Аплодисменты

Она появилась на свет 80 лет назад. Из роддома крошку привезли на извозчике. Тогда такси в Харькове было редкостью. Экипаж промчался мимо ресторана, из окон которого гремели веселые аккорды.

Символично? Да, актриса с детства была тонкой, музыкальной. И родиться бы ей «следовало» немного раньше. Очутиться, скажем, во времени, где царствовала Любовь Орлова. Гурченко могла бы составить ей дуэт, ведь они были в чем-то схожи. Да и Любовь Петровну Людмила Марковна уважала. Но встретиться им не довелось…

Первый гонорар

Гурченко называли русской Марлен Дитрих. Наверное, не без оснований. Но отчего не сравнивали ее с Марикой Рекк? У венгерки в СССР была неважная репутация — она снималась на студиях Третьего рейха, была любимицей Гитлера. Между прочим, и Сталину Марика нравилась…

Семилетняя Люся посмотрела фильм «Девушка моей мечты» в оккупированном немцами Харькове. И пришла в восторг от игры Рекк. «Наутро я встала с твердым решением: когда вырасту — обязательно буду сниматься в кино».

Детство Гурченко выпало на страшное время. Немцы пришли в Харьков в октябре сорок первого. Красная армия отбила город в феврале сорок третьего. Но в марте немцы снова ворвались туда. И хозяйничали в Харькове до августа того же сорок третьего.

Первыми слушателями Гурченко были немцы. Она пела разные мелодии, но песня из «Девушки моей мечты» стала бенефисом. Солдаты грустно улыбались, аплодировали и говорили: «Lusia — Schauspiеlerin!» «Люся — актриса!» Первый гонорар Гурченко — картофельный суп, который она принесла домой…

Когда Люся спела, один из немцев направился к ней. Она съежилась: а вдруг ударит? Но он провел рукой по ее стриженой голове. Сказал: «Ein moment!» — и ушел в дом.

Через несколько минут немец вынес что-то, завернутое в голубую красивую бумагу. Люся развернула и — ах! Это были два портрета Марики Рекк. А на обратной стороне — ноты и слова ее песен.

Подарок тети Вали

«Я так любила дома оставаться одна. Накину на себя, как Любовь Орлова в «Веселых ребятах», кружевное покрывало с кровати — подарок тети Вали — подойду к нашему волнистому зеркалу… ну так, чтобы глаза были большими, а носик маленьким… И пою!

А на кухне варится борщ на керосинке. Мама просила последить за ним. Но о каком борще можно сейчас помнить?"

Позже, в Москве, отец Люси жаловался ее подруге: «Надь, ты тока подумай, у школи, вокурат после войны, есть нима чего, а она етих актеров накупить… Усе стены позаклеить ими, и усе новые и новые, новые и новые…»

Дебют Гурченко состоялся не в «Карнавальной ночи», а раньше, в забытой нынче картине «Дорога правды». Никто не заметил дебютантку. И не мудрено — в фильме снимались звезды — Пашенная, Тамара Макарова, Жаков. У Люси была маленькая роль, но в коротком монологе сверкнула знаменательная фраза: «Я не за тем сюда пришла, чтобы молчать!» Первые слова в кино Людмила Марковна могла повторять до конца жизни.

Гурченко достигла всего — славы, признания. Она взлетела на пик популярности. Но все это произошло спустя много лет. В начале карьеры, после «Карнавальной ночи» ее настиг удар. Болезненный, незаслуженный.

Удар фельетоном

В «Комсомольской правде» вышел фельетон Панкина (главный редактор газеты) и Шатуновского — был такой усердный бичеватель пороков. В своей книге «Аплодисменты» Гурченко назвала его Шалуновский. Может, с иронией?.. Так вот, журналисты жестко укорили молодую актрису «левыми» концертами. Но выступления были обычными — она выступала перед любителями кино, пела, танцевала. Понятно, не бесплатно. И из этого, в общем, рядового события выдумали целую историю…

Голос отца дрожал в трубке: ««Дочурочка, моя дорогенькая, якой позор, на увесь Харькув! Тебя ув газете прописали. Мы с Лелюю не выживем…»

Гурченко вспоминала, что от нее «все отвернулись. Так и говорили: „Кто она такая? Фамилии такой не будет. Сотрем в порошок. Ясно?“. И жизнь моя кончилась на 10 лет».

Фельетоном тогда многих знаменитостей били по голове. Блестящего Бернеса, например. Тот же Шатуновский в паре с коллегой по жанру Суконцевым написал нечто сатирическое под названием «Звезда на «Волге». В том фельетоне актера и певца жестоко клеймили за нарушение правил дорожного движения. И Бернеса, любимого миллионами, надолго «забыли»…

Шатуновский «добил» футболиста Стрельцова в очередном фельетоне «Еще раз о звездной болезни». А первая «серия» — «Звездная болезнь" — была написана другим сатириком — Нариньяни.

Фельетон был страшным оружием. Убивал не только морально, но и порой и физически. Однажды после обличительного материала в «Правде» того же Нариньяни, его герой скончался. Конечно, от переживаний…

Рязанов, Михалков, Тодоровский

Гурченко была разной. Ее роли — полное собрание женских характеров. Обычных, трагичных. Всяких.

Она была трогательно юной в «Карнавальной ночи». Строгой, мудрой — в «Старых стенах». В «Двадцати днях без войны» — романтичной, но простой и понятной. «Любимая женщина механика Гаврилова» — это сплошные терзания. А в «Полетах во сне и наяву» — лишь воспоминания.

Рязанов — «ее» режиссер. После «Карнавальной ночи», имевшей бешеный спех, актриса пробовалась в «Гусарской балладе», затем — в «Иронии судьбы». Однако не сложилось. А потом — размолвка. Обычное дело в суетном, завистливом актерском мире. Интриги, сплетни, испорченный телефон. В общем, яд был пролит. «И, как это ни обидно признать, очень талантливо. И в обе стороны. Я насупилась. А режиссер как бы вычеркнул меня из своей творческой жизни».

Но судьба, к счастью, снова свела два таланта. «Вокзал для двоих», «Старые клячи» — это ее чудесные роли в фильмах Рязанова. И — «Жестокий романс». Да-да, в той картине у Людмилы Марковны был целый фрагмент. Но Рязанов им отчего-то пожертвовал…

Когда-то Гурченко отказалась сниматься у Никиты Михалкова в «Неоконченной пьесе для механического пианино». Ради Козы. Такая смешная роль у нее была в детском фильме «Мама».

Потом Михалков предложил ей роль в «Пяти вечерах». И она с радостью согласилась. Фильм стал шедевром, а ее роль — шедевральной.

В жизни Людмилы Марковны был еще один замечательный режиссер — Тодоровский-старший. «Любимая женщина механика Гаврилова — это их совместное творение.

Мгновения жизни

Она постоянно хотела работать. Но так было не всегда. Во время простоев Людмила Марковна ездила по стране. А дома писала книги. У нее их целых три — «Мое взрослое детство», «Аплодисменты», «Люся, стоп!» Они похожи на застывшие кадры…

«Жизнь соткалась у меня из мгновений. Очень-очень разных. Самые прекрасные и мощные сгустки могут у кого-то быть в первой половине жизни, а у кого-то и в последней. А я? Может, лет через… ЕБЖ (в дневниках у Льва Толстого эта аббревиатура расшифровывается так: Если Буду Жив), я раскроюсь для вас, дорогие зрители, совсем с другой стороны?»

Людмила Марковна часто вспоминала один эпизод, который ей особенно запомнился: «Однажды ко мне подошел один журналист и сказал: «Знаете, а ведь вас никто не любит. Кроме народа».

…Гурченко считала себя русским человеком, выросшим на Украине. Актриса безумно любила те места, которые постоянно вспыхивали в ее памяти:

«Ах, Киев, Киев! Ходить по твоим прекрасным улицам и радоваться. А весной, весной — ни один город на свете не может сравниться с тобой. Буйная, зеленая, ароматная весна! Сколько раз туда-обратно я исходила любимый Шевченковский бульвар. Я знаю каждый дом на улице Ленина, что поднимается параллельно тому бульвару. А какие добрые друзья жили на Пушкинской! Из гостиницы „Украина“ быстренько пересечешь бульвар — и у них. А спуск от филармонии к Днепру, множество тропинок. И каждый раз я находила все новую и новую…»

Как бы, верно, переживала бы сейчас Людмила Марковна, слыша эхо украинских событий…