«Милорад Павич — русский писатель сербско-хорватского происхождения»

Сербская писательница, литературовед и литературный критик Ясмина Михайлович родилась в городе Ниш в 1960 году. В 1987 году закончила филологический факультет Белградского университета (темой дипломной работы стали рассказы Павича, с которым она ещё не была знакома: «влюбилась в слова»). С 1989 по 1991 годы работала сотрудником Института литературы, участвовала в проекте «Сербская книжная критика». Автор 8 книг, переведённых на английский, словенский и русский языки (роман «Парижский поцелуй», издательство «Азбука»).

Вдова Милорада Павича. Была и остается редактором и составителем его книг. После смерти писателя по его завещанию унаследовала авторские права. Является попечителем «Легата Милорада Павича», который основала Скупщина города Белграда.

«СП» — В своей книге «Парижский поцелуй» вы пишете о многих проблемах современности, которые вас волнуют. «Время медленного Слова кончилось. Теперь проходит даже время Изображения. Наступило время Знака. И Запрета». Кто сейчас читает литературные книги? Играет ли литература в современном социуме какую-то значимую роль? Или это только дело личных впечатлений, самообразования, времяпровождения отдельного человека?

— В наше время литература, несомненно, попала в тупик. Вместо того чтобы двигаться вперёд и искать новые возможности, она возвращается назад, во время бульварной, тривиальной литературы. Демократизация всей планеты и увеличение населения принесли упадок, полное обессмысливание духовности лишь в искусстве — и особенно в литературе, тогда как суть искусства именно в духовности. Литература стала материалистической до той степени, что Слово полностью обесценено. Сегодня писателями называются представители всех других профессий — журналисты, актрисочки, звёзды шоу-бизнеса, политики, а настоящий Писатель изгнан из мира литературы.

Если смотреть с точки зрения мирового юридического регулирования, у всех есть определённый прейскурант (рабочий, переводчик, сантехник, глава государства, музыкант), они должны иметь необходимое образование, их работа оценивается, им считают рабочие часы или, в случае переводчиков, число знаков, и только писателем может быть любой, а его качество не оценивается ни по какой стабильной шкале.

Союзы писателей не выросли в синдикаты — они остались идеологическими клубами, не имеющими ничего общего с реальностью.

Вы сегодня будете отвечать, если убьёте какое-нибудь насекомое, которое находится под защитой чего-то там, но не последует никаких санкций, если вы убиваете искусство, нравственность или духовность.

Литература в современном обществе не играет никакой роли! Она стала частью развлечения. Литература не поборолась за своё место.

«СП»: — Какие черты сербского характера отразились в сербской литературе и как сербская литература, в свою очередь, повлияла на национальные особенности?

— Я считаю, что главная отличительная черта сербской литературы — воображение! Если посмотреть на ХХ век, то наша маленькая литература дала несколько важных и знаменитых писателей, это Андрич, Црнянский, Киш, Павич. Это настоящее чудо!

Воображение, мне кажется, обусловлено геополитическими причинами. Средиземноморское влияние через Грецию и Византию, влияние Турции и среднеевропейской Австро-Венгрии, смесь православия, католичества и ислама — всё это плодотворно сказалось на искусстве и, в первую очередь, на литературе Балкан.

В этих просторах миф, устное эпическое и лирическое творчество оказывали воздействие гораздо больше и дольше, чем это было в литературах других народов. Это продолжается и по сей день, в эпоху общей тривиальности и поверхностности, когда забывается прошлое и не думается о будущем.

Сербская одержимость историей, которая в политическом плане была пагубна, потому что не позволяла взгляда в будущее, в искусстве нашла плодородную почву. И превратилась в преимущество.

Но сербский народ в своём менталитете имеет какую-то суицидальную черту, так что обременённость историчностью, идеологией не помогает ему в быту, делает его самоизолированным, полным разных страхов, а его национальная гордость проявляется либо надменностью, либо заниженной самооценкой. Нет середины. Я боюсь этих сербских качеств! Всё-таки, живём в веке предельной коммуникабельности и взаимопроникновения, и никакой природный вид, если смотреть, например, с точки зрения экологии, не может выжить в изоляции.

Ещё одна сербская национальная черта — это вялость духа, так что жуткий императив современной литературы — всё лишь лёгкое развлечение — у сербов отлично зацвёл. А маленькие народы, тем более, если они бедные, такого себе не могут позволить.

«СП»: — Писатели в своих произведениях говорят о гуманизме, о слезинке ребёнка, о мире и справедливости. А потом приходит война, и детские трупы становятся обыденностью, деталью в сводках новостей. И никто не в силах это остановить. Есть интересы государств, корпораций, капитала. Может ли Слово их победить? Не возникает ли чувство бессмысленности писательского труда, его виртуальности, оторванности от действительности? Или можно сказать, что война проиграна в этом мире, но художник остаётся непобеждённым?

— Когда моего супруга, Милорада Павича, спросили, какова роль искусства в человеческом обществе в целом, он ответил, что было бы гораздо хуже, если бы искусства вообще не было!

Вот это и мой ответ на ваш вопрос.

Если посмотреть на последние пять веков цивилизации, вы увидите, что мы, в смысле эволюции, продвинулись. Очевидно, что духовный рост — очень долгий процесс. И я бы не сказала, что на него больше всего влияло искусство. Скорее всего, дело в законах, которые способствуют перемене сознания, развитию. Звучит странно, но, как я уже сказала в «Парижском поцелуе», современное законодательство позволило нам иметь что-то вроде прикладного христианства. Раньше всё было Слово, а теперь становится Делом.

Все религии проповедуют гуманность. Помощь ближнему. Опеку над немощными. Но пандусы на улицах городов — это обязательное коммунальное приспособление, которое впервые позволяет мне безопасно перевести через улицу мою маму, которая ходит с палочкой, затем даёт возможность не мучиться подруге с ребёнком в детской коляске, а также помогает мне, пользующейся колясочкой для закупок…

«СП»: — Как работает писатель Ясмина Михайлович? У вас есть чёткий распорядок дня? План работы? Как рождаются ваши тексты?

— Лучше всего мне думается, когда я гуляю на природе или вдоль реки. Тогда моя мысль ясна. Хорошо работаю и когда поджимают сроки. Когда время не позволяет слишком много вольности.

Но самый большой стимул для творчества — это путешествия.

Почти все мои книги — путевые заметки. Путешествия нажимают на курок. Мне нужно отойти от себя и от мира, который меня обычно окружает. В путешествиях ясно вижу прошлое, настоящее и будущее.

У меня нет строгого распорядка дня. В моей жизни всё всегда было хаотично, и уж тем более теперь, когда время ускорилось. Некоторые физики считают, что сутки больше не длятся 24 часа, а 18 часов!

И всё-таки писать люблю утром или поздней ночью. А по-другому и нельзя. У меня очень много дел вокруг творческого наследия моего мужа, вокруг сайта, который я модерирую, вокруг переписки с издателями и переводчиками во всего мира, я работаю над публикацией его книг, забочусь о музее-квартире Милорада Павича (я там и живу), принимаю посетителей, сотрудничаю со студентами и докторантами в Сербии и везде по миру, контактирую с средствами массовой информации… и уже долго не знаю, кто я: Ясмина Михайлович или Милорад Павич?

«СП»: — «Он очень просто пишет. И в этом его главный фокус: он достигает красоты и нетривиальности с помощью самых простых средств», — рассказывает в своих воспоминаниях переводчик Павича Лариса Савельева. Чему вы, как писатель, научились у вашего супруга? Или у вас был свой собственный путь?

— Самой большой смелостью в своей жизни считаю то, что я вообще начала писать беллетристику — возле супруга, писателя с мировой известностью. Да, он меня поддерживал, но эти вещи надо разложить по полочкам внутри себя самого.

Прежде всего, речь идёт о сущностном столкновении интересов. Я не хочу врать. Два писателя под одной крышей — это столкновение энергий. Это было очевидно, когда мы писали в одной комнате. Молчим, пишем, каждый за своим столом, но ощущаем, как энергия брызжет в середине комнаты. Я потом перешла в комнатушку в конце квартиры, когда-то это была комната для прислуги. Мне в этом помещении было хорошо. Я ощущала себя укутано, безопасно.

Энергия Павича была так мощна на всех уровнях, что я удивляюсь, как он в жизни не стал абсолютно одиноким, отшельником.

Я многому научилась у мужа, но это всё более или менее, литературно-технические знания. Они важны, но не в них суть. Слог Павича и мой, наши интересы в литературе — всё сильно отличается. Его интересовали прошлое и вечность. Меня интересуют явления современного мира и будущее.

Павич был человеком стабильным, очень реальным, организованным, весёлым, с потрясающим чувством юмора. Я слишком чувствительная, психически хрупкая, но умею быть спартанкой, когда речь идёт о делах и жизненных вызовах.

И тем не менее, как андрогин, как мужско-женский принцип, мы были эмоционально и интеллектуально идеальным целым. И по сей день, а прошло пять лет со смерти Павича, я чувствую себя покалеченной. Время делает только то, что боль из острой переходит в хроническую.

И всё-таки, никто не отнимет осознание того, что некоторое время в моей жизни я была идеальным целым. Это целое навсегда остаётся во мне. Оно больше не имеет физическую сторону, но, может, как раз поэтому оно в ещё более чистой форме.

«СП»: — «Мой муж — известный писaтель, a сaмa я — что-то вроде ясновидящей»", — так начинается ваш рассказ «Три стола». Мне кажется, писатель — это тоже своего рода провидец, он видит то, что не дано другим, и умеет об этом рассказать. Как вы считаете, к чему в процессе творчества обращается автор — к другой реальности? К своему воображению и жизненному опыту? К идеям, которые существуют предвечно и их нужно только открыть, словно старинную фреску?

— Да, я думаю, что художники в целом — люди, которые снимают слои, палимпсесты, вуали с тайны, с тайной полноты жизни. В своей сути, писатель — священик, ребёнок, психолог, психиатр, но также и ремесленник высочайшего уровня.

Безусловно, писатель всегда обращается к вселенной и вселенная ему отвечает. Если человеку удаётся обуздать своё эго, тогда мембрана, которая отделяет нас от всезнания, становится пористой. Тогда мы становимся свободными. Самые большие препятствия свободе в нашей жизни — это наше эго и наши страхи.

«СП»: — «Современные писательницы пишут рафинированную прозу и владеют самой изысканной техникой эротического письма. Они обо всём осведомлены, хорошо образованы, к писательской карьере относятся профессионально, владеют литературным мастерством и ощущают ритм и нерв текста. Если они не справляются с задачей, то лишь потому, что слишком высоко поставили планку.

Сейчас уже ясно, что женщины-писательницы не собираются говорить нам ту правду, которую знают люди, пишущие мужским почерком. Женщины знают другую правду, они смело заявляют о ней, и это необратимо", — Милорад Павич в «Биографии Белграда». Насколько вы согласны с этим мнением и какие прогнозы можете дать насчёт литературы, создаваемой женщинами? Когда «женское слово подорожает в пять раз»? Какие трудности приходится преодолевать именно «гинекологическим писателям» (цитируя «Парижский поцелуй»)?

— Когда женщины начали властвовать в литературе, начался период равноправного доступа ко всем темам. Нет сомнения, что истории литературы, которой, по меньшей мере, две тысячи лет, не хватало женского взгляда на мир. Когда имеется больше углов зрения, имеется и большее богатство созерцаемого. Интересно мнение Павича: можно сказать, что «Илиаду» писал мужчина, анимус, а «Одиссею» женщина, анима.

Сегодня и в историографии пошла мода на такую историю явной и личной жизни. До недавнего времени история нам представлялась лишь битвами и полководцами. Мы видели не отдельного человека, а массу.

Над нашими жизнями в течение тысячи лет властвовала во всех сферах эта явная, мужская, политическая, идеологическая, тестостероновая картина мира. Даже тогда, когда она, с виду, была облечена в личные, интимные темы. Дайте тогда посмотреть, как выглядит мир, увиденный, испытанный, прожитый женскими глазами, опытом и эмоциями. Дайте посмотреть на женскую археологию, женскую науку, женскую религиозность…

Я лично считаю, что великие писатели — те, кто в своём творчестве находят баланс между своими анимой и анимусом. Хотя это редко встречается.

А то, что мы сегодня видим в литературе, это одна из уродливых фаз в истории человеческого общества. Погоня за деньгами привела к банализации всех ценностей, так что писатели, несмотря на то, к какому полу принадлежат, творят в большей степени таблоидную литературу, которую литературой и не назовёшь. И имеют огромный финансовый успех.

Попросту говоря, литература сегодня едва ли существует. Существуют книги, но не существует литературы.

«СП»: — Произведения Милорада Павича были переведены на множество языков. У меня есть подозрение (поправьте, если это не так), что самые большие тиражи его книг были изданы в России. Чем объяснить любовь русских к его прозе? Тем, что его книги стали поэтической метафорой того исторического момента, в которое они здесь появились? Фантастика смешалась с реализмом, исчезали страны, менялись границы, а мы жили сразу в нескольких временных измерениях.

— Вы правы, самые большие тиражи Милорада Павича были в России. Теперь Китай начал издавать его книги и, если судить по успеху одного только «Хазарского словаря» и по договору на ещё пять книг, которые будут выходить последовательно, в цифрах это, несомненно, превысит российские тиражи. Восхищение китайских читателей невероятно похоже на «случай России».

Павич был прав, когда говорил, что его слава переселяется. Сначала из Западной Европы и Америки в Россию, а теперь в Китай.

Хотя, справедливости ради, надо сказать, что книги Павича продолжают выходить во всём мире. После его смерти я выпустила свыше 60 разных названий почти на всех континентах.

По моему самому интимному ощущению, Павич — русский писатель. Его книги, правда, окутаны в атмосферу Балкан, Средиземноморя, Средней Европы, Византии, но та широта взгляда, эмоциональность, глубина, множество слоёв, юмор, метафизические плоскости, всё это мне напоминает Россию. Мы дома часто шутили, что он русский писатель сербско-хорватского происхождения! Это я ему придумала такую литературную принадлежность.

Забавно то, что греки утверждают, что Павич — греческий писатель, французы заявляют «Мы все — Хазары», а на данный момент азербейджанцы, которые возвели памятник Павичу в центре Белграда, присваивают его на географическом основании, утверждая, что Хазария находилась и на их территории, о чём говорит и локальное название Каспийского моря, которое в том регионе называется Хазарское море.

А русские возвели ему памятник в атриуме Библиотеки иностранной литературы в Москве. Его бюст находится между Данте и Джойсом.

«СП»: — Как вы относитесь к блогам, социальным сетям? По сути, все, что пишется пользователями, можно воспринимать как гигантский гипертекст, и каждый из нас имеет возможность стать соучастником метаромана. И в целом, существует мнение, что литература обрела новые формы и переместилась в Сеть, многие писатели творят онлайн, сразу получая отзывы читателей. Вы участвуете, как блогер или автор?

— У меня нет ни блога, ни фейсбука, ни твиттера. Мне некогда заводить их, потому что модерирование официального сайта www.khazars.com отнимает много времени.

Несомненно, что социальные сети на данный момент сильней держав, правительств, финансовых корпораций и медиа-концернов. Если оставить в стороне разговор о злоупотреблениях, Интернет с его социальными сетями всё-таки самое демократичное и, может, единственное по-настоящему демократическое достижение человечества. Мир, в общем-то, запутался в своих процедурах, законах, махинациях, бюрократии, контроле, запрещениях, ограничениях, опасностях. Мир иммобилизировал сам себя. И тут на сцену выступает Интернет, и он один адекватно отвечает на синдром ускоренного времени и общую запутанность, которую физический мир сам себе устроил. Виртуальность современных технологий представляет определённый выход из рабства современного мира.

Милорад Павич будущее книги видел в Интернете. Не только потому, что он даёт гораздо больше возможностей, чем классическая книга, а потому что книга стала угрозой воздуху. Постоянно поднимается вопрос, сколько лесов Амазонии срубается для того, чтобы миллиарды читателей держали в руках книгу или газету? Он считал, что книга выживет только в сети, в виртуальной форме, а настоящая, бумажная книга станет предметом роскоши. Доступной небольшому количеству людей.

На данный момент все его романы доступны на Киндле, в английском переводе, а цифровое китайское издание «Хазарского словаря» имеет огромные продажи.

Я сама не люблю читать с экрана. А если смотреть с точки зрения бизнеса, автор совершенно девальвирован в цифровом издательстве, потому что его книги, с большим трудом написанные, стоят столько же, сколько килограмм яблок. Цифровое издательство стало чистым грабежом. Хотя всё остальное тоже, объективно, чистой воды грабеж. Легальный грабеж.

«СП»: — О чём ваша последняя книга «На берегу Хазарского моря», и будет ли она издана у нас?

— В России книга пока не выйдет, так как издательство, купившее права на неё, находится в затруднительном положении. Книга вышла на Киндле в английском переводе, и ещё меня ожидает презентация в Баку, уже готов перевод на азербайджанский язык.

Из аннотации: «Читатель держит в руках в высшей степени необычную книгу автобиографической любовной прозы. Похожая на путевые заметки об экзотическом Азербайджане и одновременно на очень личные и при этом адресованные публике воспоминания, она рассказывает о любви писателя и писательницы, которых не может разлучить даже смерть».

Перевод с сербского — Бранка Такахаши

Снимок в открытие статьи: Милорад Павич (справа) и Ясмина Михайлович/ Фото: khazars.com