Пробить глухую стену

Я читал три произведения Романа Сенчина, и все три меня всецело поглотили в процессе. Бывает такое — мой автор. Особенно травматично на психику подействовал роман «Елтышевы», а именно это для меня безусловный критерий настоящей глубокой литературы: если текст травмоопасен для души, значит все в порядке, это — литература. Повесть «Барби» и роман «Лед под ногами» — это немного другое. Эти тексты попали немного в иную нишу - в ностальгическую. В общем, давно хотелось с Ромой поговорить. Вот и поговорили.

«СП»: — Роман, когда в середине девяностых ты работал то грузчиком, то дворником, о чем думал, о чем мечтал? Что вообще видел впереди себя?

— Ну, работал я ради кое-каких денег. Вернувшись из армии в конце 91-го, всерьез стал пробовать писать (начал этим заниматься еще в школе), летом 92-го у нас собралась панк-группа, и мы много репетировали, записывали альбомы, давали концерты даже. Картины красить пробовал… То есть жизнь была бурная, хотя и не очень-то сытая. Нормальная юность 90-х годов того слоя, который не подался в бандиты или не стал заниматься коммерцией.

«СП»: — Как раз вопрос к тем же временам. Знаю, что ты одно время жил в Минусинске, Красноярского края. Это место известно мне по той причине, что там находится «Город Солнца» Виссариона. Ты с ними как-то контактировал? Не было желания рассказ написать о них? Ну или просто изучить, скажем, эту тему?

— Виссарион и виссарионовцы упоминаются у меня в нескольких вещах, где действие происходит в Минусинске. Лично знал в 90-е нескольких членов этого религиозного объединения. Тогда спорили, ссорились даже. Некоторые музыканты, художники, актеры Минусинского театра уходили к Виссариону… Желания изучить, написать подробно не было. Во-первых, можно доизучаться до того, что оказаться там самому, а это сродни наркотической зависимости. А во-вторых, я вообще к религии отношусь с опаской, или, может быть, как к слабости.

«СП»: — А дальше была Москва, да? Что подвигло тебя поступить в литинститут? Как ты считаешь — стал бы ты состоявшимся писателем без него? Понимаю, сослагательное наклонение, но все же.

— Году в 95-м я стал печатать свои рассказы-зарисовки в газетах Абакана, Кызыла, Минусинска. Их довольно охотно брали. Это воодушевило меня, и я зашел однажды в Союз писателей Хакасии в Абакане, отдал его руководительнице, поэтессе Наталье Марковне Ахпашевой папочку со своими вещами. В следующий визит она посоветовала отправить эту папочку в литературный институт. Вскоре оттуда пришел вызов. Заработали с родителями денег на огороде (продавали редиску, помидоры, картошку, перец, ягоду) и я отправился летом 96-го в Москву. Сдавал экзамены неважно, но благодаря пятерке с плюсом, которую за творческую работу поставил мне руководитель семинара Александр Евсеевич Рекемчук, конкурс прошел. Поступил.

Насчет «состоявшегося писателя»… Не знаю. В жизни видел много очень талантливых ребят (и писавших, и игравших, и картины писавших, и актеров от Бога), которые погибли в провинции. Одни физически, другие душевно. В Москве тоже гибнет много, но здесь хоть есть иллюзия, что можно воплотить свои идеи, а там зачастую человека окружает непреодолимая стена.

Знаю, что даже очень хорошие рукописи, поступающие в редакции и издательства так называемым самотеком, очень редко бывают напечатаны. Издателям нужна рекомендация, нужен личный контакт. Даже институты не хотят брать студентов по итогам ЕГЭ, а тут — пропуск в литературу…

Сейчас больше возможности показаться — есть Форумы молодых писателей, еще разные семинары и совещания, призванные открывать молодых. В регионах много литературных конкурсов, к которым в Москве не всегда относятся серьезно, но вот смотришь биографическую справку дебютанта в толстом журнале, и часто встречаешь, что лет в четырнадцать, пятнадцать он победил на таком-то литературном конкурсе. Это много значит. Но Литинститут до сих пор уникален, хотя в последние лет десять переживал не лучшие времена. Сейчас, знаю, там перемены — только что пришел новый ректор, из подчинения Минобразования институт перешел в ведомство Минкультуры. Может быть, его значение повысится. Желаю его руководителям больше внимания обращать на просторы России. Там много тех, кто нуждается в поддержке.

«СП»: — Что вообще такое — состоявшийся писатель?

— Не знаю. Всегда трясусь от страха, когда предлагаю свои новые вещи в редакции. Когда пишу, кажется, что создаю самое великое, самое нужное, и это убеждение сохраняется до того момента, когда приходит момент кому-то показать написанное. Выходит публикация в журнале или книга, и оказывается, что я ошибался. И начинается всё сначала… Некоторые опубликованные вещи прячу подальше, не переиздаю, многое правлю и переделываю. Короче, я не знаю, что такое состоявшийся писатель…

«СП»: — Если сегодня спросить у читающей молодежи о их предпочтениях, твое имя они назовут в первой тройке. При этом ты довольно закрыт, в СМИ появляешься мало, да и вообще имеешь репутацию депрессивного и тревожного человека.

— Странно слышать, что я в некоей первой тройке. На продаже книг это не сказывается. В СМИ я появляюсь часто — почти в каждом номере «Литературной России», где я работаю, появляются мои статьи, в том числе и о не-литературе. Насчет репутации… Со стороны виднее.

«СП»: — Насчет СМИ я не совсем это имел в виду. Вот вопрос об этом прямо с пылу, с жару. В «Литературной России» недавно вышла статья Андрея Рудалева «Не нравится? Займите его место!». Речь в ней о том, что пора прекратить кусать Захара Прилепина за то, что он много появляется в СМИ и медиа…

— Есть разные писатели. Одним достаточно, или почти достаточно, писать, публиковать написанное, другим же необходимы еще сферы деятельности. Когда-то давно, в самом начале нулевых, мы много спорили с Сергеем Шаргуновым о том, стоит ли растрачивать силы на участие в политике, в радиопередачах (Сергей постоянно работает на радиостанциях) и так далее. Я отстаивал, что высказываться надо только в рассказах, повестях. Но потом понял, что для таких людей как Сергей Шаргунов, Захар Прилепин, Герман Садулаев и многих других из поколения, пришедшего в нулевые, писательство — одна из сфер деятельности. Одна из. Я это принял, спорить перестал.

С другой стороны, мне бы хотелось снова и снова знакомиться с теми же Шаргуновым, Прилепиным через их прозу (лучше всего о современности), чем через статьи, интервью, записи в блогах.

«СП»: — Вот теперь ответ ясен. Скажи, каким образом ты выстраиваешь работу с издателями? Позволяешь резать свои произведения? Следуешь ли советам редакторов или нет?

— При подготовке рукописи к публикации в журналах иногда бывают предложения сократить, серьезные редакторские вопросы. Когда это по делу, соглашаюсь. С изданием книг такого не бывает — обычно или предлагают заключить договор, или отказывают издавать. Но редактура в издательствах (тех, где у меня выходили книги) есть, чему я рад. Автор, даже самый талантливый, не застрахован от ляпа, ошибки, опечатки… Редактор должен эти досадные мелочи заметить. Я всегда благодарю, когда мне указывают на разного рода неточности. Хорошо, когда это в рукописи, а не в книге, журнале.

«СП»: — Я в данный момент по заказу издательства «Амфора» и братьев Самойловых пишу биографическую книгу о группе «Агата Кристи». В твоих произведениях четко прослеживается музыкальная линия, особенно рокерская. Каково твое отношение к «Агате Кристи», хотел бы ты написать биографию какой-либо группы, и если да, то какой? Почему в произведениях твоих так много музыки? Три вопроса в одном, Роман.

— «Агата Кристи» не в числе моих любимых рок-групп… Биографию не хотел бы написать сам, но с удовольствием читаю подобные биографии. Но больше песни нравится слушать… Я в этом плане завис в 80-х. Песни новых групп редко бывают мне близки. Нынешнее увлечение рэпом вообще не понимаю. Довольно часто читаю тексты рэперов, бывают очень хорошие, точные, острые, а слушать не могу.

«СП»: — Роман, с 2009-го года Елтышевых вокруг тебя (да и вообще) поубавилось?

— Хм, как раз в то время, когда «Елтышевы» печатались в журнале «Дружба народов», случился майор Евсюков. Такое вот совпадение. А вообще, подобных Елтышевым очень много. И для их существования условия скорее социальные, чем экзистенциальные. Поэтому я верю в новую социалистическую революцию.

«СП»: — А возможно ли вытравить Елтышевых из себя? Ведь в нас много чего бродит, да? В том числе и елтышевщины хватает…

— Ну, я уже ответил выше… Чем меньше глухих стен перед человеком, которые нужно пробивать, набивая кулаки, тупея и стервенея, тем меньше Елтышевых. По-моему, так. Может, я и ошибаюсь.

«СП»: — Тут сам собой вопрос напрашивается. Что такое психологический реализм и может ли быть реализм не психологическим? Это я сейчас не о жанрах и стилях, а о Богом данной нам в пользование, прости Господи, реальности.

— Да, реализм всегда психологический. Формы могут быть разные. Есть Зощенко и есть Шолохов, есть «Помеха» Хармса и есть «Один день Ивана Денисовича» Солженицына.

Правда, много и псевдо-реализма — вроде и реальность на бумаге, вроде и психологизм, а присмотришься: словно компьютер написал с каких-то болванок. Вот этих книжек стоит опасаться, а их очень активно поглощают читатели. И потом по ним судят о реальности и удивляются, что на самом деле всё как-то не так.

«СП»: — Твой роман «Лед под ногами» — один из моих любимых. Но читал я как-то в некой рецензии… в общем, его там сравнивали с «ДУХless» Минаева. Как тебе такие сравнения?

— Ну да, похоже. «Лед под ногами» вышел немного позже «ДУХless'а», но в целом в тот же момент истории. Мой роман «Информация» слегка напоминает, как я читал в прессе, «Черную обезьяну» Захара Прилепина… В начале нулевых я некоторых писателей опережал, теперь те, кто немного моложе меня по возрасту… Я не боюсь подобных совпадений, даже сюжетных. Наоборот — значит, писатели видят одну и ту же жизнь, одни и те же типажи… «ДУХless», кстати, мне понравился. Такие книги, как «Рубашка» Евгения Гришковца, как «Санькя» Прилепина должны были появиться, и они появились. И тут степень талантливости не столь важна. Литература, это не совсем искусство. Это еще и документ. К искусству можно отнести считанные произведения художественной прозы.

«СП»: — Очень интересно, какой у тебя сейчас круг чтения.

— Прямо сейчас читаю роман «Мысленный волк» Алексея Варламова. Начал со скрипом, но книга увлекла. Варламов — один из лучших наших писателей. Особенно мне нравятся его вещи о современности. «Мысленный волк» о 10-х годах прошлого века. Можно там искать параллели с настоящим, а можно и не искать. Вообще, меня тревожат эти частые уходы наших писателей в прошлое, в антиутопии и прочее подобное. О современности пишут очень мало. Боятся, что ли, вглядываться в нее, изучать.

Такие мысли приходят, наверное, потому, что как раз перечитал почти все рассказы Шукшина. К пятидесятилетию его первой публикации в «Литературной России» (ноябрь 1964-го года) хотел собрать что-то вроде каталога вышедших в «ЛР» рассказов, статьи, повести, отрывки из «Любавиных», статей о нем. Но получается огромный очерк, подробный. Много параллелей с нашим временем…

Недавно прочитал роман Виктора Ремизова «Воля вольная». Совершенно неизвестный мне автор, немолодой, судя по фотографии… Пишет такую сибирскую прозу (хотя действие происходит на Дальнем Востоке, но это тоже по большому счету Сибирь), и очень мощно, красочно, как-то твердо пишет. Этот роман вошел и в финал «Большой книги» и «Русского Букера». Заметили. Желаю Виктору Ремизову успеха.

Только что закончился сезон чтения конкурсных работ премии «Дебют». Как всегда довольно много потенциально талантливых ребят. Вот бы им продолжать, развиться до настоящих художников… Но «Дебют» очень точно попадает с финалистами и лауреатами — почти все продолжают жизнь в литературе.

«СП»: — Из литературы в жизнь, Роман. Скажи, ты чувствуешь вокруг назревание какой-то перемены? Есть предчувствие глубокого такого шевеления реальности?..

— Если не нажмет кто-нибудь ядерную кнопку или полюса не перескочат на экватор, всё еще долго будет вот так. По сути-то мало что изменилось со времен Древней Греции, а может, и еще более ранних времен человеческой цивилизации. Даже великое переселение народов, как мы видим сегодня, в глобальном плане ничего не изменило. К тому же, история развивается постепенно, нам не дается знаков: вот сейчас наступает последний год Римской империи, или — последний год Российской империи… Напряжение же есть всегда. Часто его поддерживают искусственно. А вообще — я не провидец. Я предпочитаю жить настоящим.

«СП»: — А «дивный новый мир» наступит, Роман? Если да, то каким он может быть по-твоему?

— В смысле, как его увидел Хаксли? У Хаксли ничего особенно хорошего в книжке нет… Как и в других антиутопиях. На то они и антиутопии. Повторюсь, я никаких глобальных перемен в обществе не предчувствую. Институт семьи, несмотря ни на что, сохраняется, любовь и страсти вокруг этого чувства сохраняются, границы государств хоть и порой прозрачные, сохраняются тоже, деньги не отмерли. И так далее… По крайней мере, наше поколение, думаю, не увидит чего-то грандиозного. Но помучиться наверняка придется.

«СП»: — Чем сейчас живешь в литературном смысле, какие планы вынашиваешь? Чем удивишь читателей в ближайшем будущем?

— Доделываю книгу «Зона затопления». Главы публиковались в толстых журналах. Если всё будет нормально, через месяц-полтора покажу издательству… В основе книги — Богучанская ГЭС, которую достроили и запустили года три назад. С территории водохранилища перед этим переселили жителей старинных сибирских деревень. Было много нарушений, но главное — оторвали людей от земли, от того уклада, который был им дорог.

Уже были вопросы у критиков, прочитавших опубликованные фрагменты: зачем возвращаться к этой теме после «Прощания с Матерой» Распутина. Но я рискнул. Тем более что со времен «Матерой», а это уже сорок лет, ничего не изменилось. Власть продолжает вручать Распутину премии за его главную книгу, а вчитываться в нее не желает…

Фото: Вадим Жернов/ТАСС