Юрий Белишкин: «Время Цоя продолжается»

25. Материал, посвященный автору альбомов «45» и «46» следует начать с этих цифр. Двадцать пять лет назад ушел из жизни Виктор Цой. Музыкант, слава которого не только не померкла за четверть века, но и, по мнению некоторых экспертов, только растет. Среди них и Юрий Белишкин, которому выпало быть директором группы «Кино» в ее звездный период. Корреспондент «СП» побеседовал с Юрием Владимировичем о ленинградской легенде.

«СП»: — Юрий Владимирович, ответьте, пожалуйста, как человек, работавший с Виктором Цоем — что эта фигура значила и значит для вас?

— Цой, в первую очередь, поэт. Его песни, изданные сборником, безусловно, стоит почитать. Когда их читаешь — слышишь душой и сердцем, что их автор — поэтище. Замечаешь удивительные вещи: у него нет никаких привязок — если это восьмиклассница — она без имени, если город — он без названия. То есть, человек невольно писал не на сегодня, а далеко вперед. Думаю, на сотни лет. Читал недавно материал не фаната рок-музыки, а одного исследователя, которому после гибели Цоя случайно попались его стихи. Услышавший их совершенно взрослый человек, не имеющий никакого отношения к музыке и рок-культуре, ученый-астрофизик, стал разбираться в творчестве Виктора. Пришел к выводу, что это пророк, который гораздо глубже, чем может показаться на первый взгляд. Увы, у нас сегодня такое время, что есть только первый взгляд — все бегут-бегут.

«СП»: — Если судить по граффити — аудитория Цоя по-прежнему велика.

— В прошлом году в Петербург приехали в августе замечательные ребята — художники из Витебска. Изъявили желание мне показать свою работу — улица Восстания, дом 6, проходной двор: написали совершенно прекрасный портрет Виктора Цоя. Потом они выполнили еще пять его портретов. Мастера, а самое главное — очень все в порядке с душой и сердцем. Мне показали этот портрет. Осталось только надпись сделать. Тут они просили у меня помощи, дальше делали все сами. Эта надпись и есть сейчас — «Я хотел бы остаться с тобой…». Это такие посланцы из той жизни, где все было иначе. Сейчас все, к сожалению, иначе. Санкт-Петербург стремится в сторону Москвы. В столице у людей давно в глазах доллары, фунты и пятитысячные купюры, у нас, питерцев, уже тоже деньги во главе угла. А ребята просто так приехали из другой страны, не зная города, и проделали такую работу. Наши люди будут вздымать голову, жаловаться на что-то, просыпаться в три часа дня после ночного отдыха, говорить о том, что их зажимают. Если бы ребята из Витебска согласовывали этот портрет — его не было бы сегодня. Его ведь пытались закрасить, но, слава богу, вмешался губернатор. Портрет живет. На афише мероприятия, посвященного дню рождения Цоя, разместил этот портрет — в благодарность им за то, что они такие классные. Такие люди, на мой взгляд, сейчас большая редкость.

Одно из моих любимых выражения — любовь должна быть действенной. Вот погиб Витя. Похороны — 19 августа. Накануне в рок-клубе я дал объявление, собрались сотни людей: «сделал очень большой портрет Виктор Цоя, завтра утром надо его забрать и доставить на кладбище». Большой, рамки узкие — нужно нести на руках. Все в экстазе — особенно девчонки — слезы, сопли. Спрашивают: «Во сколько?». «В восемь утра». «Да мы ночевать будем у этого места!». Надо было забрать его в Александровском парке, из мастерской. Желание изъявляли сотни людей. Пришло пять-шесть человек из города Киева. Ни одного земляка. Пять-шесть человек пришло, чтобы отнести портрет гения. «Ля-ля» — поболтать, похныкать, сопли пожевать — это да. А надо всего-то что-то сделать. Сегодня и этих нескольких человек, наверное, не будет, если потребуется не за жизнь поговорить, а что-то сделать.

«СП»: — Каково ваше отношение к непростой ситуации с памятником музыканту?

— Достоевскому памятник поставили не так давно — пятнадцать лет назад. Сколько понадобилось времени? С Цоем еще очень быстро получится, если памятник удастся установить в этом или следующем году. На мой взгляд, его время еще не пришло. Он слишком велик. Не потому, что мне не о ком больше сказать — со многими работал. Очень уважаю Гребенщикова, Бутусова, Шевчука — они классные, они молодцы. Но Цой он где-то там один.

Кстати, не услышав ваш вопрос, в сто первый раз отвечу — если бы Цой был жив сейчас, он бы не выходил на сцену, писал музыку и снимался в кино, ушел бы в эту сферу. Случайностей не бывает — оправдал бы название своей группы. Сегодня другая аудитория, нет теплоты, которая была в советское время.

«СП»: — Вы не раз отмечали, что Цой, несмотря на колоссальный успех, оставался далек от, что называется, звездности.

— Когда мы познакомились с Цоем, осенью 1988, был концерт, вышли на него люди из Кемерово, пригласили одного, без группы. Он единственный раз за полтора года нашего общения очень аккуратно и осторожно сказал о своем успехе. Витя очень удивился, что дворец спорта оказался набит битком. Ему пришлось выступать с гитарой, повторюсь, одному. «Я пою „Легенду“ — и мертвая тишина во дворце спорта». Витя застал как раз последнее нормальное поколение слушателей. А потом наступили 90-е — чума, продолжение которой отчасти есть и сейчас. Вдумываться, вслушиваться — зачем это? Сейчас пляски. Если тебе есть, что сказать — тебе не надо выступать с подтанцовкой, выходить на сцену в трусах, включать двадцать восемь тысяч лампочек. Если тебе есть, что сказать — ничего этого не надо — тебя слушают. Вот после самого известного, скандального концерта памяти Башлачева, первого сольного концерта в Москве, в Лужниках — прекращали концерт, вырубали звук: люди пошли к сцене. Не пьяные, не хулиганы, не бандиты — просто пошли ближе к Цою. Стоячих портеров не было, люди сидели, эти стали напирать… По меркам тех концертов это было безобразием — надо было сидеть на месте. Нас с Виктором повезли к какому-то большому начальству, тогда еще КГБ было. Тот, кто нас сопровождал — был главным там с милицейской стороны. Какой-то полковник. На нас кричат: «Что вы беспорядки устраиваете?!». А полковник говорит: «Удивлен, но они ничего не делали. Группа просто стояла как истуканы. Того, что с публикой происходило — я не понимаю». Вот одно слово — Цой. И слушатели, конечно. Как раз поэтому думаю, что Витя не был бы сейчас на сцене. Его бы не услышали.

«СП»: — Как вы относитесь к тем критикам, что полагают: музыка «Кино» принадлежит своему времени, а сейчас потерялась?

— Бред. Надо им прийти на кладбище. Или на концерт группы «Виктор». Там и пятнадцатилетние люди есть. Знаю очень много примеров, когда отец дал послушать Цоя сыну — и тот моментально подсаживался, хотя ему семь лет. И это еще они не проникают в поэзию, просто слышат музыку и голос. Самое сложное, кстати, написать просто. А там всего полтора аккорда. Но это обманчивая доступность. Попробуйте написать такую песню. Сейчас музыку сто раз прослушаешь — ничего не запомнишь. Песни «Кино» моментально запоминаются.

«СП»: — Вы полагаете, что интерес к «Кино» не угаснет с годами?

— Думаю, к Цою будет больший интерес, чем есть сегодня. Он возрастет в силу того, что будет вырастать более подготовленная молодежь, «неинтернетные люди». Произойдет обратный процесс — мы будем дальше от Цоя, но будем и приближаться к нему, пытаясь понять и разобраться, какими строчками вся страна была исписана. В свое время в Минске была километровая стена расчерчена ими (в 1991 году). И сейчас пишут, но тогда было просто безумие. Я помню о «Битлз», но думаю, что для одной страны ничего подобного не было в истории. Чтобы умер какой-то герой, скажем, Элвис Пресли, и по всей стране такая реакция… 1990−91 год ездил по всей стране, и не было уголка, где не было бы Цоя. Такого мировая история не знает. Он накрыл целую страну.

После Цоя для меня лично стоит человек, слова которого я сейчас повторю. «В чем сила, брат?». Виктор Цой и Сергей Бодров для меня лично самые значимые люди. Данила сказал — «в правде». Цой был для русских людей. Он все делал понятно, внятно, доступно, конечно, очень талантливо. Единственный известный актер и музыкант, о котором после смерти у журналюг ни намека на что-то грязное нет. В случае Цоя не получилось «грязное белье», потому что ничего этого не было. Во всех смыслах — образцовый. Он даже с Марьяной не развелся. Не знаю, как Пушкин, а Цой, начиная с 87-го года — это наше все. Для людей думающих и чувствующих. Он для тех, кто с душой. Но чтобы подойти к нему, надо быть немного подготовленным в плане литературы. Его образ, сознание, отчужденность, внешность (и наш, и не наш) — все это вкупе говорит о том, что это был инопланетянин, в хорошем смысле слова.

Был упрек мне от молодого человека, наверное, справедливый. Он мне сказал: «Вы отчасти предали Виктора Цоя, потому что не поехали с ним в Москву». Витя приглашал меня, а я отказался. Не люблю этот город — и это еще очень мягко сказано. Может, надо было просто находиться рядом, даже не работать совместно. Возможно, рядом нужен был просто честный человек, который его искренне любил. У каждого своя судьба. Но время Цоя продолжается.