Елизавета Лихачева: Российская культура — европейская, и никому нас из нее не выкинуть

Поиски «русского культурного кода» и всплеск интереса к культуре и искусству — тенденции последнего времени. Об истоках русской культуры, популярности музеев, недавней краже в Лувре, возврате худфонда и культурных ценностей «Свободная Пресса» поговорила с искусствоведом, историком архитектуры Елизаветой Лихачевой.

«СП»: Что такое «русский культурный код»?

— Русская культура — эклектичная, как и любая европейская. Христианская в своей основе, чьи корни в римской античности, где и возникло христианство. Эта культура уникальна: она построена на базовом христианском праве выбора, тогда как другие религиозные системы такого не дают, и включает в себя огромное наследие человечества, в основном ближневосточное и средиземноморское.

И мы — часть этой культуры. Любые попытки сказать, что это не так — это работа на врагов. Наши противники в нынешнем конфликте пытаются нас выкинуть из этой европейской системы, доказывая, прежде всего, себе, а потом уже нам, что Россия не является европейским государством. Но это не так. Россия — европейское государство. Так, когда китайцы или японцы приезжают во Владивосток, они приезжают в первый, самый близкий к ним европейский город. Для них Владивосток — это Европа.

---

СМОТРИТЕ В СП-ВИДЕО

Прямые ссылки передачи в RuTube, YouTube, VK; смотрите все передачи СП-Видео

---

«СП»: А что такое «русская народная культура», где искать истоки?

— Она тоже несёт в себе характер заимствования, как любая другая европейская культура, и это — нормально. Скажем, форма шлема, который мы привыкли видеть на картинах про богатырей — это шлем турецкий. Говорить о том, что мы уникальны, не надо. Уникальность в данном случае означает только одно: это мутация, а она бесплодна.

Культура же живет, когда является частью большой цивилизации. А наша культура живая. К тому же наша культура органично включает в себя много источников. Как в своё время греки включили в себя Египет и ближневосточные цивилизации, потому что просто начали там жить. И культура, которая там росла, органично вписалась в греческую античность. Дальше то же самое сделал Рим, и то же самое делает Россия.

«СП»: Каким образом?

— У нас огромная страна, и в каждом её регионе есть своя самобытная культура, которая может зависеть от внешних источников. Например, Бурятия и Калмыкия — буддизм и, соответственно, влияние Монголии и Китая. Мусульманские регионы, такие, как Северный Кавказ — влияние Персии и Турции. Турция влияет на Татарстан и Башкирию и так далее.

Мы — уникальный пример: в одном национальном котле начинает потихонечку сплавляться культура и Востока, и Запада. В отличие от, скажем, Европы, которая воспринимает Восток как экзотику.

«СП»: А должно ли искусство быть доступным и понятным?

— Искусство всегда было доступно: даже если видишь каждый день статую в честь какого-нибудь правителя, это уже доступное искусство. А музеи — относительно новое изобретение и чисто европейское. Первый музей появился в середине 16 века. Это Капитолийский музей в Риме. А массово музеи стали появляться в 19 веке.

Другое дело — отношения художника и общества. Раньше, до 19 века, художники всегда находились в ситуации общения с заказчиком. Римский Папа, король или крупный феодал, такой, как Медичи, например, или купец. Лучшие произведения до сих пор появляются по частным заказам. «Танец» Матисса — самый простой пример результата частного заказа.

А сейчас художник постоянно находится на арене: и он сам, и его действия становятся объектом критики толпы. Еще 30−40 лет назад право на высказывание надо было заслужить. Если ты выходишь на публику, на тебя вешают микрофон или ты встаешь перед камерой, тебе надо было что-то из себя представлять, чтобы твоё мнение вообще кто-то даже спросил, не говоря уже о чём-то большем.

Сейчас любой человек ставит перед собой телефон, вешает микрофон и начинает говорить. И всегда собираются какие-то люди, которые это комментируют.

И самое обидное и плохое, что все понимают в меру своей испорченности и образования. И это снижает общий уровень.

«СП»: Но сейчас как будто ренессанс интереса к музеям. Это мода или действительно людям надоело всё это поверхностное, глупое?

— Три причины. Первая причина — резкое удешевление путешествий по сравнению с прошлым веком. И это породило проблемы приспособления музеев под потоки посетителей и возросшую антропогенную нагрузку.

Вторая причина более серьезная — потребительство. Музей очень часто становится задником для бесконечных бизнес-активностей в соцсетях, когда главное — селфи в нужном ракурсе, и показать, что разбираешься. Но на самом деле нет.

И третья категория, куда первые две могут тоже вполне относиться. В пластиковом мире, который состоит из фейков, искусство не врёт.

В мире визуального мусора музей — место, где глаз отдыхает. А если говорим о естественнонаучном музее, то это одно из немногих мест, где ты можешь получить квалифицированную информацию.

«СП»: Сегодня же фейков и разнородной информации очень много…

— Мы за день получаем информации больше, чем средневековый крестьянин за всю свою жизнь — просто пролистав ленту в социальной сети. Я уже не говорю про телевизор, другие источники информации. А наш мозг принципиально не поменялся.

Значит, людям необходим какой-то визуальный якорь. И в этом смысле музей начинает выступать как место, где есть возможность остановиться. Но я категорически против превращения музеев в фабрики для посещения.

«СП»: На Лувр большая антропогенная нагрузка. Может, это стало одной из причин недавней кражи?

— То, что произошло в Лувре — результат усталости персонала. Плохая система охраны, но тем не менее она сработала. А люди не отреагировали на работу системы, потому что они устали. Сначала один охранник не среагировал на то, что остановилась машина, хотя их было видно на камерах.

Второй не среагировал на сработавшую сигнализацию. Третий, вместо того, чтобы попытаться воспрепятствовать вскрытию витрин, попытался вывести людей из зала и скрыться. Это всё признак усталости, система не работает.

Сейчас, полагаю, музейный мир стоит перед довольно серьезным вызовом. Музеи как институции могут исчезнуть: будут выставляться фейки, а подлинные вещи останутся только для знатоков. И это путь, по которому довольно быстро идём.

«СП»: Но при этом открываются новые большие музеи. Например, Большой Египетский музей рядом с Каиром, у пирамид.

— Я была там год назад на предварительном открытии. Это торговый центр, часть под музей небольшая. Так делать, на мой взгляд, не надо, это опасный путь.

Понимаю, что задача была — разгрузить центр Каира. Однако старый музей в Каире был гениально сделан: каждый раздел был чётко организован и описан, ты получал представление обо всём искусстве и истории Древнего Египта без гида. Сейчас такой подачи нет: это склад, где практически невозможно разобраться самому.

«СП»: А как вы относитесь к такому явлению, как поп-культура?

— Поп-культура по сути родилась во Франции во второй половине 19 века. И всегда были лубок, народная культуры. Просто поп-культура взяла все достижения классической культуры и сделала их более доступными.

Например, комиксы Марвел или ДС — бесконечно переложенные сюжеты древнегреческой мифологии. Это вторично, но имеет право на существование, почему нет.

«СП»: Вы не только искусствовед, но и историк архитектуры. В сегодняшней застройке архитекторов убрали из этого процесса?

— Архитекторов убрали, и довольно давно — в 1954 году, когда вышло постановление об «излишествах». А если серьезно, то, что сейчас происходит последние три года на рынке архитектуры — плохо, это тенденция к очередному упрощению. Она, безусловно, есть во всем мире. Экономика и кризис диктуют.

«СП»: А как вы относитесь к госзаказу? Допустим, в СССР художники так работали.

— В Советском Союзе была система «2% на художников», система заказов осуществлялась через фонд. Например, крупный комбинат, строит дом отдыха и обращается в Худфонд.

Если нужны копии из Третьяковской галереи — Худфонд вызывает копиистов. Если нужен фонтан — архитекторов и художников-монументалистов, скульпторов.

Фонд распределял эти заказы, и советские художники на это жили. Это касалось и выпуска детских книг, и оформления всего. Нужно ли это возвращать? Нужно. Если бы в рамках реновации часть сметы, например, те же 2%, пошли бы на художественное оформление, существовать в нынешних «человейниках» было бы гораздо приятнее.

«СП»: Ряд стран просит вернуть их культурное достояние, попавшее в крупные музеи, допустим, Британский. Как вы к этому относитесь?

— А зачем? Вот французы и американцы вернули Бенинскую бронзу. И теперь она лежит на складе, но для людей Бенинской бронзы больше нет, она не выставляется, недоступна для просмотра. Или греки требуют от англичан вернуть им мрамор Парфенона из Британского музея. Но уверена, что англичане ничего никому не отдадут и будут правы. Во многом мрамор Парфенона сохранен и вообще явлен миру благодаря тому, что в свое время его вывезли оттуда.

Можно обсуждать какое-то возвращение при одном условии: это не ваше национальное достояние, а достояние человечества, и никто не может единолично распоряжаться этим достоянием.

В этом глобальном смысле Бенинская бронза, «Троица» Рублева, «Сикстинская Мадонна» Рафаэля, Мрамор Парфенона — равнозначные вещи. Человечество решило, что эти вещи ценны для него.