Мифология героя и постбоевой синдром

Война вызывает регресс человеческой психики как адаптивную реакцию на смену бытия. Окончание войны и возвращение к мирному типу поведения и относительно спокойной психической жизни, требует, таким образом, обратного действия — возвращения личности к миру, восстановление способности к сложным формам мышления и поведения. Но на пути этого возвращения стоит опыт смерти другого — «Чрез эту кровь назад вернуться вброд/ Труднее, чем по ней пройти вперед». Это выбор пути реализации бытия личности после войны — выбор между любовью и ненавистью. Ж.Лакан определял ненависть как безграничное поприще в «стремлении к падению бытия другого, утраты им ориентиров, извращения, исступления, полного отрицания, ниспровержения». В отношении постбоевого синдрома — это процесс расширение пространства ненависти. Если принять, что миф, по словам А.Ф.Лосева представляет собой «в словах данную чудесную личностную историю», со всеми «надеждами и страхами, ожиданиями и отчаяниями», и, следовательно, может явить частично или полностью, интересующую нас клиническую матричную картину возвращения с войны.

В шумерских текстах конца IV-начала III тыс. до н.э., повествующих о подвигах героя Нинурты, акцентируется узнаваемый феномен боязни возвращения воина в свой родной город после одержанных побед. Полученная в результаты войны сила (т.н. категория «МЕ») настолько велика, что содрогаются Небеса и Земля, дорога, по которой идет герой, разрушается. И Нинурта не может справиться с этой силой и опасается идти на территорию, которую он должен охранять — «вокруг героя всё становится трагедией».

В Книге судей Израилевых рассказывается история о жертвоприношении собственной дочери-девственницы победителем аммонитян Ифтахом, поклявшемся Богу в случае победы принести в жертву то, что он первое встретит на пути домой. Данная притча интерпретируется, как правило, в контексте обета девственности. Однако, вместе с тем, здесь отражается готовность человека, вернувшегося с войны, продолжать убивать. В эллинистической традиции этому сюжету соответствует миф о герое Идоменее, давшем во время возвращения с Троянской войны обет убить первого встречного. Им оказывается его сын (дочь).

Древнегреческий миф о Геракле, вобравший в себя сказания различных культур и, что немаловажно, истории реальных людей, представляет описание пути воина и имеет финал, который в современном реальном мире характеризовался бы как боевая травма. Среди многочисленных подвигов Геракла, затерян эпизод крайней жестокости. Возвращаясь после удачной охоты на кеферонского льва, герой встречает глашатаев царя Орхомена Эргина, требовавших дань с фиванцев в размере ста коров в год, — уроженец Фив Геракл отрезал им уши, носы и руки, и, повесив их на шею посланникам, отправил такую «дань» царю. Данный сюжет незначим на фоне героических деяний, в которых массовая дефрагментация тел с особой жестокостью попросту теряется читателями среди побед над чудовищами. Нас в данном случае интересуют психологические последствия, обрушившиеся на героя уже после совершения только двух подвигов: Геракл впадает в безумие и убивает своих детей от Мегары, и именно в искупление этого греха он должен совершить десять подвигов на службе у царя Эврисфея.

В архаической традиции, гнев и безумие является неотъемлемой частью потенциала героя, что роднит его с берсерками, в том числе, и по тотемным характеристикам (ношение шкуры льва, делающее его сверхчеловеком). В скандинавской мифологии есть и прямые параллели с греческой традицией. Убийство отцом сына сразу после битвы, где погибли все воины-берсерки, описывается в эпосе о Хильденбранде, всегда «убивавшего всех без пощады, думая лишь о том, как бы уничтожить побольше людей, … он жил лишь тем, что проливал кровь». Эти черты были, видимо, унаследованы им от его отца шведского конунга Гуннара, прославившегося тем, что «единственным его наслаждением было бродить по дорогам, устланными трупами и по тропам, мокрым от крови».

Фактически именно состояние одержимостью насилием двигает драматургию мифа.

Согласно трактовке Рене Жирара трагедии Еврипида «Геракл», герой нуждался в очищении и должен был совершить жертвоприношение, однако концентрация насилия в жизни Геракла приводит к безумию, в результате которого механизм замещения объектов насилия жертвенными существами рушится, и жертвами становятся субъекты защиты.

После совершения эпических деяний и побед над чудовищами, Геракл опять впадает в безумие и совершает убийство невинного Ифита, сына царя Эврита. И опять же, желая очиститься от скверны и некой болезни, видимо психического характера, герой получает предсказание, что он должен быть продан в рабство на три года, а деньги передать Эвриту в качестве денежного возмещения за убитого.

Отдельным сюжетом упоминается, что Гераклу пришлось носить женскую одежду, когда он был рабом у царицы Лидии Омфалы:

«Так вызвал улыбку, сменивши грозный убор на сидонский наряд:

не ладили с платьем плечи, он прялки смешал и десницею рушил тимпаны".

Аллегорическое приобщение безумного воина к мирному типу поведения, согласно традиции, возымело свои плоды, и герой излечивается от недуга. Однако сразу же после этого он совершает несколько кровавых военных походов, силой овладевает дочерью царя Эврита Иолой и заканчивает свою жизнь фактически самоубийством, приказав сжечь себя на костре, дабы вознестись на Олимп и обрести бессмертие.

Очищая миф от религиозных, сказочных и мистических наслоений, можно увидеть психическую жизнь героя — Геракла, ставшего образцом для подражания всех воинов и матрицей для мифов и сказаний о героях эпохи раннего христианства. Неоднократные впадения в безумие, убийство жены и детей,. вспышки агрессии и моментальная реакция на несправедливость являют Геракла как пример повторяющегося устойчивого психического феномена, сформированного в результате боевого опыта.

История завершается, когда герой понимает, что мир не доброжелателен, не предсказуем, и сам герой становится критичен по отношению к себе. Проявление кризиса личности, и, по-видимому, дезадаптация приводят Геракла к очевидному для героя типу самоубийства — «imitation Dei» — подражание Богу. Это говорит о том, что и сам Геракл находился в плену собственных мифологем, на которые и соответственно отреагировал.

В контексте постбоевого синдрома возможно применение характеристики самоубийства данной Карлом Ясперсом: «совершить самоубийство может только человек, после того, как он узнает о смерти». Кто, как не участники боевых действий, имеют опыт наблюдения и переживания смерти другого и опыт жизни за счет другого, и возможно, именно по этой причине делают выбор в случае внутреннего кризиса (внутри неоправданного существования) в пользу освобождения от мирской жизни.

Ф. Ницше отмечал, что «в мирной обстановке воинственный человек нападает на самого себя». В «Седьмой печати» режиссера Ингмара Бергмана («Det Sjunde inseglet», 1957) рыцарь Антониус Блок возвращается из Крестового похода — разочарование после бессмысленной войны наталкивается на отсутствие нравственных основ и надежды на христианское спасение в «мирной» Европе. Драматургическое действие картины развивается через игру рыцаря со смертью в шахматы, которые воин привез из Иерусалима: «Вот моя рука. Я двигаю ей. По жилам бежит кровь. Солнце высоко, в самом зените, и я, Антоний Блок, играю в шахматы со смертью» — метафорический пример навязчивого повторения — аддикции в поиске жизненного конца. Отраженное в культуре коллективное бессознательное подтверждается современной статистикой самоубийств среди ветеранов. Так, с момента окончания Вьетнамской войны более 50 тыс. человек покончили жизнь самоубийством (по ряду источников — около 100 тыс.), вместе с тем боевые потери США в войне оцениваются в 58 тыс. чел. К этой цифре прибавляются и не учитываемые статистикой смерти ветеранов, произошедшие вследствии виктимного поведения: например, при провокации жертвы на применение оружие со стороны полиции.

Образ Геракла вобрал в себя клинические составляющие, характерные для трех различных констелляций при манифестации посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). Это, прежде всего — неотступное переживание травматического события, выражающееся у героя в неожиданных ощущениях прямого возврата травматических событий (интрузия) и гиперактивность; выражающаяся в повышенной раздражительности, вспашках гнева, избыточной реакции на внезапные раздражители; повышенный уровень физиологической реактивности на обстоятельства, символизирующие травматическое событие или его составляющие; автоматические реакции при полной потере самоконтроля — отраженные в сюжете с нанесением увечий с особой жестокостью сборщикам дани царя Орхамена Эргина и эпизоде со сбрасыванием со стены ни чем не угрожающего герою царского сына Ифита.

Подобная клиническая картина, наблюдаемая в реальности, обусловлена в первую очередь прочно закрепленными за период в 4−6 месяцев эмоциональными и двигательными стереотипами, имеющими главенствующее значение для выживания и выполнения боевых задач.

Предположительно, составляющей частью, как расширенного суицида по отношению к жене и собственным детям, а также к последовавшему через значительный промежуток времени самоубийству Геракла, — являлось избегание коммуникации, самоизоляция, выражавшееся, в том числе в отчуждении от окружающих, снижению способности к сопереживанию и душевной близости с другими людьми, ощущении «укороченного будущего». Подобная неуверенность в семейной жизни, в продолжительности собственной, характерная для многих ветеранов войны.

Стоит остановиться и на упоминании о сексуальном насилии, совершенном Гераклом над царской дочерью Эолой.

Для воина женщина становится «жизненным» ресурсом, к которому он стремится, будучи, лишенным его на протяжении боевых действий. Гомер даже оставляет надежду на присутствие нежных чувств в захвате женщин, вкладывая в уста Ахилла слова о пленнице Бресеиде:

«Так же и ту я любил от души, хоть копьем ее добыл».

Но именно по отношению к женщине проявляется как желание «овладеть», так и проявить агрессию как к врагу. Последнее подтверждается выводами психиатров, что в акте сексуального насилия скорее проявляется агрессия, чем сексуальные мотивы. Или же, как полагал П.Г.Ганнушкин, насилие и сексуальность выступают взаимодополняемыми или взаимозамещаемыми чувствами. Сформированное на войне отношение к женщине, герой, страдающий постбоевым синдромом, может переносить и в мирную жизнь.

Если в контексте постбоевого синдрома посмотреть на популярную в европейском Средневековье тему: «рыцарь, смерть и девушка» — открываются коды, скрытые в бессознательном. Солдат становится заложником своего опыта столкновения со смертью и опыта насилия над женщиной в период войны.

В эллинистической традиции судьба и смерть героя зачастую отражают клиническую картину ПТСР. Мифы о похождениях предводителя аргонавтов Ясоне, на долю которого выпало совершение подвигов и свидетельство жестоких убийств, в том числе собственных детей, совершенные его возлюбленной Медеей, также заканчиваются самоубийством героя.

Легенда о древнегреческом герое Беллерофонте, оседлавшего Пегаса и победившего трехглавую огнедышащую химеру в горах Ликии, разбившего племена солимов и амозонок, кончается безумием победителя:

«Беллерофонт между тем стал бессмертным богам ненавистен.

И, одиноко живя, по Алейской долине скитался,

Скорбью снедаем в душе, избегая следов человека".

Герои Троянской войны — Ахилл, Гектор, Патрокл, Аякс Оилид, Деифоб погибают в ходе битв и/или по воле богов. Аякс Теламонид становится безумным и убивает стадо скота, перепутав его с ахейскими вождями, а после того, как проходит помешательство, не вынеся позора, кончает жизнь самоубийством. Аякс Оилид совершает изнасилование прорицательницы Кассандры в храме Афины. Главному герою Одиссеи, «разрушившему священную Трою», приходится скитаться на протяжении десяти лет после окончания войны, что может быть интерпретировано в контексте архаических представлений, как необходимая очистительная процедура. Предводителя ахейцев Менелая также постигает участь 8-летних странствий перед возвращением домой. Здесь, по-видимому, на драматургию Гомера повлияла вера греков в то, что очищение от убийства возможно в случае ухода в чужую землю. История Одиссея может быть также интерпретирована как отделение воина от общины на некоторый промежуток времени, в течении которого он должен очиститься от военного опыта.

Отмечается, что более чем у 60% участников боевых действий выявлены психические расстройства, большая часть которых относится к посттравматическому стрессовому расстройству. Это состояние близко к неврозу и невротическому развитию личности, психические нарушения выражаются в раздражительности, вспыльчивости, агрессивности, эмоциональной неустойчивости, утомляемости, нарушении сна. Доминируют аффективные нарушения (астено-депрессивные, тревожно-депрессивные состояния) у ветеранов войны в Афганистане. На основе современных исследований можно предположить, что герои Троянской войны в большинстве своем страдали от различных посттравматических расстройств в силу пребывания в вооруженном конфликте на протяжении 10 лет под стенами Иллиона. Речь идет о зависимости параметров боевой обстановки (количеством недель в боевой обстановке, роли обследуемого и субъективной оценки наличия угрозы для жизни или возможности получения ранения) и дальнейшего развития ПТСР.

Бытие войны сужает картину мира, в том числе можно предположить, что изменению подвергнуты фреймы — наборы ассоциаций, отвечающие за представление об окружающем мире. В период боевых действий в Афганистане, методом свободных ассоциаций, применявшемся к исследованию психологического состояния военнослужащих была продемонстрирована сниженная флуэнтность (способность продуцировать свободные ассоциации).

Мифологический ряд событий позволяет восстановить психологический феномен боевого синдрома — abusus abyssum invocat или, словами Ф. Ницше: «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при том не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». В контексте посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), как предполагает Д. Калшед, происходит переход от обычных защит (психики цивилизованного человека) на примитивный уровень архаических (архетипических защит), которые отличаются высоким уровнем сопротивляемости к изменениям, но ведут к регрессу психики в целом. Среди психозов по типу псевдодеменции, вызванных аффектом страха в период войны, при синдроме регресса больные рычат, ползают на четвереньках, лакают из миски, скалят зубы. По-видимому, подобные случаи демонстрируют механизм ложной адаптации к состоянию не-войны.