Мертвые в развес

Мертвые смолчат. Их жизнь можно трактовать как угодно. Из мертвых можно строить свои баррикады.

Все знают, кто такой Варлам Шаламов. Это великий писатель. Он увидел оборотную сторону социального эксперимента и ужаснулся.

Все так.

Быть может, это самый честный и бескомпромиссный писатель в русской литературе. А быть может, даже в мировой.

Никакой позы. Ни одного лишнего жеста. Проза сухая, пронзительная и точная, очень похожая на него самого. Помните его лицо — с внимательными глазами, сухими, плотно сжатыми губами, строгой лепкой лица, с тремя поперечными морщинами на лбу: это три его срока.

На Шаламова, чуть что, ссылаются патентованные борцы с советским режимом. На Западе, если надо разом разрешить все вопросы касательно социализма, тоже сразу говорят: «Достаточно почитать вашего Шаламова…».

Так вот, наш Шаламов, будем знакомиться.

В знаменитой серии ЖЗЛ, что расшифровывается как жизнь замечательных людей, вышла биография Варлама Шаламова. Автор — Валерий Есипов.

У нас нет цели пересказывать эту, в шаламовском духе, очень строгую, умную, начисто лишенную пафоса книгу.

Сын священника, сложные отношения с отцом (пожизненный атеист!), первый арест за участие в троцкистской группе (а не за просто так, как многие уверены), зато последующие аресты — уже инерционные, в полном соответствии с теми звериными временами, лагерный ад, учеба на фельдшера, выход на свободу, реабилитация, возвращение в жизнь, отношения с дочерью, знакомство с Пастернаком, выход четырех книг стихов, представление к ордену «Знак Почета»… — всё это воистину интересно, и сложно, и поучительно, и мы настоятельно обращаем ваше внимание на труд Есипова, не вправе пересказывать его.

Но на одну вещь мы все-таки хотели бы обратить внимание читателя.

Шаламов, при всем его очевидном и неоспоримом антисталинизме, так и остался человеком левых убеждений — это нужно знать.

(Равно как и, к примеру, Анатолий Рыбаков, писатель пусть и меньшего масштаба, но тоже препарируемый совершенно однозначным и вульгарным образом).

Есипов заявляет об этом без обиняков: «В сущности, вся поздняя проза Шаламова, его мысли в дневниках и письмах этого периода представляют собой продолжение фронтальной полемики с неприемлемым для него комплексом староконсервативных, антиреволюционных и антисоциалистических идей, связанных не только с Солженицыным, но прежде всего с ним как вождем и эмблемой „духовной оппозиции“».

Характерными в этом смысле являются наброски письма к Солженицыну, сделанные в 73−74 годах.

Вспоминая об их, мягко говоря, не очень удачной встрече, Шаламов пишет: «Я сказал Вам, что за границу я не дам ничего — это мои пути… Я никогда не мог представить, что после XX съезда партии появится человек, который (собирает) воспоминания в своих личных целях… Я точно знаю, что Пастернак был жертвой холодной войны, Вы — её орудием».

Сам Шаламов категорически не хотел выступать в качестве «орудия» холодной войны.

Когда начались первые публикации рассказов Шаламова на Западе, он выступил с открытым письмом в «Литературной газете».

О, как подло и низко трактовали это письмо представители «прогрессивного человечества» (шаламовское неизменно закавыченное определение). «Западные голоса» писали о том, что Шаламов сломался, что его заставили!

Между тем, сравнение его дневниковых записей и писем со сказанным на страницах «ЛГ» говорит о том, что Шаламов отдавал себе отчёт в произносимом и говорил то, что хотел сказать:

«Считаю необходимым заявить, что я никогда не вступал в сотрудничество с антисоветскими журналами «Посев» или «Новый журнал»… Никаких рукописей я им не предоставлял, ни в какие контакты не вступал и, разумеется, вступать не собираюсь.

Эти господа, пышущие ненавистью к нашей великой стране, её народу, её литературе, идут на любую провокацию, на любой шантаж, на любую клевету, чтоб опорочить, запятнать любое имя.

Зачем же я им понадобился в свои шестьдесят пять лет?

…Представить меня в роли подпольного антисоветчика, «внутреннего эмигранта» господам из «Посева» и «Нового журнала» и их хозяевам не удастся…".

«Нельзя не заметить, — пишет Есипов ниже, — что поздний „советский консерватизм“ Шаламова (назовем это так) и типологически, и психологически (но, разумеется, не идеологически) очень близок тому консерватизму, который исповедовали в свое время Ф.М. Достоевский и К.Н. Леонтьев».

Есипов видит явное сходство между шаламовским предвидением «блатарской инфекции» и леонтьевским предвидением «демократизации пороков».

Что ж, как минимум, оба предсказания сбылись. Собственно, это даже не два, а одно предсказание.

Перечисляя все виды социалистического тоталитаризма, от Сталина до Мао, Шаламов прямо заявляет: «Это не значит, что под „левое“ нельзя ставить».

И позже записывает в дневнике: «Новые левые» — плюс, а Гароди и Сахаров — минус".

Но жизнь сложилась так, что Шаламова удалось представить именно так, как хотелось «прогрессивному человечеству», и никто на гневные окрики старика, естественно, реагировать не стал.

«В 1978 году в Лондоне в издательстве «Оверсиз пабликейшн» вышло очередное пиратское издание книги «Колымских рассказов» Шаламова на русском языке с предисловием М. Геллера, — рассказывает Валерий Есипов, — Естественно, у КГБ возникла версия о том, что писатель каким-то тайным образом поддерживает связь с ЦРУ и другими секретными службами Запада. Это он-то, который весь на виду, больной, едва передвигающийся по улице, в пиджаке на голое тело, в брюках, не достающих до щиколоток! Вот его и «проверяли» на сей предмет, приставив наблюдателя за квартирой…

Знали бы об этом господа-буржуа Р. Гуль и неведомый Стипульковский, торговавшие «Колымскими рассказами» во имя якобы «защиты свободы слова в СССР» и «просвещения» западного читателя. Знал бы об этом М. Геллер, при всей своей солидной учености являвшийся непримиримым врагом «коммунистической утопии» и в очередной раз повторявший в своем предисловии версию о том, что Шаламова «сломили» и «заставили» отказаться от «Колымских рассказов». Знал бы об этом ведущий американский историк-советолог Р. Конквест, выпустивший в том же 1978 году книгу о Колыме, в которой он опирался на художественную прозу Шаламова как на исторический источник и при этом в унисон Солженицыну произвольно и многократно преувеличивал цифры погибших от репрессий".

Кстати, немаловажный штрих к работе защитников свободы слова в СССР: ни один из издателей Шаламова не предпринял ни одной попытки, чтоб хотя бы попытаться заплатить писателю. А зачем?

Шаламова перевели в пансионат для психохроников, а «прогрессивное человечество» торговало его рассказами и рассказывало о том, что престарелая советская власть сломила писателя, которого, между прочим, не сломили почти двадцать лет лагерей.

Иной раз становится не по себе, когда представители «прогрессивного человечества» при первой же возможности используют голоса репрессированных и сгинувших в советских лагерях в качестве своей личной «группы поддержки», должной оправдать любую реформаторскую (зачёркиваем «подлость») затею.

Шаламов писал, что оправдание Сталина — «эстетизация зла».

Да, это так. Я знаю об этом.

Но с чего взяла либеральная публика, что узники советских лагерей — это адвокаты их дел?

Помните, у Есенина стихи есть: «…они бы вилами пришли вас заколоть…».

Иногда кажется, что именно так и было бы: пришли бы заколоть вилами и кирками забить тех, кто ежедневно посягает на не касающуюся их трагедию.

Одна звероподобная власть забила сапогами и вморозила в колымский лед тысячи и тысячи людей. А на смену той власти пришли бодрые торговцы делами, словами и телами мертвых. В развес и в розницу.

И светятся лица торговцев гордостью необыкновенной, и великая сила собственной правоты в чистых глазах.

Иллюстрация: Николай Калита «Варлам Шаламов»