Настоящий писатель приходит не узнанным

В прошлом году я был приглашен на форум молодых писателей в «Липки». И поскольку уже был знаком с Валерией Пустовой «соцсетевым» образом, записался именно на ее семинар. Только вот поехать не смог, к сожалению. И тем не менее, мы довольно часто общаемся с Лерой. Она — один из ярчайших литкритиков страны, и, естественно, общие темы постоянно находятся.

«СП»: — Валерия, во-первых, поздравляю тебя с выходом новой книги. Я знаю, что ты поставила для себя сложную задачу — стыковка прошлого российской культуры с ее настоящим. Расскажи о книге.

 — Моя книга — о современной культуре. И речь в ней идет о том, что культура сейчас вынуждена серьезно перестроиться, чтобы точнее выразить наше настоящее. «Великая легкость. Очерки культурного движения» — книга статей, рецензий, очерков, эссе о живой культуре. Меняющейся, открытой новым способам диалога с читателем и зрителем, внимательной ко всем переменам в жизни и самовосприятии современного человека. Современная культура вместе с нами ищет и решает, что такое человек сейчас, любовь сейчас, религия сейчас, общество сейчас. Как критик, я занимаюсь этим настоящим временем в культуре, транслирую ее поиски и решения, показываю, какими современная культура видит нас — наше общество, нашу жизнь.

«СП»: — Что вообще следует понимать под понятием «культурное движение»? Расшифруй.

— Культура меняется, это живой процесс. Бывает, читатели пытаются понять, например, современную литературу с точки зрения ее соответствия классическим образцам. Требуют нового Толстого. Или пытаются рассуждать о современном герое в свете нравственных исканий Достоевского. Мне и за классиков обидно становится в таких случаях. Что их используют как свод готовых ответов и рецептов, их словами поучают. А ведь каждое классическое произведение рождалось в процессе живого поиска, ценой личного душевного страдания, в ходе не определенной еще, не завершенной судьбы. Толстой и Достоевский были остро современны, пытались именно с людьми своего века вступить в спор, изменить российскую реальность здесь и сейчас, пока живы, пока горячо. Создавая культ классики, мы недооцениваем это живое и страдающее начало в великой русской литературе. И уж тем более бываем не готовы оценить не завершенный, на наших глазах свершаемый, поиск в современном искусстве.

Восприятие развивающейся, незавершенной культуры требует любопытства к современности. К тому, какой сейчас я, кто эти люди, которых я каждый день вижу и не замечаю в метро, как устроены наши семьи, что мы думаем о продолжении жизни и смерти, как мы чувствуем присутствие Бога.

Любить свое время — это и значит любить и уважать себя. Не равняться на прошлое, не загадывать наперед. А ощутить наконец радость от того, что оказался там, где ты есть сейчас. Понять, что ты можешь сделать прямо теперь, не откладывая, не дожидаясь выдуманных тобой идеальных условий для культуры и творчества. Обращаясь к тем читателям, которые есть.

«СП»: — Вот как раз о «там, где ты есть» спрошу. Сегодня все чаще раздаются голоса, которые стенают, предсказывают или просто мелят чепуху по теме «А кто же придет после «Новых реалистов?» Как ты думаешь, «новый реализм» в литературе действительно уходит и кому-то непременно надо прийти за ним? Каковы твои профессиональные прогнозы?

-Недавно я ездила в Нижний Новгород — как научный оппонент диссертации о «новом реализме». Автор диссертации, Анастасия Серова, блестяще разобралась с манифестами и текстами так называемых «новых реалистов», распутала противоречия, показала, что «новый реализм» — типичное явление переходного периода, когда литература заново ищет адекватный современности язык, и пытается говорить языками разных направлений. Так, даже у самого строго реалиста Романа Сенчина диссертантка нашла влияния постмодернистского письма.

То есть, «новый реализм» зафиксирован как важный этап в развитии литературы, однако не новый большой стиль. Новые способы высказывания литература сейчас активно ищет. И учитывает находки предшественников — реалистов и модернистов, прозаиков и поэтов, фантастов и очеркистов.

Главное же, на литературу влияют возможности современного телевидения, социальные сети. Скажем, обострилась конкуренция романа и сериала. И стало ясно, что вживание в образ героя, последовательное развитие сюжета, приключения и характеры — все то, чем была до сих пор интересна литература, — ушло на кинопленку. Литературе сегодня не нужно подражать кино. Не нужно рассказывать истории. Современная литература может передать эти традиционные функции сериалу.

Для меня реалистичная литература сегодня куда больше интересна как исследование жизни, чем как очередная имитация чужого жизненного опыта. Сейчас уже даже в театре не принято притворяться, что актер — это и есть тот, кого он играет. А литература по-прежнему устраивает театр, вживается напоказ в чужие истории, дергает кукол за ниточки.

«СП»: — А более конкретно по авторам скажешь?

 — В этом смысле «Есть вещи поважнее футбола» Дмитрия Данилова для меня интереснее, например, «Лестницы Якова» Людмилы Улицкой. В традиционном романе реальность заслоняют тени — персонажи, мнимые сущности. Но ведь каждый из реально существующих людей — готовый персонаж. Мне хочется, чтобы писатель дал больше голоса этому, реальному человеку. И прежде всего — самому себе как свидетелю времени.

Вымысел же в чистом виде интересен в фантастике, которая сегодня взяла на себя функцию философского осмысления, концептуализации настоящего. Скажем, «Смотритель» Пелевина — это чистый концепт, развернутый на два тома знак нашего времени: роман о мощи и бесславии иллюзии. Или роман молодого, но уже известного фантаста Владимира Данихнова «Колыбельная» — которого поклонники даже упрекают в том, что он двинулся от вымысла к реализму, точному наблюдению за нравами современных людей, которые устраивают себе жизнь пострашнее, чем в триллере.

«СП»: — Нарисуй портрет идеального современного русского писателя. А заодно ответь на вопрос — есть сегодня тот (или те), кто нарисованному идеалу хотя бы в какой-то мере соответствует.

 — Вот опять ты предлагаешь идти от какого-то идеала. А зачем? Тогда ведь снова получится: идея впереди жизни, идеал как заслонка. Идеальный современный писатель тот, кого никто не ожидал таким назвать. Потому что если ожидали — значит, автор просто манипулирует привычками публики, пытается соответствовать ожиданиям. Настоящий писатель приходит не узнанным и переворачивает наши представления об идеалах.

«СП»: — Ты несколько лет проработала редактором отдела прозы журнала «Октябрь». Расскажи об особенностях этой работы. Сталкивалась ли ты с гневными письмами, с упреками и претензиями: «Я гений, а меня не напечатали!», «Почему Сидорова напечатали, Иванова напечатали, а меня, Петрова, нет?» — ну и так далее.

 — Не только с письмами, бывали и разгневанные звонки. Но это из области психологии, а не творчества. Людям хочется признания — но важно, чтобы творить все-таки хотелось сильнее, чем прославиться. Иначе будет невроз, перевернутая мотивация, отравленная жизнь. Пишущий человек сегодня может достаточно легко найти, где напечататься. Заставить прочитать себя сложнее. Однако примеры писателей, вышедших из блогов — скажем, интеллектуальной Линор Горалик и сентиментальной Марты Кетро, — показывают, что стоящее высказывание сегодня найдет путь к читателю, не останется незамеченным. Если нигде не печатают — можно начать с блога. Заодно и самому посмотреть на реакцию публики, оценить свои силы, наконец, столкнуться со своим читателем нос к носу — увидеть его непосредственную реакцию в комментах.

«СП»: — «Ж.Ж.» из этой же оперы?

 — Да. Скажем, я в свое время завела дневник в Живом Журнале именно на волне поиска нового языка критики. Я хотела научиться более непосредственно, быстро и коротко говорить с читателем. Живой Журнал все это во мне активизировал. И сначала через силу, а потом в удовольствие — получилось писать по-новому.

Теперь я и «Фейсбук» веду не только как дневник событий, но и как платформу для высказывания — в жанре критики и эссе. Бывает, я пишу там об очень личных вещах — но и тогда это для меня переживание, ставшее текстом, пропущенное через слово. Для любого литературного человека это органично. Поэтому блог сегодня может стать не столько даже первым шагом в литературу, сколько новым способом существования литературы.

«СП»: — Скажи, уместно ли делить людей на «профессиональных читателей» и «читателей время от времени»? Стоит ли перед критиком и литератором задача перевести своей деятельностью как можно больше людей из второй группы в первую?

 — Профессиональный читатель — это критик. И отличается от любителя не тем, как часто и много читает, а тем, что умеет осмыслять прочитанное и объяснить полученные от литературы впечатления. Критика — это осознанное переживание искусства. Но читатель вообще не обязан ничего осознавать, он может просто чувствовать, возмущаться и наслаждаться. В этом плане он свободней и счастливей критика. Зато критик куда полнее и точнее понимает художественное произведение. И потому получает от него больше информации, больше пищи для ума.

«СП»: — Простой, но очень важный вопрос. Кто сегодня является основным читателем/потребителем литературной критики? Есть мнение, что почти никто. Это мнение не так уж беспочвенно: критическая деятельность почти не влияет на продажи книг писателей. Пояснишь?

 — На продажи влияют прямые рекомендации людей, которым покупатель доверяет. Гарант доверия тут — не профессиональный статус критика, а личное обаяние человека, субъективная достоверность его суждения. Скажем, эмоциональная реплика в Фейсбуке критика Галины Юзефович: какая, мол, замечательная книжка вышла, — по силе воздействия сравняется с убедительностью ее же рецензии на сайте, а то и превзойдет рецензию. Для рекомендации достаточно простого указания, а критический анализ тут не нужен.

Поэтому читатель критики — это человек, который хочет разобраться в культуре, узнать, как она работает, понять свои впечатления. Тут нужен пытливый ум, а не настроение поразвлечься. Впрочем, то же самое нужно и для чтения настоящей литературы. Которая никогда не остается просто способом убить время, отвлечься, пощекотать нервы. Литература прежде всего человека будит — напрягает, тормошит, понуждает вскочить. Литература не дает отключиться. Поэтому у настоящей литературы и критики один и тот же читатель — которому не безразлично, кто он и как живет.

«СП»: — Возможно ли поставить литкритику на службу «литературному маркетингу», сделать частью механизма по раскрутке авторов и их книг или это совсем не про то?

 — Возможно, но не нужно. Сейчас столько способов толкнуть книгу как товар — форумы читателей, видеоблоги, рекомендательные сервисы, интернет-магазины. Засовывать в этот станок критику — все равно что гоняться за мухами с томом «Войны и мира». Пусть критики занимаются вопросами творчества, культуры и современности. А для раскрутки есть другие специалисты.

«СП»: — Можно совместить рекламную статью о произведении с глубокой критикой этого произведения?

 — Нет, потому что придется наврать. Глубокая критика предполагает правдивое прочтение, непредубежденное. Рекламная задача убивает критическую на корню. Критик и пиарщик смотрят на литературу с разных сторон: пиарщик распространяет, а критик задумывается — что это нам тут распространили и зачем. Пиарщик не имеет права сомневаться в своем продукте. Критик подвергать текст испытанию обязан.

«СП»: — Лера, я часто слышу и читаю о том, что «толстые» литературные журналы медленно гибнут. Но думаю, что подобное кликушество поднимает свой плач над пустым гробом — журналы выходят из месяца в месяц, из года в год. Складывается впечатление, что кто-то искусственно пытается их хоронить. Что скажешь? Так велика проблема, как слышится отовсюду? Тем более интересно, что ты даже с Путиным этот вопрос обсуждала.

— Недавно сам главный редактор «Нового мира» написал в блоге, что, мол, 2016 год станет последним в истории толстых журналов. Потом, кажется, запись стер: смогла найти цитату только через чужой перепост. Журнал «Звезда» обратился к читателям за денежной помощью. В каких-то журналах не платят зарплату, падают гонорары.

Проблема реальна, и к ней добавляется очевидное сужение роли журнала в современной России. Он не может больше, как в XIX веке, быть главным носителем информации. Журналы специализируются — сейчас они куда нужнее самой литературе, чем так называемому простому читателю. И простой читатель, и критики в коммерческих изданиях переориентированы на книги — скажем, та же Галина Юзефович о романе Сухбата Афлатуни «Поклонение волхвов» написала, когда он вышел книгой в «Рипол классик», а ведь роман выходил в журнале «Октябрь».

Литературные журналы сегодня обеспечивают выживание самой литературы, ее обновление и самосознание. Именно здесь публикуются вещи, «неформатные» для издательств: повести, отдельные рассказы, подборки стихов, обзорные статьи и развернутые рецензии. А вот романы, скажем, после журнальной публикации довольно скоро выходят книгами — и становятся известными под книжной обложкой. Публикация в журнале — это визитная карточка писателя, а также самая удачная площадка для дебюта, равно как и лучшее место для не коммерческих, не форматных жанров и литературных поисков.

«СП»: — По отношению к «толстым» журналам часто можно услышать восклицание: «Вкусовщина и местничество!» Вопрос прозвучит так: вот прислали 10 авторов 10 талантливых рукописей. Из них будут напечатаны две, три. Что влияет на отбор, кроме талантливости автора, его текста? Спрошу в лоб: деление авторов по формальным политическим убеждениям — это реальность? Действительно ли «либеральный» журнал не возьмет произведение «автора-почвенника» будь оно трижды гениальным? И если это так — не кажется ли тебе, что это страшная трагедия и апофеоз идиотизма?

 — Кроме текста не влияет ничего. Литературный журнал имеет дело с текстом. Как ни крути, кто бы ни был автор, какие бы задачи ни ставил, все решает только одно соображение: получилось у него произведение или не получилось, состоялся ли текст или так и остался сырой задумкой, в которой только его автор видит какой-то смысл.

Другое дело, что не стоит и абсолютизировать решение редколлегии журнала. В редакции работают живые люди. Да, это профессиональные, опытные, осознанные читатели. Но все же их выбор — это выбор человека, а не какой-то там машины определения литературного качества. Такой машины и быть не может. Нет абсолюта искусства. Нет в искусстве золотого метра, эталона — этим оно и отличается от серийного производства. Искусство всегда индивидуально, поэтому и оценивается индивидуально. Поэтому любая оценка художественного произведения всегда в какой-то степени будет продиктована и вкусом, личным читательскими предпочтениями в том числе.

Поэтому если вам отказали в публикации — стоит сначала перечитать свой текст, подумать, все ли в нем сложилось и состоялось так, как задумано, и так ли здорово он читается, как хотелось, — ну а потом скрепить сердце и предложить рукопись в другой журнал или другое издательство. Если текст стоит того, чтобы быть услышанным, он найдет свой путь к читателю. Тут важен баланс: быть требовательным к самому себе, но не отчаиваться.

«СП»: — Расскажи о литературно-критической группе «ПоПуГан». Кроме того, что ты, Алиса и Лена (создатели группы «ПоПуГан» — Валерия Пустовая, Елена Погорелая и Алиса Ганиева) — красивые и умные девушки, чем еще занимаетесь?

 — Группа «ПоПуГан» возникла в результате поиска новых способов взаимодействия с читателем. Мы устраивали интерактивные вечера с загадками и конкурсами, снимали пародийные ролики с молодыми писателями. Наши загадки и пародии доступны в газете «Экслибрис», а ролики выложены в «Ютубе». Сейчас действие приостановилось. Мы, видимо, усвоили все, что дал нам этот новый игровой опыт, осознанная самоирония литературы и критики. Вернемся к группе, когда увидим для нее новую интересную задачу.

«СП»: — Можешь привести пример, когда литература действительно изменила что-либо в мире?

 — Каждый раз внутри каждого из нас. Например, роман «Чапаев и пустота» Виктора Пелевина в свое время повлиял на одно из моих жизненно важных решений. «Пестрые прутья Иакова» Владимира Мартынова спасли от творческой депрессии. «Хроники Нарнии» Льюиса, «Алиса…» Кэрролла и «Винни-Пух…» Милна, комедии Шекспира и романы Дюма, любимые в детстве, вообще стали основой восприятия жизни. Мы состоим из литературы, мы живем в ней. Прочитанное не отпускает, становится частью нашего жизненного опыта. Но и мы влияем на литературу — ведь и она живет через нас, и видно, как растет вместе с нами, раскрывает то, что раньше осталось нами не замеченным. Так, в детстве любишь Наташу Ростову на балу — теперь любишь Наташу Ростову кающейся в дни поста.

«СП»: — Шпенглер писал о закате Европы. Фукуяма о конце истории. Суламифь Файрстоун писала в «Диалектике пола» о том, что основная цель — это устранение половых различий. С твоей точки зрения — все это просто высоколобая философия или все приближающаяся с каждым часом реальность — закат, конец, стирание различий и границ?

 — Закат и конец — это всего лишь другая сторона рассвета и начала. И границы стираются, перед тем как определятся новые. Шпенглер мне дорог. Он один из ключевых философов — ключевых чтений в моей жизни. Я глубоко убеждена в правдивости идеи живой культуры: расцветающей и увядающей, как цветок. Шпенглер именно об этом — о том, что конец неизбежен, потому что неизбежно начало. И о том, что культура определяется этим внутренним своим, живым ритмом.

Мы наблюдаем закат Европы, мы сами участвуем в нем, поскольку русская культура исторически стала частью европейской цивилизации, — и ощущаем предвестия какой-то новой культуры и новой цивилизации. Сейчас смещается всё — человек и общество, семья и государство, религия и искусство. Всё отвергает прежние, остывшие формы, в которых больше не живут любовь и сила, тепло и знание. Все ищут новых форм, адекватных нашему смещенному времени. Постепенно из этого хаоса родится новая культура.

«СП»: — Напоследок хотелось бы ознакомиться с «Рецептами от Валерии Пустовой». Какие секреты существуют в деле написания действительно интересной и полезной критики?

 — Интересно и полезно то, что талантливо и создано на волне собственного интереса. Критику нужно стремиться понять автора и себя, читающего его произведение. Осознанность переживаний, открытость по отношению к чужому высказыванию, чуткость к слову — вот это и есть слагаемые критического таланта.