Украинская литература — это гетто

Накануне дня рождения одного из самых одиозных и интересных авторов современной Украины, трагически погибшего Олеся Ульяненко, писатель Ильдар Абузяров решил побеседовать о национальной идентичности и современном положении дел в литературе Украины с известной украинской поэтессой, членом союза писателей и ПЕН-центра Украины, лауреатом премии им. Владимира Короленко и координатора международной литературной премии им. Олеся Ульяненко Евгенией Чуприной.

ИА: — Всем русским людям очень интересна современная идентификация украинцев. В какую сторону в последнее время движется украинский народ. Он все так же отдаляется в степени своей самостийности и самосознания от русских, как то было в лихие девяностые, или маятник уже качнулся в другую сторону?

ЕЧ: — Сейчас мы столкнулись с фактом, что история нашего народа сильно и грубо фальсифицирована. Фальсификация продолжается. Например, в виде мультика про Алешу Поповича, где русский богатырь явно разъезжает по Москве. Совершенно точно известно, что русские богатыри действовали в эпоху Киевской Руси. В Киево-Печерской Лавре можно видеть могилу Ильи Муромца. Москвы тогда, при всем уважении, не было и в помине, упомянули о ней только при Юрии Долгоруком.

Русь — это у нас. Русские люди — это мы. И когда в произведениях Гоголя и снятых по ним фильмам, например, «Тарас Бульба» Владимира Бортко, мои предки запорожские казаки умирают со словами «пусть вечно живет русская земля», имеется в виду земля, на которой стоит Киев и лежит Великий Луг. А не ту «Святую Русь», за которую пафосно призывали умирать по радио какие-то клоуны вроде «Любэ», когда мы ехали в поезде в Крым. Это невозможно слушать. Украинцам загаживают мозги в собственной стране!

Те, кто живет в Московии и под ее эгидой — не жители Святой Руси, а московиты.

По-украински Россия до самой революции называлась Московией, и вообще в украинском языке сохранилось множество неудобных исторических рудиментов.

Украинский язык — это русский в своем свободном историческом развитии, а тот язык, который называется русским — московська мова. Он искусственно культивировался для государственных нужд в отрыве от корней, как американская версия английского языка. То есть мы имеем дело с исторической закономерностью. Завоевываешь территории, они отделяются, крутеют, а потом начинают обосновывать свое существование за твой счет.

Как к этому относиться? Культурно. Принять как данность и проводить исторические исследования, результаты широко оглашать.

ИА: — По Энтони Смиту, национализм формируется через дом и отцов. Дом — это пространство, а отцы — время. И еще Энтони Смит считает, что интеллектуалы создают новые смыслы, а интеллигенция эти смыслы распространяет в народ. Есть ли, по-вашему, смысл в украинском национализме?

ЕЧ: — В чем состоит смысл родной культуры? В том, что культура может быть или родная, или никакая. Потому что культура — это преемственность, она не может начинаться вдруг с какой-то произвольной точки. Если корни отделились, значит, и ботвы не будет. Все!

Украинский национализм формируется через матерей. От украинской женщины всегда требовалась интеллигентность, потому что только мать могла научить детей родному языку и привить им украинскую ментальность, в чем бы она ни состояла.

Украинский мужчина — воин, и он редко находился дома. Казаки уходили на Сечь, крестьян забирали в солдаты, интеллигенция ополячивалась или перебиралась в Петербург. Украинский мальчик поступал в обучение, и очень редко он получал образование на родном языке. Вспомним начало «Тараса Бульбы», где отец издевался над «грамотными» сыновьями. Зато девочки оставались дома, и на них-то все держалось. Но всякий поймет, что связь с матерью для человека очень важна, куда важнее, чем связь с отцом. Поэтому из нас нашу украинскую суть не выбьешь ничем. А пока ее не выбьешь, то нас и не покоришь. Это все равно что дрессировать кота. И как в котах, в нас себя проявляет Танатос. Мы — люди смерти. Мы жаждем свободы. Зачем — это уж наше дело!

ИА: — Женя, расскажите об идентификациях современных украинских писателей. По Францу Фанону, именно писатели конструируют национальную идентичность. Справляются ли писатели Украины с этой задачей, и какова она — новая украинская идентичность?

ЕЧ: — Здесь, думаю, нужно говорить о персоналиях. Киевский русский поэт Стас Михновский, автор стихов «Москва — это город…» и «Медведи, русские медведи, вы за страну мою в ответе…» вдруг вспомнил о том, что является правнуком отца украинского национализма Николая Михновского. И в нем взыграла кровь. Заказал себе незабываемого вида вышиванку, в компании с оголтелыми дедушками занимается увековечением памяти своего прадеда. Правда, дедушки на него смотрят косо, потому что он постмодернист.

Опять-таки Ульяненко — на четверть он чеченец из клана Шамиля, на четверть — русский дворянин (девичья фамилия его бабушки — Воейкова), а вот мама его — чистая украинка. Он по-русски говорил с сильным акцентом, писать на этом языке не мог, мне приходилось его переводить для журналов. При этом считал, что между русскими и украинскими литераторами не должно быть никакой разницы.

Писатель Алексей Никитин пишет по-русски и издается в «Ад Маргинем», так что его книги практически недоступны украинскому читателю, хоть и получили весьма хорошую прессу в России. И вот он с Евгеном Сверстюком, совестью украинского народа, который провел десять лет в лагерях, совместно организовал вечер памяти Виктора Некрасова — русского писателя и украинского диссидента. Пришли на этот вечер и русские, и украинцы, и евреи. Крымские татары тоже активно поддерживают украинцев в борьбе против насильственной русификации, то есть идентифицируют себя и как татар, и как украинцев. Понимаете, в Крыму хозяйничают депутаты Партии Регионов, и они вызвали такую ненависть местных жителей, что тем уже стала не мила «русская карта», которую они постоянно разыгрывают.

О себе уж не говорю, моя фамилию по-украински правильно звучит Чупрына, то есть «хохол». Хохол у запорожцев изначально был знаком колдуна, но они колдунами были почти все, поэтому и носили хохлы поголовно. Среди моих предков есть сотник Чупрына, которого поляки сожгли на медленном огне за православную веру, есть полковник Чупрына, который принимал участие в подписании Переяславской Рады. Как вы думаете, могу ли я наплевать на такие факты? Воспламенит ли это мою фантазию? Конечно.

Но именно изучая историю своего рода понимаешь, что национальность — абстракция. Вообще, происхождение — дело интимное, и каждый человек — коктейль довольно стремный. Невозможно группировать людей по этому признаку. Крики о чистоте породы как раз и говорят о том, что человек — без рода-племени не знает, кто был его прадед. Нациям место на футбольном стадионе, а не в обществе интеллектуалов. Мой муж абсолютно прав, заявляя в интервью, что вопрос о самоидентификации русских писателей Украины нужно запретить законодательно.

ИА: — А можно ли сказать, что на Украине вместе с независимостью и оранжевой революцией зародилась новая литературная генерация?

ЕЧ: — Новая волна у нас зародилась с феерическим появлением Олеся Ульяненко. Оксана Забужко тоже позиционирует себя как основатель современной украинской литературы. У нее гораздо более мощные медийные ресурсы, она может убедить мир в своей божественности, но ее знаменитые «Полевые исследования…» вышли через два года после появления ульяненковской «Сталинки», которая взорвалась как нейтронная бомба в сознании нашей интеллигенции, и после этого всякий сообразительный автор неминуемо должен был написать скандальное произведение. Забужко так и поступила.

Достоин упоминания Юрий Андрухович со своим станиславским (т.е. ивано-франковским) феноменом. Его деятельность находится несколько в стороне от украинской культурной традиции. Ивано-Франковск был в составе других государств. Однако сейчас это — тоже мы. И вот явился Сергей Жадан, который сумел объединить обе линии — Ульяненко и Андруховича — и создать общеукраинскую культурную концепцию. Это огромный интеллектуальный труд! Он также предложил собственную версию украинского литературного языка, которую молодежь с благодарностью приняла. Так что Жадан у нас играет роль Пушкина, который тоже свел влияния могучего Державина и грациозного Карамзина в единый канон.

Жадан породил множество подражателей, с моей, кстати, легкой руки называемых поджаданниками. Поджаданство в той или иной мере переживают все современные украинские поэты, даже вполне самостоятельные. Проза Жадана не так безумно популярна, как его поэзия, но какой уж есть, он у нас считается первым писателем страны.

Я занимаюсь Ульяненко, привыкла к нему, а на его колоритном фоне остальные украинские писатели выглядят бледно. Однако, как член жюри Нацбеста, я только что прочла дофигища русской прозы, и у меня создалось ощущение, что она гораздо хуже нашей.

Другое дело, что украинских издательств мало, они доведены до ручки. С новыми именами связываться боятся. Наверняка люди продолжают писать гениальное, просто я не знаю об этом.

Что касается Оранжевой революции, то она если и повлияла на украинскую литературу, то негативно. Ющенко заслуживает прозвища Великий Тормоз почти так же, как Николай Первый. При нем в литературе началась грызня, серость поощрялась, а талант притеснялся. Литературы Виктор Андреевич не понимает, не так умен, чтобы в нее не лезть. Возле него завелась орда прихлебателей, которые использовали свое влияние не лучшим образом. Я уже не говорю о том, что именно при нем подняла голову Национальная экспертная комиссия по морали, которая нападала на людей, критиковавших Ющенко.

ИА: — После обретения независимости в Ирландии многим писателям стало тесно в границах маленькой страны. Произошла утеря смыслов и ирландские писатели и интеллектуалы (например, Джойс) в массовом порядком начали искать убежище за рубежом. Есть ли такое движение на Украине. Многие ли хотят уехать?

ЕЧ: — Украинские писатели ведут кочевую жизнь, и самые успешные из них часто бывают за границей, подолгу живут там. Тем, которые не смогли пробиться сквозь кордоны, заграница не светит. У них и денег нет, и визы им никто не даст, и рылом они не вышли. Нет никаких каналов, по которым украинский писатель мог бы выйти на аудиторию других стран, все решают личные связи. Ульяненко мечтал уехать из страны, и перед смертью повторял: «Линять, линять отсюда надо!» Но ему некуда было деться, кроме как на кладбище.

Потому что украинская литература — это гетто. У нас тут страшно. Мы голодаем. Нас убивают. О нас никто ничего не знает. Но это лучше, чем быть культурными бройлерами, как в России. Я практически полностью перешла на украинский, поскольку я исповедую романтическую эстетику, и в российской литературе мне нечего делать. А вот украинская литература — романтическая по сути. Наверное, то же произошло и с ирландцами — они романтики, точно такие, как мы, а в Европе романтизм уже закончился, особенно когда речь идет о глобализме и народах, угодивших в его жернова. На самом-то деле уезжают у нас многие, просто они не воспринимаются как украинские писатели, вот Лимонов, например. Нет смысла писать по-украински за пределами страны. Никто не поймет. Таких уехавших и отказавшихся от украинства называют янычарами, они заполонили мир.

ИА: — Ульяненко многими считается самым нонконформистским писателем на Украине. И, пожалуй, одним из самых авангардных. Как ты думаешь, за счет чего сложилась такая репутация?

ЕЧ: — Олесь был первым нонконформистом чисто хронологически. Точнее, вторым, потому что первым был Тарас Шевченко. Писал жестяк, вел себя тоже довольно жестко. Был лохматым, угрюмым и непредсказуемым. Резал правду-матку, причем копал глубоко. Знал людей, и знал, куда бить. Придумывал прилипчивые прозвища. Обладал висельным юмором. При этом был моралистом и с большой симпатией отзывался о Саванароле.

Есть такой американский тип — человек, который прошел войну, теперь живет один, пьет и дерется, но в глубине его обветренной души живет романтик. Таков Ульяненко. Я бы назвала его крепким орешком украинской литературы. Конечно, он производил на людей сильное впечатление, многие его боялись. К тому же, он был отчаянным эстетом, и эстетизм его был радикален.

ИА: — В чем основная сила и новизна его текстов?

ЕЧ: — Ульяненко нов, в основном, для Украины. Потому что у нас литература почвенническая. У нас существует культ матери, которая учит ребенка украинскому языку и прививает ему любовь к родине. Представляете? Сельские усатые бабы, которые вам звонят в прямой эфир и учат, как надо писать. И в этих условиях Ульяненко взялся за проклятые темы. Бомжи, наркоманы, урки, проститутки, депутаты и прочие насельники помоек мегаполиса. Сленг. Ненормативная лексика. Но когда это все излагает человек культурный, глубоко верующий, то возникает странный феномен. Все как бы все воспаряет к ангелам. Несмотря на брутальность, тексты Ульяненко выглядят классикой, они привязаны к традиции. После него все стали писать матом и сленгом, все взялись за проституток, наркоманов и депутатов, и даже сами ими стали. Делают это на полуевропейский манер, с легкомыслием золотой молодежи. В последние годы Ульяненко даже стал возмущаться засилием матюков и бездуховности в литературе. Он всего лишь хотел восполнить пробел, приблизить украинскую литературу к мировой культуре, сделать ее более городской, но он не собирался превращать ее в помойку.

ИА: — Адвокат Ульяненко считает, что его подопечный, возможно, был убит. Согласна ли ты с этим предположением?

ЕЧ: — Мне известно, что он пытался контролировать, как ведется расследование смерти Ульяненко, потому что был его другом и знал, что Олесю угрожали. Все произошло в полном соответствии с угрозами. Крепкого 48-летнего мужчину с мускулистым торсом, бывшего десантника, нашли мертвым в собственной квартире, голым, стянутым с кровати, при открытой входной двери. Ульяненко не отвечал на звонки, и предчувствия были мрачные. Я дала Саше дубликат ключа, который у меня хранился, т.к. Ульяненко ключи терял, и ждала в подъезде. Соседи сообщили журналистам телевидения, что ночью, когда Олесь уже много часов был мертв, из его квартиры вышли какие-то люди. Незадолго до смерти он разговаривал со мной по телефону и договаривался о встрече; он не был алкоголиком или наркоманом, и тем более не отважился бы стать ими перед встречей со мной.

ИА: — Это дело не получило широкой огласки в СМИ Украины. С чем это может быть связано? Власть боится международного скандала?

ЕЧ: — Власть ничего конкретного против Ульяненко не имела. Да, критиковал он президентов. Особенно Ющенко допекал — сильно и изощренно. Был бы Ющенко мужиком, дошло бы до мордобоя. Но на момент смерти Олеся президентом был Янукович, и поскольку мы в это время были заняты судом с Национальной экспертной комиссией по морали, которая объявила роман «Женщина его мечты» порнографией, то новому гаранту от нас не обломилось никакого серьезного напутствия. Даже наоборот, Ульяненко о нем пророчески говорил: «Этот человек призван объединить страну ценой собственной жизни, хоть он сам этого вовсе не хочет». Тимошенко симпатизировала Олесю, хоть он и не был ее приверженцем. Она написала соболезнование матери писателя и дала определенную сумму денег на похороны. Вслед за ней соболезнования написали Ющенко и Янукович. Тоже все дали денег, и кроме того, Анна Герман лично участвовала в организации похорон. Было отпевание в Михайловском соборе, похороны на престижном Байковом кладбище, венок от президента. Даже Национальная экспертная комиссия по морали, и та поместила соболезнование на своем сайте.

Власть — не единственный враг Ульяненко. Может быть, церковь, может быть, неразделенная любовь спецслужб, тем более, связанных с его литературными конкурентами. Но я не уверена, что это чисто украинское дело.

ИА: — Как и с похищенным Дерраром, дело Ульяненко не освещалось в СМИ. От многих приходилось слышать, что СМИ Украины очень коррумпированы и далеки от демократических стандартов…

ЕЧ: — СМИ Украины слова доброго не стоят. Они находятся под контролем узкого круга лиц, не просто ангажированных, но тупых и убогих, неспособных на яркие жесты, даже когда это им выгодно. Большинство квалифицированных журналистов потеряли работу во время кризиса, потому что непрофессиональному руководству нужны такие же непрофессиональные кадры. Однако о политике пишут люди очень хорошо понимающие, где у бутерброда масло. Чтобы опубликовать политический материал, журналист должен поделиться деньгами, полученными от заказчика, со своим начальством. Так что он просто не может писать не джинсу. Наши СМИ вполне демократичны в том, кто им платит. Но пока вы не выложите кругленькую сумму, вы не получите шума в прессе, даже если показываете сиськи.

ИА: — Ты была, по сути, литературным агентом Ульяненко. Как вы познакомились, как сдружились.

ЕЧ: — У нас с Ульяненко обоих довольно яркая внешность. Мы резко выделялись в толпе членов Национального союза писателей Украины, появились там одновременно, в 1997 году, и сразу друг друга заметили. К тому же, у нас всегда было много общих друзей. Правда, я держала изрядную дистанцию. В общем-то, я не думала, что он питает ко мне такое интенсивное любопытство, тем более что я всегда старалась ходить с мужем, с которым мы вступили в Спилку одновременно. Оказывается, Олесь даже написал рецензию на мой сборник стихов, но ее никто не согласился публиковать, потому что я еще тогда писала по-русски, а в ту пору процветал сепаратизм. Но потом я все-таки решилась перейти на родной язык, и мы оказались в тесной компании украинских литераторов анархического направления. Когда же на Ульяненко начались гонения, все вокруг куда-то делись, а я то ли не сориентировалась, то ли не посчитала нужным смыться. Тем более, я случайно оказалась автором предисловия к запрещенной книге и значит, якобы участвовала в изготовлении и пропаганде порнографии. Меня очень лихо вмазали в экспертный вывод Института Литературы за подписью Николая Сулимы. Словом, я сама не понимаю, как все это вышло. Интересно, что разбежались именно украинские писатели, русские пытались его отстаивать, включая Русский ПЕН, и его потом упрекнули, что он продался кацапам.

ИА: — Ульяненко находился в психиатрической клинике. Ты же, насколько мне известно, ведешь там свою литературную студию. Можешь предположить, какому лечению и воздействию подвергался писатель?

ЕЧ: — Олесь был не в том заведении, где я веду студию. Павловка — это современный научно-исследовательский центр, крупнейший в Европе, а он попал в какое-то провинциальное учреждение эпохи Брежнева. Попал он туда за свой буйный нрав и вредные идеи. Хоть, конечно, писатель с такой тонкой психикой, пройдя Афган, получает определенные психические травмы и действительно может нуждаться в психокоррекции. Но есть мнение, что к нему применили карательную медицину. Формальным поводом, насколько мне известно, послужило то, что он спьяну послал своего начальника матом, назвав его при этом по прозвищу, а прозвище было Ленин. Ульяненко и самого в жизни достаточно обзывали Лениным, т.к. его паспортная фамилия Ульянов. Но, тем не менее, его загребли и продержали два года. Олесь говорил, что его бы из фрукта превратили в овощ, но спасла знакомая врач — он с ней то ли вместе учился, то ли она не решилась угробить такого красивого мужчину. Через два года его выпустили, и он написал роман о беглеце из психушки, за который ему дали Шевченковскую премию.

ИА: — Мог ли он продолжать творить?

ЕЧ: — Отчего бы ему было не творить? Ульяненко был еще не старым мужчиной в пике творческой формы, перед смертью он практически закончил роман «Пророк». После его смерти, в процессе вывоза вещей, из его рабочего компьютера вынули винчестер и отдали маме Олеся, которая живет в Хороле (Полтавская область). Но по закону это собственность сестры, которая живет в Калифорнии. Заниматься текстами Ульяненко никто, кроме меня, не намерен. Если я смогу добраться до содержимого винчестера, то тогда, может быть, я смогу подготовить этот роман к публикации. Мне бы понятно, этого очень хотелось, ведь «Пророк», кроме всего прочего, посвящен мне, и я этому придаю большое значение.

Другое дело, что Олесю пора было сменить пластинку, и он сам это понимал. Обличений было и так достаточно. Олесь дружил с людьми намного себя младше, следил за тенденциями и был способен модернизировать свою манеру. Скорей всего, он бы перешел на исторически-приключенческую литературу; его также привлекало быть автором комиксов; он любил кино и мечтал попробовать себя в кинорежиссуре.

ИА: — Какие бы тексты Ульяненко ты порекомендовала Российским читателям?! И почему?

ЕЧ: — Я потихоньку перевожу Олеся на русский. Считаюсь нормальной переводчицей, много работаю, например, с Жаданом. Никогда ко мне в этом плане не было претензий. Но Ульяненко в России почему-то не идет. Может быть, это моя вина? Может быть, россиянам неинтересны украинские обличения? Мне кажется, он скорей был бы интересен европейцам. У него есть роман «Дофин сатаны» о серийном маньяке. Фундаментальная вещь. Ульяненко увлекался психологией и психопатологией, был серьезно во всем этом подкован. Он собрал уникальный материал и даже смог побеседовать в тюрьме со знаменитым серийным маньяком Оноприенко. Не говорю уже о том, что, участник боевых действий и поклонник фильмов Тарантино, он прекрасно описывал расчлененку.

Я бы этот роман, пожалуй, порекомендовала и российским читателям, но сначала я же должна его и перевести, а я этого еще не сделала. Что же касается «Знака Саваофа», то этот роман его погубил, и он может повредить и его посмертной славе.

ИА: — 10 мая в Киеве в очередной раз стартует международная литературная премия им. Ульяненко, координатором и идейным вдохновителем которой вы являетесь. Кому и по какому принципу она вручается? Правильно ли, что лауреатами становятся другие нонконформисты?

ЕЧ: — Международная премия имени Олеся Ульяненко — для украинских литературных нонконформистов. В принципе, она может вручаться и за произведения, написанные по-русски. В жюри у нас бывший львовянин Владимир Сергиенко, который сейчас живет в Берлине, он представляет Национальный союз писателей межнационального согласия ФРГ, учредивший эту премию. Координатор — я. Еще в жюри Лесь Подервянский, Сергей Жадан и Сергей Пантюк, писатели, уж точно не чуждые нонконформизму, которые были друзьями Олеся и хорошо его знали. Премия эта впервые выдавалась в прошлом году, и получил ее скандально известный анархо-панк Владимир Вакуленко-К, поэт, писатель, переводчик и культрегер. Награда нашла героя! Вакуленко — дикий и олдовый до черезвычайности, и он обладает тем внутренним качеством, которое Ульяненко называл «высокой панковской духовностью». Будучи выдвинутым на премию сам, он развил бурную деятельность и добился выдвижения себе в конкуренты еще нескольких сильных участников, в том числе культового Макса Кабира — русскоязычного поэта из Кривого Рога, которого он переводит на украинский. Вакуленко мне очень помогает, мы с ним вообще постоянно пытаемся делать проекты, например, альманах творчества людей с ментальными проблемами. И я хотела бы в этом году видеть его в жюри премии, вторым координатором.

Среди людей, достойных получить эту премию, я бы упомянула замечательную украинскую поэтессу и писательницу Светлану Поваляеву, стильную и безбашенную, которую можно в какой-то мере назвать литературной дочерью Ульяненко. Она настолько нонконформистка, что ей пофиг на публикацию, и подать ее на премию можно лишь при ее брезгливом попустительстве. А также поэта Вано Крюгера — демонического персонажа, элегантного и стебного, который свой жанр определяет как некрокоммунизм. Он — русин, пишет по-украински и по-русински и отстаивает интересы своего народа, организовывая эксцентричные акции. Один раз даже изображал Ленина в гробу, потом встал и толкнул речь.

Замечателен и Артем Полежака, который способен увлечь толпу на площади своей гражданской лирикой. Он пишет хлесткие, откровенные и абсолютно нетолерантные стихи, используя все лексическое пространство между русским и украинским языками, включая сленг и матюки. Блестяще их читает. Эксцентричен донельзя, возможно, гениален. Но он человек безыдейный, мещанин, помешан на деньгах. Нонконформист? Не знаю…

Опять-таки Максим Кабир, о котором здесь уже упоминалось. Парня уже в 23 года называли легендой панковской поэзии, он сидит в Кривом Роге, пьет и ненавидит человечество, а в дверь скребутся дамы, ибо он красив.

Да, об этом. Хотелось бы видеть среди претендентов больше женщин, потому что сам Ульяненко питал слабость к женскому творчеству, причем совершенно искреннюю, бескорыстную. Но, увы, женщины редко склонны к нонконформизму. Вот разве что Олеся Мудрак, филолог, защитившая диссертацию об украинской эротической поэзии. Муж-профессор, маленький ребенок, но она при этом пишет зубодробительный футуризм и читает его с таким огромным сексуальным драйвом, что даже депутаты все понимают. Она любит поэзию, свою и чужую, и мыслит концептуально. Таких бы людей побольше!