«Я сама себе — Украина»

Если бы конкурс носил имя, скажем, моего доброго знакомого, московского поэта Леши Ефимова («Ефимов» в пер. с греч. — «благодушный»), или его тезки, нецензурного поэта Алексея Добрякова, то результаты конкурса, наверное, были бы совершенно иными. Но, как всем заинтересованным лицам известно, конкурс носит имя донбасского поэта Павла Беспощадного. И это в корне меняет дело: осененные таким именем, члены жюри никак не могли себе позволить чего-либо похожего на комплиментарность, благодушие, кумовство и всякие другие личные отношения.

Споры были жаркие. Если мнения членов жюри не совпадали, то они, пытаясь донести до коллег уникальность и неповторимость именно «своего» кандидата, начинали зачитывать вслух лучшие, на их взгляд, строчки, строфы, а то и — полностью — стихотворение «приглянувшегося» им поэта (причем, старались читать «с выражением», компенсируя дрожью в голосе всякие авторские огрехи и непроговариваемости)…

И вдруг, в самый разгар дебатов, все, как-то одновременно, осознали, что ситуация складывается достаточно эксклюзивная: в нашем рабочем «шорт-листе» оказались исключительно одни женщины. То есть в этой жаркой битве «мужские» стихи как-то даже и не обсуждались. «Нет-нет, этого допустить нельзя! — воскликнул самый пугливый из нас, — ведь все однозначно скажут, мол, «конечно же, а что вы еще хотели — ведь в составе жюри были одни мужчины!»

Придя в себя и осознав всю «ненормальность» и опасность создавшегося положения, все бросились искать чоловіка.

После долгих и неоднозначных поисков, после зачитываний (с еще бóльшим «выражением») «мужских» стихов, после мощнейших аргументов («Издано более чем 50 книг!..» «Доктор!..» «Ректор!..» «Классный парень!..» …), все, пряча друг от друга глаза, вынуждены были признать, что отступать некуда. Что мы не можем себе позволить втягивать в наш «шорт-лист» поэта откровенно за штаны (даже если они камуфляжно-героические).

«Да и потом, — чуть осмелев сказали мы друг другу, — что мы из этого устраиваем себе проблему? Пусть это будет проблемой их — мужских поэтов, то есть поэтов-мужчин. Может быть, результаты нашего конкурса как-то заставят их встряхнуться, остановиться на всём своем победительном скаку, и, может, задумается лихой мужской поэт, что иногда даже удачные строчки теряются в бойком многословии, в необязательности… Задумается о том, что есть такие вещи, как самоконтроль, способность к отбору, к отсеиванию… О том, что и неплохие в общем, по мысли, строфы могут быть подпорчены малоинтересной рифмой:

"…от помощи гуманитарной

не заразиться гуманизмом

(жить захотели в <унитарной> -

перемудрили с механизмом)…"

…и дальше в том же духе, такая же «свечка-гречка»…

(Александр Сигида).

И может, вспомнит он, наш мужской поэт, о том, что фельетонно-газетное рифмованное остроумие и высокая лирика - совсем не одно и то же…

Грусть-тоска по поэзии…

Конечно же, тут нужно признать — мужчины изначально были поставлены в более сложные условия: конкурс-то тематически больше женский: шахтерский Донбасс, война и т. д. А если серьезно — это ведь просто парадокс какой-то: говоря о войне, мужчины не находят слов единственных, проникновенных, таких, от которых дыхание бы перехватило (тех слов, которые органично и просто находят женщины), нет — они говорят о ней словами общими, плакатными, скучными:

«Брат на брата, кум на свата,

Малоросс, великоросс…

Знать, для всех европ и штатов

Нас поссорить — вот вопрос"

(Александр Кердан)

Вот, автор, живет — казалось бы! — в Луганске. То есть знает о войне не «по рассказам очевидцев». Откуда же такая констатационно-отстраненная интонация? — 

"…Миной лежит убитый.

Рядом убитая мать.

С властью теперь вы квиты —

Не будете «бунтовать».

***

Нас не поймёт иноземец —

Что же мы за страна?

Надрывно плачет младенец.

Жизнь его спасена"

И ведь правда: «иноземец» не понял ничего про нас, и дал на Международном турнире в Дюссельдорфе автору этих стихов Марку Некрасовскому звание лауреата (вот, уж — что немцу хорошо…)

Можно сказать: знаете что, товарищ автор статьи, давайте, будем экономить время читателя и поговорим об истинной поэзии… Зачем говорить об очевидных не-стихах?

Да ведь в том-то и дело, что, оказывается, не так уж все и очевидно: я сейчас цитировал поэтов из так называемого «победительного» long list’а, и все вышеобозначенные авторы — сплошь титулованные. Вот, еще, «от Марка»:

«Это чьи ребята ноги?

Без сомненья, это Томка.

После взрыва на дороге

Только ноги и воронка"

Понимаю, что — кощунство, но ничего не могу с собой поделать, — сразу в голове крутится:

«Мы спросили у монтера у Петрова…»

Я не верю, что Марк живет в одном городе с Еленой Заславской.

Ну, ладно. Не так уж всё и мрачно в этом полуспящем мужском царстве. Вот, например, точные (хоть и не без плакатности), уверенные строчки:

"…Стоп! Мы с Державой не простились.

Не встали на колени в грязь.

И всё же в душу пропустили,

И в сердце мировую мразь.

Но перст Господний русских учит,

Как поводырь слепых ведёт.

И солнцем выжигает в туче

Слова: «Победа» и «Вперёд»"

(Игорь Тюленев)

Но в целом автор (в этой подборке) — слишком рассудителен, слишком филологичен, и это оказывает ему (в нашем случае) плохую услугу: лишает читателя эффекта ощущения непосредственного авторского участия в событии. Я совсем не имею в виду, что автор должен быть обязательно ополченцем, сидеть в окопах, нет, конечно же, — вот, Лясковская, она — не в окопах, не в ополчении, в Москве сидит, сына воспитывает, книжки православные пишет. Но война проходит через ее сердце. Она — непосредственный участник. А у С. Тюленева война проходит через его мозг. Что тоже неплохо. Но для меня, читателя — мало. Такой, как бы, умный взгляд со стороны.

Обаятельное стихотворение у Михаила Афонина «Я старый окопный, потрёпанный кот…» хоть и не спасло всю его подборку, но, тем не менее, автор запомнился, и хочется еще чего-нибудь такого от него дождаться…

Запоминается и Александр Тихонов:

«Отражение сущего, маленький ветхий мирок.

Тучи низко плывут — закричи, в небесах будет слышно!

Муэдзина с балкона мечети услышит пророк…

Колокольные звоны с рассветом услышит Всевышний…"

Достойно, внятно, и культура стиха — налицо, и темы понятные, «мои», но… Но — на «женской половине» интересней.

Вот — просто хорошее стихотворение Александра Товберга:

***

Нас убьют сегодня рано,

Тихим утром, на рассвете,

Когда сны теплы и пьяны,

Когда добр и бодр ветер.

Смерть в окошко постучится,

Мы спросонок ей поверим —

Милой, ласковой волчице

Распахнём, как душу, — двери.

Камуфляж овечий сбросив,

Ухмыльнётся Смерть щербато

И войдёт — имён не спросит —

С милосердным автоматом.

***

Жалко, что одно — на подборку.

Предполагается, что на поэтический конкурс (да еще не какой-то там рядовой, а связанный с сегодняшним Донбассом) все русскоязычные лирики должны прислать свои лучшие стихи…

Когда человеку грустно, когда он остается один, а за окном — непроглядная ночь и далекие звезды, рука человека сама тянется к книжной полке, чтобы достать маленькую книжечку своего любимого поэта, и книжица эта сама раскрывается на одних и тех же страницах, и человек в сотый раз перечитывает строки, которые он давно уже знает наизусть…

И слезы наворачиваются на его глаза, и появляется желание вскочить и сделать что-нибудь, или жизнь, хотя бы, заново начать… Ох, как хочется подсмотреть — что же он такое — из своего самого сокровенного! — сейчас перечитывает?..

Да вот что:

«Мой рай, мой край. Об этот край суровый

Ломают копья, расшибают лбы.

Я создан из его любви и крови,

Труда и воли, слова и судьбы"

Он перечитывает стихи Владимира Скобцова. Нашего именитого и любимого в Донбассе (и не только) барда.

Ну, пошутили и хватит.

На самом деле у Володи есть что читать и перечитывать:

«Ты покури, а я прикрою,

Смотри: за первою звездою

Гуманитарные конвои

Везут усталые волхвы"

Есть. «Только этого мало». А чего много? — А много (в этой подборке) барабанного, газетного, плакатного, общего, не совсем живого:

«В который век в рассветной мгле

Тебя сирены вой разбудит,

Не измени своей земле,

А остальное — будь, что будет"

Вроде бы, и слова правильные, и ситуация приближена к реальной («сирены вой»), и мысль, казалось бы верная («не изменяй, будь что будет» — кто бы спорил?), но… Чуть мимо сердца.

Но ведь я сам много раз слушал, как Володя поет эти слова, и у меня не возникало при этом вопросов, мне — в общем — всё, как бы, нравилось? Стоп. Мы же только что оговорили: рука в ночи достает с полки маленькую книжицу любимой лирики, а не целого буйноволосого барда с гитарой. И если начинаешь вслушиваться без «звона натянутой струны» во все эти, вроде бы, правильные слова, возникают вопросы к стилистике, к смыслам и т. д. К русскому языку.

Сейчас скажу о сделанных мной - для себя — открытиях.

Первое открытие: поэт Юрий Макусинский. Взрослые стихи, нет в них инфантильно-самодеятельной бойкости (нахрапистости), в отличие от многих других, присланных на этот конкурс, стихов. Прочел подборку — получил удовольствие, как после беседы с интересным мне человеком. «Молитва ополченца» и другие. Не цитирую — откройте и прочтите.

Второе открытие: поэт Юрий Беридзе. Я знаю его стихи давно, в каком-то смысле мы даже с ним земляки, есть вещи и уголки на этой земле, которые нас связывают… Но — к стыду своему — я не нашел — раньше — времени вчитаться в этого поэта, вслушаться. Буду наверстывать…

Спасы на крови

На серой ткани мешковин,

как шрамы, грубые плетенья…

Кто звал вас, спасы на крови,

в когда-то мирные селенья?

Вихрастый хлопчик не встаёт,

ему июль уже не нужен —

он выпит смертью до краёв,

до ложа мягкого из стружек,

до каменеющих в слезах

отца и матери над сыном,

до слов, которых не сказать —

они из горла кровью хлынут…

Напомнило военные стихи Иосифа Уткина.

«Одна шестая», «Ивановы, Петровы, Рогожины…» Сильная, мощная даже подборка… И впрямь, иногда поднимается до уровня наших больших фронтовых поэтов.

Третье открытие: Вадим Степанцов. Мой товарищ по Литинституту, мой добрый знакомый по жизни, спутник по ночным прогулкам-загулам в переулках Москвы, по хмельным — до утра — джем-сейшнам Тифлиса, по шараханьям «меж готикой и ренессансом» Мюнхена…

Всегда (мне так казалось), о чем бы он ни писал, какой бы свой период он ни переживал, в каком бы жанре ни самовыражался — всегда ему удавалось сохранять маску иронично-циничного, провокационно-эпатажного, умного, рассчитывающего все риски и просчитывающего все реакции, поэта с широким диапазоном: от клоуна в балагане — до проповедника на амвоне (с одинаковым успехом).

Впервые, может быть, я услышал, что у Вадима бьется сердце. И что оно — может болеть. И что болеть оно может — у меня и у него — об одном и том же:

"…Суровый край, величественный край,

Где так понятно, что страна едина.

Как Родину себе ни выбирай,

В крови — Россия, в сердце — Украина"

"…Вокзальчик поселковый за Окой,

Такой уютный, тихонький такой,

Пригрелся бомжик, ивушка кудрява.

Я вырву гланды этой вот рукой

Тому, кто крикнет здесь: «Героям слава!»

.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. . .

Ну, а теперь — на женскую половину!

Ирина Древицкая

"…Обречённо акации мокнут,

Не сдержав веток мелкую дрожь,

По крест-накрест заклеенным окнам

Бьёт несущий бессонницу дождь.

Мне тревожно и больно, и даже

Знаю — я не одна не усну:

Плачет тополь-старик в камуфляже —

Он устал уже ждать тишину"

(из «Донецкой осени-2014»)

Хорошие, добротные, крепко сбитые стихи, с интересно найденным образом («тополь-старик в камуфляже»), с настоящей — неподдельной — болью… и все же это — стихи учительницы, а мне, в это непростое время, уже недостаточно правильной рассудительности, мне нужны стихи другие, пусть не такие гладко-выстроенные, пусть с ломающимся ритмом и с неровной, обрывающейся строкой, короче — стихи, в которых бился бы живой, обнаженный нерв, в которых слышался бы не размеренный счет метронома, а — биение живого человеческого сердца…

Редким хорошим ПРОСТЫМ, беспафосным строчкам —

"…Не могут воспринять войну

Измученные души наши,

И больно очень за страну,

И за детей, конечно, страшно…"

—  трудно прорваться сквозь, вроде, правильные, но штампованные газетные обороты:

"…Заложники чужой игры,

Чужих стремлений и амбиций,

Уже до той дошли черты,

С которой сложно возвратиться.

Как жутко, что на брата брат

Поднять сегодня руку в силах,

И что решает автомат,

Кому — во власть, кому — в могилу!"

(«Май 2014 года»)

Есть, конечно, и на этой половине «мужские» стихи, то есть — не уступающие по количеству общих слов, штампов и плакатности стихам авторов-мужчин:

"…И полетел коричневой чумою

фашизм над жёлто-синею страною.

Смотри, солдат, до остановки сердца,

в глаза ТОБОЙ убитого младенца!"

(Виктория Полякова)

Понятен мотив, понятен посыл, возразить нечего, всё правильно, только к поэзии этот текст отношения, на мой субъективный взгляд, не имеет. И, боюсь, что и солдата, к которому обращается автор, такие стихи (сомневаюсь, что его остановят вообще какие-либо стихи, но уж эти-то точно) не остановят.

Из этой же серии «мужских» стихов:

"…Пока роятся факелы в ночи,

и люди снова заживо сгорают,

и радуются смерти палачи,

не кончена Вторая мировая"

(Ольга Старушко).

Но у последнего автора — у О. Старушко — сквозь непростой синтаксис, сквозь нагромождение не очень укладывающихся в одну строку слов, всё же, пробивается что-то настоящее — настоящая жизнь, настоящая боль, настоящая война, как, например, в стихотворении о пятилетнем мужчине, рассаживающем по игрушечным машинкам «бойовиков»… или в ее «эскизе» про донецкий аэропорт:

«возглас «Вставайте!..», с которым Прокофьев берёт аккорд,

и вот уже снова бронёю бряцают с Запада, ибо

имя Прокофьева держит Донецкий аэропорт,

и в полном доспехе уходит под воду ливонский киборг"

Просты и щемящи строчки Елены Локтионовой:

«Никто не знает

Небо — оно без края.

В нём облака-барашки.

Мама, прости родная,

Нет больше сына Сашки.

Ветер. Какой здесь ветер!

Вдоль по степи гуляет.

Мама, никто на свете

Где я лежу, не знает".

Открытием стала для меня и давняя моя знакомая, Лада Пузыревская. Очень сильная, на мой взгляд, основательная подборка, в каждое стихотворение которой хочется вслушиваться…

Я уже цитировал где-то в ФБ эти строки Влады Абаимовой:

"…Когда умру, тогда узнаю,

Где на лугу пасется ко,

Где синеглазка разварная,

Кровянка, хлеб и молоко.

Встает Егор на подвиг ратный,

Услышав с неба трубный глас.

…Где нет войны,

Где младший брат мой

Не вступит в батальон ″Донбасс″"

А эти — не цитировал:

"…Когда на костях не мешает плясать

Иным родовая травма.

Боже, мне стыдно стихи писать

После второго травня"

И я сразу поверил, что это — правда. И что стыдно «после второго травня», и что вообще всё, о чем она пишет — правда.

Никогда раньше я не читал стихи Анны Долгаревой. С самых первых строк — сжалось и дрогнуло что-то внутри.

"…Его звали Максим

И он был контрабандистом

Когда началась война

Ему было тридцать.

Меньше года

Он продержался

Недолго.

Под Чернухино

Он вывозил гражданских

Его накрыло осколком

Мне потом говорили тихо:

Вы не могли бы

О нем не писать?

Все-таки контрабандист

Бандитская морда

Позорит родину-мать.

Ее звали Наташа

Она была из Лисичанска

Прикрывала отход сорока пацанов

Ей оторвало голову

Выстрел из танка

Они говорят о ней

Губы кривят

Чтобы не плакать снова

Она была повар и снайпер

У нее не было позывного

Ее звали Рая

Художник

Ей было семьдесят лет

Жарким августом

Перед всей деревней

В обед

Ее били двое

По почкам и по глазам

Черный и рыжий

Искавшие партизан

Она ослепла

Но все-таки выжила

Даже успела увидеть

На улице тело рыжего…"

Это фрагмент. А стихи про Серегу водопроводчика — сами прочитайте.

Стихи Елены Заславской я знаю уже… можно сказать, давно: уж с больше года… Вроде, открытия быть не должно, но оно и тут было. Каждый раз, когда я ее читаю — открываю Лену для себя заново. Не буду цитировать ставшие уже хрестоматийными (во всяком случае, на Донбассе) стихи про «этих русских мальчиков», или про «Вот я иду по полю минному И рву ромашки с незабудками…», а — обезоруживающе простые, безыскусные строчки:

«На Саур-Могиле

Опять его убили.

Его убили снова.

Красивого, родного,

С глазами, как у мамки…

Арта. Пехота. Танки.

Как в страшном 43-м,

Уже в другом столетьи.

…

Кругом лишь степь да поле,

Да русское раздолье.

Земли нет в мире краше.

В ней спят солдаты наши"

В качестве примечания. Удивительно то, что стихи последних двух поэтов — Анны Долгаревой и Елены Заславской, вроде бы, не должны мне — по определению — понравиться. Потому что я — в принципе — таких стихов не люблю. Для меня такие стихи - как бы и не стихи. Я ретроград, традиционалист, люблю если и не совсем точную, то уж четкую рифму. Не люблю «бесформенность». В общем долго я могу перечислять, что люблю и чего не люблю. Вот, всё, что «не люблю» — есть в стихах этих двух поэтов. Но, кроме всего этого, в них еще есть ЖИЗНЬ и ПРАВДА. И — как это для меня самогó ни странно — ПОЭЗИЯ. Во всяком случае, дыхание ее я почувствовал на своей щеке, когда читал эти «непричесанные» стихи. Тот случай, когда победителя (читай: победительниц) не судят. Они меня победили.

К слову, о победительницах. Должен сказать, что я опасался, когда жюри собралось на финальное обсуждение, что придется спорить, убеждать, отстаивать. И всё, действительно, оказалось непросто. И споры, и разногласия — были. Только не по первым трем местам. С ними сразу всем всё было ясно. С ними было как в самые черные времена «застоя»: сразу и единогласно. За что я очень признателен всем членам жюри.

А сейчас — напоследок и с радостью — о безусловной (для меня) победительнице. Я вообще ни в чем — по жизни — ни разу не объективен. Но в данном случае я субъективен как никогда. И не потому, что название одного из ее стихотворений в этой подборке полностью совпадает с подписью под этим текстом (ну, или не только потому).

С первой строки этих — донбасских — стихов Наташи Лясковской —

«а вдруг это не я убита под донецком…»

— я (сколько бы раз их не перечитывал) плáчу. Возраст, конечно. Раньше меня так было не прошибить.

"…в чистом поле братья сходятся бьются досмерти как водится

нет ни споров ни обид тот убит и тот убит

ангел с ангелом встречается ангел ангелу печалится

ох не спас я своего ох не спас от твоего

полетели к Богу белые что ж мы Господи наделали

небо Отчее скорбит братом брат родной убит

горя горшего не видели плачут ангелы хранители

ведь по правилам родни видно братья и они…"

"…а знаешь брат когда б я там была то тоже бы себя не берегла

что нам беречь в такие наши годы

чем в закутке с болезнями стареть уж лучше бы в сраженье умереть

за наши два любимые народа

…

рассвет медсёстры с топчанов встают в далёком крае петухи поют

что за окном россия украина

нет просто родина одна она у нас и я лечу над нею в судный час

на крыльях утра и новокаина"

«Я сама себе — Украина!

Вы уж там, за таможенным тыном,

без меня разбирайтесь: кто чей?

У меня здесь два сына и Нина,

бабынастина греет ряднина

в знобизне московитских ночей…"

А теперь, скажу, наконец, самое главное. Больше уже не могу сдерживаться. Действительно, накипело.

Поздравляю всех — победителей, участников, членов жюри, организаторов-спонсоров, конечно же, «Петербургскую газету», родственников победителей, поклонников, рядового читателя Дмитрия Эдуардовича Дезорцева и весь трудящийся и воюющий Донбасс с этим самым настоящим Праздником — с объявлением лауреатов и победителей поэтического конкурса имени Павла Беспощадного «Донбасс никто не ставил на колени»!

1. Наталья Лясковская — лауреат всероссийской премии
2. Елена Заславская — лауреат премии для поэтов непризнанных республик Донбасса
3. Анна Долгарёва — лауреат молодёжной премии (до 30 лет)
4. Влада Абаимова — дипломант
5. Екатерина Ромащук — дипломант

Также специальной премией поэтического журнала «Разговор» награждается Артём Макаренко (18 лет, ЛНР).

---

Юрий Юрченко («Анри») — поэт, военкор Новороссии.