Тайны уральской древности

Античность — это цивилизация Древней Греции и Древнего Рима во всём многообразии её исторических форм. Русская история, русская государственность, русская литература, на первый взгляд, не могут похвастать никакой особенной древностью. Была ли у предков нынешних русских своя античность? Труды Юрия Петухова, Михаила Задорнова, Валерия Чудинова, посвященные вопросам славянской древности, не признаются академической наукой, исследователи-профессионалы справедливо относят их к историческому ревизионизму или к «фолк-хистори». Работы их украинских коллег — Сергея Плачинды, Юрия Шилова, Юрия Каныгина — ещё более скомпрометировали поиски «русской/славянской античности/древности», поскольку лишены научной строгости. И, тем не менее, данный феномен всё-таки существует, его реконструкцию можно проводить, привлекая данные истории, археологии, литературы, психолингвистики.

К этой идее подводят труды выдающегося отечественного филолога Е.А. Авдеенко (1952−2014). Наибольшую известность он получил как педагог и переводчик книг Священного Писания, исследователь греческой древности. Его анализ «Илиады» основан на прекрасном знании истории и древних языков. Авдеенко аргументированно обосновывает тезис, что «русская культура имеет более близкое сродство с литературой античной, чем с западноевропейской Нового времени». Он указывает на то, что художественная задача в героическом мировоззрении вторична (на первом месте бесстрашие), и что «предмет эпического повествования у Гомера — не геройские битвы под Троей и не приключения героев, но — героизм».

Открытия, сделанные античными философами и поэтами на «пространстве души человеческой», стали почвой для приятия Евангельской вести. Римляне и ромеи дали миру великих святых, подвижников, мучеников, миссионеров. Впоследствии первый Рим пал от ереси, второй, Константинополь, завоевали турки. Преемницей идеи христианского царства стала русская земля. В 1510—1511 гг. старец псковского Елеазарова монастыря Филофей пишет московскому великому князю Василию Ивановичу: «…все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя, согласно пророческим книгам, это и есть римское царство: ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не бывать».

Первые два Рима имели в своём основании глубочайший историко-культурный фундамент, имя которому — античность. Полагаем, что и «Третий Рим» должен был бы иметь прочные дохристиаснские основания. Без героического духа (т.е. духа античного, сходного с тем, что запечатлён в «Илиаде»), «новое царство» не смогло бы утвердиться надолго. Ноша христианства тяжела, она невозможна без подвига, и не каждому народу под силу. Тем более что «Третий Рим» состоялся в подобных первым двум культурно-государственных формах: 1) монархия, 2) империя, 3) географическая пространственность, 4) временная протяженность, 5) мессианство, культурное влияние на окружающие народы.

В подтверждение данной гипотезы мы укажем на произведения писателей, созданные и опубликованные в советский период, где ярко и очевидно проявляются архетипы «русской античности». (Т.е. глубокой дохристианской древности, в которой отчётливо просматриваются черты локализованного во времени и пространстве самобытного общества.) Это корпус лирической и героической поэзии Валентина Сорокина (см., например, «Слово к России» (1959), «Я — русский» (1960), «Русский вкус» (1961), «Бова» (1964), «У межи» (1965), «Тоска по крыльям» (1967), «Евпатий Коловрат» (1968), «Монолог гусляра» (1970) и др.), роман Зои Прокопьевой «Своим чередом» (1986), роман Владилена Машковцева «Золотой цветок-одолень» (1990). В вершинных произведениях каждому из авторов удалось создать самобытный художественный мир.

Поэт Валентин Сорокин (род. в 1936), прозаик Зоя Прокопьева (род. в 1936), поэт и прозаик Владилен Машковцев (1929−1997) принадлежат к одному, довоенному поколению. Их становление как литераторов прошло на Южном Урале. Все трое связаны дружескими узами: Сорокин и Прокопьева посещали литобъединение «Металлург» в Челябинске, Сорокин и Машковцев одновременно учились в Москве (первый на Высших литературных курсах, второй — в Литинституте). На чётко локализованном пространстве Южного Урала (Зилаирский район Башкирской АССР — Магнитогорск — Белозерский район Челябинской области), где, соответственно прошло взросление Сорокина, Машковцева и Прокопьевой, появился мощный пласт пассионарной, героической литературы, написанный в весьма свободной, независимой манере, без оглядки на текущее (советское) время. Все три автора не только находятся вне стилистического и тематического влияния эпохи, но и обнаруживают — независимо друг от друга — общие дохристианские архетипы в своём творчестве. При этом христианские смыслы и образы в произведениях также присутствуют (Сергий Радонежский у Сорокина, священник у Прокопьевой, православное воинство у Машковцева), но не играют ведущей роли в системе художественных образов.

Героическая поэзия Сорокина обращается, по преимуществу, к славянской древности. В романе Прокопьевой, посвященном событиям в СССР в 1930—1945 гг., мы обнаружим эпизод о народе эпохи бронзы, повествование Машковцева рассказывает о яицком казачестве XVII века; тематический разброс произведений весьма велик, но тип центральной личности, явленный у всех трёх авторов, поразительно напоминает носителей героического мировоззрения, подробный разбор которого сделан Е.А. Авдеенко.

Основа героического пафоса есть желание отстоять мир идеальный, и чем дальше человечество движется по дороге истории, тем сильней оно удаляется от «утраченного рая»; вот почему подлинно героический пафос, воплощенный с большой художественной силой, встречается чрезвычайно редко. В советское время героический пафос часто имитировался пропагандой, что привело к его выхолащиванию, пародированию или к ситуативному «проигрыванию ролей» (вспомним, например, «ролевой героизм» альпиниста, солдата, «блатного» у Владимира Высоцкого).

Произведения названных авторов тем и удивительны, что вопреки времени и конкретно-исторической литературной ситуации, героический пафос носит у них первозданный и художественно-убедительный характер. Это не мастерство и не наученность: чтобы говорить образно, мало таланта или «техники ремесла», нужно нести в себе определенные архетипы, т.е. универсальные врождённые психические структуры, составляющие содержание коллективного бессознательного.

К.Г. Юнг утверждал: «Тот, кто говорит архетипами, глаголет как бы тысячей голосов, он охватывает и увлекает; при этом он подымает изображаемое им из мира единократного и преходящего в сферу вечносущего; притом же и свою личную судьбу он возвышает до всечеловеческой судьбы и через это высвобождает и в нас благотворные силы, которые во все времена давали человечеству возможность выдерживать все беды и пережидать даже самую долгую ночь. В этом — тайна воздействия искусства…».

Укажем на центральный архетип, воплощенный у всех трех авторов наиболее ярко. Это бесстрашный вождь-воин, защитник родной земли от врагов (у Сорокина это князь, у Прокопьевой — царь, у Машковцева — атаман). Общим для названных произведений является также глобальность изображаемых событий, «континентальность», рельефность и определенность воссозданных образов, исключительность обстоятельств — между жизнью и смертью — в которых оказываются герои. Наконец, «кровью» произведения является непрестанное движение — материи, духа, смысла, изменений в природе. Движение — ключевой концепт жизни (обратим внимание на тот факт, что в т.н. «современном искусстве» акцент делается на фиксации образов смерти, а сами произведения лишены внутренней динамики; появилось даже такое направление как «некрореализм»). Жанровая литература — всего лишь суррогат, имитация движения.

Героика для Валентина Сорокина, Зои Прокопьевой, Владилена Машковцева — не роль, не маска, не «вживление в образ», а естественное состояние. Они рождены такими, и видят мир с высоты бытия — действительности, познаваемой со стороны идеала, правды и смысла, осмысленной как единое целое. Героико-трагическое мироощущение — главная содержательная черта их творчества.

«Русская античность» существует, и, возможно, родина её, сердцевина, именно Южный Урал. Главное доказательство данного феномена — её носители. «Молчат гробницы, мумии и кости, — / Лишь слову жизнь дана: / Из древней тьмы, на мировом погосте, / Звучат лишь Письмена», — эти стихи Ивана Бунина и о том, что в художественном слове из далей времени является нам образ народа. Поэт, носитель архетипа, точней, чем археолог, воспроизведет образ царя — и развалины, и гробницы, ему скажут больше, чем историку. Крылья исторической памяти позволяют художнику свободно парить над эпохами.

История индоевропейского мира знает три великих языка — древнегреческий, латинский и русский. Россия — прямое продолжение и в религиозном, и в культурном смысле вершинной индоевропейской цивилизации — греко-римской. Это, кажется, не отрицается никем. Пушкин в «Евгении Онегине» полушутя пишет, что соперничает с Гомером.

Археологи утверждают: Южный Урал — место, где в XVIII-XVI вв. до н. э. возникло сложное, социально стратифицированное общество, обладающее чудом военной техники того времени — боевыми колесницами. Аркаим стал первым хорошо исследованным объектом из «Страны городов», протянувшейся вдоль восточных склонов Урала с севера на юг на 400 км и на 100−150 км с запада на восток. Это территории в Челябинской и Оренбургской областях, Башкирии и Северном Казахстане. Сегодня известно 17 пунктов «Страны городов» с 21 укрепленным поселением.

«Для современного россиянина ничего не знать об арийцах, о древних индоевропейцах, о происхождении славян — это самое лучшее, что он может сделать. Ибо только так он сможет безболезненно войти в то состояние, которое уготовано современной России другими державами, а именно — рабское», — утверждает Владимир Полуботко, автор книги «Язык древних ариев, или Индоевропейская предыстория».

Лингвистические достижения античности живут в культуре и в научных терминах. Наши предки обрели письменность сравнительно поздно, как бы «подхватывая» эстафету от угасающей греко-римской цивилизации. Но главное духовное сокровище народа — его язык и сознание, а не письменность, что мы видим на примере, допустим, китайской цивилизации, долгое время находившейся на обочине мировой истории.

Л.Н. Гумилев писал: «Среди нас бродят потомки скифов и хуннов, шумеров и кельтиберов, хотя этих этносов нет. И видимо, через 2 тысячи лет не останется англичан и датчан, хотя люди будущего будут их потомками, обновленными до неузнаваемости». Недостаточное внимание академической науки, литературной критики, массового читателя к произведениям, несущим в себе подлинно героический пафос и к данным авторам, в частности, иллюстрирует эту мысль Гумилёва в отношении русского этноса. Русские ли мы, если мы не хотим знать, какие были настоящие русские?! Если русская ширь, русский героизм, русская отвага, русская мужественность становятся у нас качествами исключительными, если «потомки, обновленные до неузнаваемости», неспособны не то, что воспроизводить данные качества, но даже воспринимать их в других.

Какое мы тогда имеем право называть себя русскими?!