И спичка серная меня б согреть могла

…Нет, эта книга не про Мандельштама. Хотя, он тоже мелькает в истории о «квартирном вопросе», которому посвящено исследование Максима Трудолюбова «Люди за забором». И это вполне оправдано, ведь за изучением идей, как правило, теряется специфика частного. Ну, а сам опальный поэт, по воспоминаниям, получив жилье в Нащокинском переулке, «проклял квартиру и предложил вернуть ее тем, кому она предназначалась, — честным предателям».

И речь в данном случае даже не о том, как решались подобные проблемы в те недалекие времена, когда вся страна вдруг стала полна врагов народа, и так легко было завладеть комнатой соседа, написав на него донос. Просто, используя обыденный материал, автору удается проследить далеко идущие связи российского частного пространства с политикой, экономикой и культурой.

Заходит он действительно издалека, еще с петровских времен, последовательно показывая в каждой из глав своего путешествия по русской утопии, как не любили и не ценили в ней частную собственность и индивидуальное начало, всячески убеждая себя, власть и потомков, что крестьяне просто жить не могут без общины. На Столыпине, правда, будущая коммуна сделала остановку, и земельная реформа забрезжила было на сухом черноземном горизонте, но началась война, Каутский, «немцы какие-то», и к власти пришли любители детей Германии, а не родных бездомных профессоров. Не говоря уже о крестьянстве, которое вообще массово стали переселять не только в коридоры власти, но и во все возможные закутки городского быта.

Оттого-то и хлипкое было это самое чувство частного пространства, что владели им те, кому оно никогда не принадлежало, «честные предатели» — в первую очередь самих себя, своего рода и племени. Покуда заняты были новые хозяева столичной жизни «моральной экономикой и искусством выживания», повсеместно устанавливая «диктатуру коллектива», рассказу о которых посвящены соответствующие главы в книге Трудолюбова, до тех пор они свято верили праву владеть награбленным. То бишь, экспроприированным. Отсюда и вполне материальные, а не эфемерные символы социальной «стабильности» — замки, заборы, стены и мосты — в другое социальное сословие. Как говорится, из грязи землянок, бараков и хрущеб — в княжеские виллы и коттеджи за кольцевой украденного счастья.

Таким образом, трудный путь из советской коллективной бездомности в отдельную частную жизнь пройден, как сообщается в книге Трудолюбова. И что же оказалось? Что отнюдь не революционные идеи двигали массами во все времена, а чувство выживания. В «Людях за забором» это в первую очередь касается крестьян, которые выживали в городе, куда их вселяли по комсомольским путевкам, то прикрепляя к новой жизни, то с корнем вырывая для освоения новых целинных земель.

С одной стороны, человек — существо общественное, а с другой, всегда тяготел к приватности, которую, как отмечает автор, могли позволить себе только вожди и святые. Про житие святых нам не особо известно, поскольку для того, чтобы стать мучеником — в жизни и революции — надо было, как правило, вовремя умереть. Что же касается вождей, то приватная жизнь того же Леонида Ильича Брежнева, звонившего на телевидение, когда просыпал хоккей, чтобы повторили «по просьбе трудящихся», в принципе, широко известна. И автор книги не особо останавливается на подобных моментах. Но вот как быть с «массами», которые в частной жизни распадались не на строителей коммунизма и покорителей целины, а также жильцов, покупателей и клиентов, а просто на задумавшегося на кухне или в уборной обывателя? Ведь в то время, как космические корабли, и все такое, «там за стеной, за стеночкою, / За перегородочкой / Соседушка с соседушкою / Баловались водочкой», о чем надрывались советские барды.

Ведь что при этом бывает, знаете? Нет, «Опавшие листья» Розанова, написанные во вдохновенном клозете, из этого вряд ли получаются, а вот спасительная мысль о том, чтобы не выйти на демонстрацию, а просто встать пойти найти купить выпить, вполне может возникнуть. Точнее, даже не так сегодня пишут в социальных, как правило, сетях. «В этой организованности есть уютность, по которой я скучаю, — печалятся в них. — То ли детство, то ли Советский Союз, когда, отмёрзнув на демонстрации, можно идти смотреть „Белое солнце пустыни“ под шпроты, винегретик и сосулю „Пшеничной“. И делать так не просто приятно, делать так — правильно. Ты тем самым радуешься со всем народом тому, чему положено радоваться. Не просто так „Пшеничную“ в себя пьёшь, а демонстрируешь патриотизм и благонадёжность. Ты не один, тебя много, и все вы — сильные, все — хорошие, и ничего при этом не требуется от отдельного тебя».

Даже сегодня, как видим, об этом вспоминается с любовью и пониманием важности текущего момента, в котором вновь смешались идеологические кони, так и не вывезшие птицей-тройкой многострадальную Русь, и обычные люди с приватным извозом вечных «пшеничных» истин.

Впрочем, автор отметает всяческую метафизику, оставляя за скобками экспортные качества русской самоидентификации. «Дело здесь не в мистике и не в таинственной душе», — заявляет он, Отчего же тогда получается так, что «места в стране много, а жить тесно»? Оказывается, все просто, и виноват вышеупомянутый «квартирный вопрос», ведь места мало, отмечают в «Людях за забором», что власти много. И все стремятся «в Москву, в Москву», где всегда были сконцентрированы ресурсы, блага и квадратные метры льгот и привилегий.

Рассказывая о коллективной вине очередного «общественного» строя, автор то и дело сбивается на «личностный» регистр, рассказывая, каково это — «уйти в скорлупу собственного пространства». С одной стороны, не так сложно. «Немного теплого куриного помета / И бестолкового овечьего тепла; / Я все отдам за жизнь — мне там нужна забота, — / И спичка серная меня б согреть могла», — писал по этому поводу Мандельштам.

С другой стороны, к чему же, все-таки, призывает автор книги? Казалось бы, к невозможному, но вполне логичному. Уж если люди в стране победившего в прошлом социализма научились любить, ценить и просто иметь частную собственность, то, возможно, пришло время снова подумать о коллективном? То есть, общественном, которое прежде, как известно, было ничье, а теперь понемногу находит хозяина. Причем хозяин этот в силу своей бывшей коммунальной кармы тоже не без бытовых чудачеств существует, и простой тротуарной плиткой, набившей полемическую оскомину, устилает путь в будущее. Которое, как известно, не бывает без прошлого, а уж в нем, наверное, сплошные дощатые тротуары и гипсовые пионеры, срочно заменяемые другим архитектурным товарищем, ответственным за визуальный ландшафт столицы. Без детских травм, как видим, не обошлось, и не только в свальном грехе «взрослой» идеологии причина позднейших «приватних» излишеств вроде этой книги.

---

Максим Трудолюбов. Люди за забором: Частное пространство, власть и собственность в России. — М.: Новое издательство, 2015. — 246 с.