений на сторону ополченцев, тоже вещь обычная, нисколько не удивляющая.

К Разину, забавный факт, примкнул под Царицыным некто Лазунка Жидовин — проще говоря, еврей Лазарь — и служил ему.

Широту и красоту буйного национального характера Шукшин ценил и болел этим характером мучительно, смертельно (когда дописал свой роман — рыдал в ванной (он в ванной, сидя на краешке, писал ночами) — рыдал и говорил: «Какого мужика погубили!..»).

В каком-то смысле Разин тоже хотел строить свою Новороссию, но против царя не выступал — наоборот он, как и самозванец Пугачёв, как и Болотников ранее, хотел добраться к московскому Кремлю, пасть государю (или государыне, в случае Пугачёва) в ноги и испросить позволения перебить всех бояр-предателей и дворян-подонков.

То есть, национальные русские бунтари были патерналисты те ещё.

К Разину, Болотникову и Пугачёву огромными толпами шли другие россияне — калмыки, башкиры — совместно отстаивать свободу русского мужика. Осетин и абхазов тогда ещё не было в составе России, они бы тоже подтянулись.

Если б Шукшин увидел Новороссию, он бы угадал все те типы, которые описал — а, по сути, во многом выдумал. А они вдруг оказались — вполне живыми, действующими, улыбчивыми и полными бешеных сил.

Можно как угодно к ним относиться, но понятно, что Мозговой или тот же Моторола — это герои, прямиком пришедшие не только из романа Шукшина, но и, например, из «Тихого Дона» Шолохова: они там запросто размещаются и тут же начинают куролесить.

Русская классика — вещь страшная. Когда наша интеллигенция сначала признаётся в любви к «Пушкину-Лермонтову», зовёт на помощь Чехова и Шукшина, а следом говорит: «…но мы ненавидим эту чудовищную Россию, с её государством, с её зверством» — это означает, что либо они классики не читали, либо читали её каким-то особым способом. По диагонали, с конца к началу, в переводе с русского на древнеарамейский, или ещё как-то, я не знаю.

Василий Макарович, явись им, пусть они ужаснутся.

Фото: Вячеслав Прокофьев/ ТАСС.