«Я православный христианин и левый либертарианец»

Юрий Павлов: Александр Иванович, «Наш современник», где вы работаете заместителем главного редактора, — лидер по подписке среди «толстых» журналов на протяжение последних 15 лет. Чем вы объясните такой успех?

Александр Казинцев: Мы лучше других изучили своего читателя и стремимся выразить его надежды и тревоги. Не было бы счастья, да несчастье помогло! После распада страны Д. Сорос взялся финансировать литературные журналы. Либеральные, разумеется. Главред одного из них сказал мне тогда: «Мы можем вообще не выпускать журнал и жить припеваючи». А «Наш современник» должен был биться за каждый рубль подписки: других денег не поступало. Зато уж мы постарались узнать о подписчиках всё: чем они интересуются, чем гордятся, чего хотят, чего опасаются. Мы сроднились с ними. А либералы чувство читателя потеряли. Когда Сорос перестал давать деньги, они оказались и без читателя, и без средств.

Конечно, это лишь один аспект, а у любого серьёзного явления их множество. «Наш современник» изначально воспринимался как русский журнал. Выразитель интересов национально мыслящих людей. И мы в редакции дорожили своим реноме, старались ему соответствовать, что в советский период не раз приводило к конфликтам с цензурой. В эпоху перестройки «Наш современник» стал рупором тех, кто боролся за сохранение страны — в противовес «Огоньку», органу «реформаторов». Тогда, чтобы определить политические взгляды человека, его спрашивали: «Что вы выписываете — „Огонёк“ или „Наш современник“?» На рубеже 90-х читательское да и электоральное большинство пошло за Коротичем и другими фразёрами. Я рад, что хотя бы четверть века спустя, справедливость восторжествовала и читательские симпатии вернулись к нашему журналу.

Ю. П.: И какой же он, читатель «Нашего современника»?

А. К.: Разноликий. Думающие люди все наособицу, под одну гребёнку не подстрижёшь. Но можно выделить некоторые общие черты. Когда-то мы проводили соцопросы, частично я основываюсь на личных впечатлениях, полученных во время встреч в аудиториях по всей стране. Читатели «Нашего современника» в основном мужчины, как правило, технари. Возраст — от сорока до шестидесяти. Немало пенсионеров. В последнее время приходит и молодёжь. Это русские патриоты. Они мучительно переживали распад СССР и унижения, с которыми российское правительство мирилось в 90-е. Тем горячее они поддержали курс на возвышение роли страны в мировой политике. Теперь они ждут перемен в политике внутренней. Не бросать своих за рубежом — похвально. Но сколько своих в самой России! Им тоже помогать надо. В целом ожидания нашего читателя совпадают с настроем всего общества. Недавний опрос Фонда общественного мнения зафиксировал поворот внимания от внешней политики к внутренней.

Ю. П.: В феврале этого года исполнилось 35 лет, как вы пришли в «Наш современник». Сердцем, интеллектом, творчеством вы, Александр Иванович, причастны к «победам и бедам» — вспомним В. Кожинова — журнала. Вы, как никто другой, знаете реальную историю «Нашего современника». Расскажите о ней.

А. К.: Вы сказали: реальная история, как будто есть некие тайны. На самом деле, литература — наиболее открытая сфера человеческой деятельности, а журналы — самые прозрачные учреждения. Всё, что обсуждают в редакционных кабинетах наедине, месяц спустя в журнале прочтут тысячи. Надо только уметь читать!

А если взглянуть на историю «Нашего современника» в целом, то выделяются два периода: великая проза 70-х и великая публицистика 90-х — нулевых. 80-е, когда я пришёл в журнал, — провал. Мы в редакции это остро чувствовали. Тогда среди сотрудников ходила частушка: «Начинали мы с Распутина, а дошли до Франюка» (Франюк — писатель средней руки, о котором сейчас не вспоминают). Провал связан с уходом из редакции Юрия Ивановича Селезнёва, молодого талантливого заместителя главного редактора. Не так давно мы обсуждали этот эпизод на организованной вами, Юрий Михайлович, конференции в Кубанском госуниверситете, мой доклад «Патриоты и бюрократы» опубликован в «Нашем современнике» (номер 11, 2015). Поэтому выскажусь кратко.

К началу 80-х пик развития «деревенской» прозы был пройден. Наступало время ожесточённой политической борьбы. Требовались иные жанры, новые авторы и — другой руководитель журнала. Я убеждён: Сергей Викулов, тогдашний главный редактор «Нашего современника», обеспечил себе выдающееся место в истории отечественной литературы как публикатор лучшей прозы второй половины XX века. Однако в хитросплетениях идейной борьбы он разбирался недостаточно глубоко. Сергей Васильевич был советским человеком, он и мысли не допускал, что в мирное время встанет вопрос о сохранении страны. В новых условиях во главе журнала должен был встать политик. Именно такой, как Юрий Селезнёв. К сожалению, конфликта в главной редакции избежать не удалось. Его раздували извне, до предела обостряли огульной критикой линии Селезнёва со стороны бюрократов в Союзе писателей и в идеологическом отделе ЦК. Юрию Ивановичу пришлось уйти. Заменить его было некем. В конце концов Викулов понял, что для сохранения влияния «Нашего современника» журнал нужно передать в другие руки. Преемником он выбрал Станислава Куняева, единомышленнника Юрия Селезнёва. Поворот, который должен был произойти в начале 80-х и который мог повлиять не только на положение журнала, но и на ситуацию в стране, произошёл спустя семь лет. Такого промедления политика не прощает.

Ю. П.: Александр Иванович, Вам посчастливилось общаться с выдающимися людьми — Василием Беловым, Валентином Распутиным, Виктором Астафьевым, Станиславом Куняевым, Игорем Шафаревичем, Вадимом Кожиновым, Андреем Фурсовым, Михаилом Делягиным. Кто из них произвёл на Вас самое сильное впечатление? Кого Вы считаете своими учителями?

А. К.: Юрий Михайлович, среди названных Вами есть те, кто начал публиковаться в журнале, когда я работал в нём два десятка лет, и уже хотя бы поэтому не могут быть моими учителями. Михаил Делягин в начале нулевых занимал важный пост в аппарате правительства. Сергей Глазьев, не упомянутый Вами, но любимый мною, в начале 90-х был министром. Этим замечательным авторам пришлось пройти сложный путь. Тем ценнее, что теперь они с нами.

Вообще это тема серьёзного разговора: соотношение тех, кто изначально связал судьбу с определённой идеей, и тех, кто пришёл к ней после крутых поворотов биографии. Как правило, общественное внимание и признание достаётся последним, тогда как первые оказываются в положении старшего сына из евангельской притчи о Блудном сыне: «Отец… я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего; но ты никогда не дал мне и козлёнка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой… пришёл, ты заколол для него откормленного телёнка» (Лк, 15, 29−30). Но об этом как-нибудь в другой раз.

Из прозаиков мне всех ближе и дороже Валентин Распутин. Полагаю, объяснений не требуется. Скажу лишь, что Валентин Григорьевич был очень искренним и незащищённым, несмотря на свою славу, человеком. Как-то он принёс новый рассказ. В главной редакции никого, кроме меня, не было. И хотя я не отвечал за прозу, рассказ я тут же прочитал. Вечером позвонил Распутину. Он чуть ли не всплеснул руками: «Александр Иванович! Первый раз принесённое мною читают в тот же день!» А ведь уже считался классиком…

Из публицистов больше других люблю Александра Панарина. Поясню. Для меня политика — и публицистика как часть политики — это сегодняшняя борьба за день завтрашний. Прошлое тоже важно, без прошлого нет будущего — «Наш современник «внушал это десятки лет, — и всё-таки тут предмет исторического, а не политического спора. Их ни в коем случае нельзя смешивать! Лукавцы всех мастей только и ждут случая и сами наталкивают на то, чтобы общество спорило о прошлом. Спорьте, надрывайте глотки — подзуживают они, — а мы будем хозяевами сегодняшнего дня, и не сомневайтесь, извлечём из этого максимум выгод.

Так вот, Александр Панарин не поддавался на такие уловки. Он говорил о дне сегодняшнем и завтрашнем — с русских, с народных позиций. Использовал мощный интеллект и арсенал ученого-политолога в борьбе за наше настоящее и будущее. Тогда как даже такие выдающиеся мыслители, как Вадим Кожинов и Игорь Шафаревич всё пытались выяснить: права была советская власть или нет. Важный вопрос, но историко-архивный. Его следовало бы отложить лет этак на пятьдесят, до тех пор, пока мы не обустроим нынешнюю Россию.

Ю. П.: Несомненно, «Наш современник» — лучший журнал последних десятилетий. То, как его воспринимали и воспринимают русофобы разных мастей, закономерно: «Враги всегда шумят» (Юрий Кузнецов). Есть и другая категория ненавистников журнала. Назову её «творчески отвергнутые». Эту компанию людей, обуреваемых завистью и ненавистью, не одно десятилетие возглавляет Вячеслав Огрызко. Я писал о нём ещё в 2013 году. Две страницы я посвятил Александру Байгушеву, на чьих фантазиях строятся окололитературные сплетни самого Огрызко. «Разведчик» Байгушев собирался с силами три года и в нынешнем апреле опубликовал политический донос в духе авербахов, лелевичей и прочей РАППовской тусовки. На опус Байгушева я ещё отвечу, а сейчас хочу спросить: байгушевы, огрызки и им подобные — это неизбежное явление, порождённое особенностями характера, или???

А. К.: Однозначный ответ был бы упрощением. Конечно, без эмоций и личной неприязни не обошлось. В 90-е годы мы вместе с Огрызко работали в «Нашем современнике». Он добивался моего увольнения, однако, уволили его. Возглавив «Литературную Россию», Огрызко возобновил нападки. В латиноамериканских сериалах есть такие герои — всю жизнь вредят кому-то. Кажется, это художественное преувеличение, а вот поди ж ты…

Байгушев озлился за то, что в докладе «Патриоты и бюрократы» я посмеялся над его россказнями о «русской партии» и его ключевой ролью в ней. Подумайте сами, что сделал бы Юрий Владимирович Андропов с гражданином Байгушевым, если бы эти мифы хоть на йоту соответствовали действительности.

Но кампании такого масштаба — «Литературная Россия» посвятила мне и журналу по крайней мере пять статей — из-за одной только обиды или неприязни не затеваются. На мой взгляд, это расплата за успех «Нашего современника», о котором Вы говорили в начале нашей беседы. Лобовая атака либералов ничего не дала. Тогда решили ударить в спину — якобы с патриотических позиций.

И дело не только в успешной подписке. В последние два года в журнал пришли несколько талантливых молодых авторов — Андрей Антипин, Платон Беседин, Мария Знобищева, Кристина Кармалита, Антон Метельков, Андрей Тимофеев, Елена Тулушева. Все одного возраста — около тридцати. На наших глазах и главное на наших страницах формируется литературное поколение, идущее вслед «новым реалистам» — Захару Прилепину, Сергею Шаргунову, Роману Сенчину. Литературное поколение — это серьёзная сила, которая в ближайшие десять лет станет определять художественную, а отчасти и политическую жизнь. Вот ещё одна причина нападок на «Наш современник».

Не знаю, гордиться или печалиться из-за того, что я оказался в центре полемики. Наверное, это логично. Я как заведующий публицистикой отвечаю за политическую линию журнала. Я поддерживаю связь с молодёжью. Публикую, лоббирую их интересы, защищаю от нападок. Так что если наносить удар, то по мне. К сожалению, «Литературная Россия» и Байгушев не предложили принципиального спора, подменив его оскорблениями и клеветой. Придётся обращаться в суд. Жаль нервов и времени, но честь дороже.

Ю. П.: В своей публицистике вы продолжаете традиции «Дневника писателя» Ф. М. Достоевского, откликаясь на самые острые вопросы современности, оценивая их с православных позиций, ставя во главу угла идеи человеколюбия и социальной справедливости. Вы с возмущением пишете: «Один процент жителей планеты владеет половиной мировых богатств! Разве это совместимо с моралью?»

А. К.: По вере я православный христианин. По политическим воззрениям левый либертарианец. Как христианин я знаю, что человек создан по образу и подобию Божьему. И это определяет место человека — в мироздании и в социальных системах. Те, что подавляют личность, бросают вызов самому Создателю.

Как либертарианец я верю: человек способен изменить мир к лучшему. У нас в России это течение практически неизвестно, но в мире оно очень влиятельно. Достаточно назвать два имени — Ноам Хомски, самый цитируемый из современных мыслителей, и Берни Сандерс — один из лидеров президентской гонки в Соединённых Штатах. Смотрите, за Трампом стоят его миллионы плюс жажда реванша тех, кого именуют WASP — белых англосаксов протестантского вероисповедания. Клинтон поддерживают Уолл-стрит и истеблишмент Демократической партии. У Сандерса нет ни миллионов, ни влиятельных покровителей. И всё же он не уступает Клинтон. Потому что за него интеллектуалы и молодежь.

На демократических праймериз в штате Нью-Гэмпшир за Сандерса проголосовали 92% молодых избирателей. Молодежь поддерживает его либертарианскую программу. У нас поспешили объявить Сандерса социалистом. Но у либертарианцев от социалистов важнейшее отличие: они рассчитывают на творческий потенциал самого человека, тогда как социалисты — на направляющую роль государства. Всевластие государства либертарианцы стремятся всячески ограничивать, а созидательные способности человека раскрывать. «Утопия», — процедят скептики. Возможно. Но, знаете, лучше обмануться вместе с теми, кто верит, что человек способен изменить мир к лучшему, чем оказаться в компании тех, кто талдычит: «Ничего не получится».

Ю. П.: Кто наши союзники и на каких принципах должна строиться внешняя политика РФ?

А. К.: Идут за странами-лидерами. Сейчас у России фактически нет союзников. Чтобы вернуть их, необходимо восстановить нашу мощь. А для начала определиться, какой мы хотим видеть свою страну? Социальным государством или олигархическим (нынче мы пытаемся и бедным что-то дать — выходит всё меньше, и олигархов не трогать). Правовым или авторитарным (все клянутся в верности Конституции и хором требуют «сильной руки», в Основном законе не предусмотренной). Устремлённым в будущее или прикованным «скрепами» к прошлому. Определиться надо и с временным горизонтом будущего. Опросы деловых элит показывают: будущее для них — один год. Какие союзники могут быть у страны, не заглядывающей больше чем на год вперёд?

Ю. П.: На мой взгляд, истоки нашего кризиса нужно искать в плоскости образовательно-духовно-ментальной. Сегодня мы пожинаем плоды постсоветской политики государства в этой сфере. Вот только некоторые примеры: средний возраст наркоманов снижается до подросткового; в Год литературы количество книжных магазинов сократилось на треть; библиотек сегодня меньше, чем в 1913 году.

А. К.: Недавно я летел в Амстердам. Соседкой оказалась российская гражданка — сотрудница одного из международных агентств. Она живёт в Голландии, замужем за сослуживцем скандинавом. Спутница с гордостью сообщила, что её четырехлетний сын знает четыре языка. А я с горечью подумал, как трудно будет конкурировать с ним его сверстнику из России. Особенно, если он родился в деревне. Школу «оптимизировали», ездить приходится за десяток километров. Да и там треть учительских мест вакантны — и как раз по языку, математике, физике, по тем предметам, которые понадобятся ему, понадобятся России, для того чтобы одержать победу в глобальной конкуренции. Теперь рынки глобальны — и производственный, и рынок труда. «Незнайки» не нужны. Если мы хотим первенствовать в мировом соревновании, у нас должно быть лучшее образование, лучшая наука, лучшая литература. И ведь всё это когда-то было! Не сумеем, не успеем восстановить — у страны не будет шансов в новом столетии.

Ю. П.: Не так давно вы побывали в Сирии. Опасная поездка. Что побудило вас ехать в охваченную войной страну?

А. К.: Всю жизнь я ищу то, что Славой Жижек определил как «знаки из будущего». В этом смысл моей работы. Какая польза писать о том, что и так всем известно? Важно заглянуть в завтрашний день, выявить только формирующиеся тенденции. За этим я и поехал в Сирию. Сейчас, благодаря вмешательству России, ситуация стабилизировалась, а тогда падения столицы ожидали со дня на день. «Сирия погружается в полный хаос, повстанцы нацелились на Дамаск», — утверждали журналисты израильского ТВ, отслеживающие ситуацию у соседей.

Сейчас все кричат об опасности терроризма. Но он существовал всегда. Вспомните анархистов начала XX. Средневековых ассасинов. А вот государства террористов — явление наших дней. Происходит взрывной рост неконтролируемого хаоса. Хаоса, который определяет жизнь миллионов людей, оказавшихся на территории новообразований. Вот это, на мой взгляд, и есть «знак из будущего». Знак беды.

Познакомившись с ситуацией на месте, а только так можно получить материал для анализа, я стремился понять истоки нового явления и перспективы выживания народов и стран, затянутых в воронку конфликта. У нас крайне упрощают причины сирийской войны. Сводят их к интригам Америки. На самом деле, американцы давно не контролируют ситуацию. Там действуют с десяток игроков, каждый из которых мнит себя тяжеловесом. Но, помимо геополитического, существует мощнейший религиозный фактор, этнический, цивилизационный. Не забудем и об изменении климата: длившаяся несколько лет засуха вытолкнула миллионы крестьян в города, где они никому не нужны. Обострил ситуацию демографический фактор: работы на всех не хватает.

Сирийскую трагедию часто используют для того, чтобы предостеречь от народных выступлений: видите, к чему это приводит. Я вынес из поездки прямо противоположное мнение. Сирийцы — добродушный и мирный народ, они довольно пассивны политически. В боевых действиях, которые длятся уже пять лет, и разрушили некогда цветущую страну, участвует от силы миллион человек. А население Сирии — 23 миллиона. Молчаливое большинство недостаточно активно заявило свою позицию. Свою приверженность к миру, к развитию. Жизнь не прощает пассивности. Циничные политики ввели в оборот понятие «полезная Сирия», имея в виду густонаселённые экономически развитые районы. За неё и ведут борьбу, оставив на произвол судьбы (и боевиков) остальные. Они — «неполезные» вместе с живущими там людьми.

Ю. П.: Александр Иванович, Вы утверждаете: «Но будущее не предопределено. Оно лишь отчасти результат обстоятельств. Во многом оно зависит от нашей воли. Если у нас есть воля! «А есть ли, на Ваш взгляд, в России движения, лидеры, которые обладают волей, кто утверждает идею социальной справедливости и чьи слова не расходятся с делами?

А. К.: Более половины своей жизни я в «Нашем современнике». Это и есть моё «движение». Убеждён: работая в журнале, я наиболее эффективно борюсь за будущее.

Ю. П.: Какому читателю адресованы Ваши статьи, книги?

А. К.: Мне дорог читатель, способный анализировать, сопоставлять данные, самостоятельно делать выводы. Таких, к сожалению, немного. По статистике, «не более 3% пользователей внимательно изучают с экрана текст, если в нём больше одного — двух коротких предложений». Это данные о читателях в сети. Но именно там сегодня формируются новые стандарты чтения. Потому и падают тиражи книг и журналов: молодёжь, выросшая в интернете, не может и не хочет осилить даже несколько страниц серьёзного текста.

Перед пишущим встаёт дилемма: в погоне за массовостью ориентироваться на новые стандарты или работать с небольшой аудиторией, сохранившей навыки классического чтения. Я выбрал второй путь. Социологи утверждают, что в жизни общества решающую роль играют те же 3% активных граждан. За ними идут множества. Писать для них не только интересно, но и в высшей степени плодотворно.