«Не делайте ставку на большинство»

Когда-то Александр Невзоров сломал представления советских граждан о том, какой должна быть журналистика. Он появился на экране телевизоров без галстука, в черной кожаной куртке, с огромным запасом динамита — события и факты, мелькавшие в передаче «600 секунд», не воспринимались иначе как череда оглушительных взрывов. Один из символов жуткой и веселой эпохи Перестройки, Невзоров принимал участие во многих локальных вооружённых конфликтах, в том числе в событиях у Белого дома и телецентра «Останкино» в 1993 году. В конце девяностых стал консультантом-аналитиком Бориса Березовского. Четырежды избирался депутатом Государственной думы. Поколению двухтысячных Невозоров запомнился чудаковатым джентльменом, автором книги и фильма «Лошадиная энциклопедия», основателем школы «Nevzorov Haute Ecole». В августе Александр Глебович отметил свое 55-летие, но поводом к нашему разговору стали события не столько личной, сколько общественной значимости.

«СП»: — Сегодняшняя атмосфера в обществе чем-то напоминает время конца 80-х — повсюду слышишь разговоры о политике, не успеваешь следить за скандальными разоблачениями, растет нетерпимость людей друг к другу, тон дискуссий все больше напоминает истерику. Значит ли это, что мы вновь на пороге перемен?

— Думаю, чудовище по имени Революция, которое отсыпается сейчас в глубинах истории, уже начало свое всплытие. Но, очевидно, перемены принесут не сегодняшние оппозиционеры — мы знаем, что первая волна революционеров пригодна только для того, чтобы их телами заполнить крепостные рвы. Спустя десятилетия их именами обычно называют переулки в провинциальных городках.

За первой волной обычно следует вторая, но и к ней не следует примыкать. Революционеры второй волны обычно оказываются в тюрьмах или в эмиграции. Им больше везет — они пишут книги, их бюсты ставят на площадях на родине героев. Но серьезная нажива гарантирована только третьей волне. И она, как правило, приходит уже на подготовленную почву, вооруженная идеологической программой. Ведь русская революция сначала должна быть написана — как ее писали Добролюбов, Писарев, Чернышевский, Сеченов. Ведь это они сочинили рецепт уничтожения самодержавной русской государственности, а большевики лишь подхватили эти мысли.

«СП»: — Кем будет написана будущая русская революция?

— Тем, кто всей душой болеет за судьбу этой страны. Подчеркиваю — этой страны, выражение, от которого корежит черносотенцев — не моей страны. Моя родина прекратила свое существование в 1991 году. И та берендеева избушка, которую построили на развалинах моей родины, никакой святыней для меня не является. Но тех, кто все же болеет за будущее страны — их немало среди новых поколений. Это люди, наполненные иллюзиями, прелестными иллюзиями. В революции, в конце концов, нет ничего страшного. Пусть появятся новые народовольцы, у них будет своя Вера Засулич — бездна отваги, готовность жертвовать жизнью за убеждения, за оскорбление другого человека.

«СП»: — Но пока вместо благородных лиц я вижу только физиономии националистов. Молодые упыри, которых возбуждает запах крови, которые уже опьянены безнаказанностью…

— Формирование черной сотни — еще один знак того, что общество готово к переменам. Но эти перемены, как водится, будут не такими, как хочется черной сотне. Националистические настроения — это не сама болезнь, это ее симптом. Как сыпь, как проблемы моторики при паркинсонизме. Я не раз повторял — хочется уже, чтобы маразма и мракобесия было больше, чтобы уже начались костры, погромы… Сегодня на эти пляски с отвращением смотрит десять процентов общества, а чтобы негодование достигло критической массы, нужно одиннадцать процентов. Один процент сочувствующих изменит всю картину, он решает все. Потому что большинство никогда ничего не решает. Политики, делающие ставку на большинство, всегда проигрывают. Вспомним ГКЧП. Большинство способно только укрепить успех. Поэтому я сейчас беспокоюсь за Владимира Владимировича, который в последнее время ориентируется на поддержку большинства.

«СП»: — Кто же они, те новые идеалисты, которые зажгут факел революции? Ведь это же не обозреватели «Эха Москвы» и не модные блогеры и колумнисты, которые с утра до вечера обсуждают будущее России?

— Нет, это будут не они. Хотя я почти не читаю того, что пишут в интернете. Мне не хочется быть составной частью современного конформистского и невежественного мира. Сегодня меня интересуют другие вещи.

«СП»: — Какие?

— Научное знание. Моя биография позволила мне многое увидеть в жизни, и я задался вопросом — почему же человек такая гадина? И я начал искать ответы на этот вопрос в научном знании. И я нахожу их. Физиология, нейрофизиология, анатомия и все, что с этим связано. Этому занятию я отдаюсь целиком. Важно, что здесь не работает журналистский нахрап, привычка схватывать по верхам… Наука требует глубокого погружения. Но журналистика учит быть понятным, а этого не умели многие из великих умов. Аристотель говорил: «Знать — это уметь объяснить и ребенку». Поэтому сейчас я раздумываю над проблемой конвертации знаний. Произошло разъединение двух континентов — общества и науки. И этот развод не идет на пользу ни науке, которая получает от общества средства к существованию, ни обществу, которое уже через два-три поколения вернется к первобытному невежеству.

Впрочем, можно понять, почему торжествуют эти тенденции. Академическая наука предлагает не слишком лестный для человечества ответ на вечные вопросы о смысле бытия. А невежество дает удобные формы замены научных знаний — боги, реинкарнация, небесный вай-фай… Сегодня катастрофически недостает людей, подобных Энгельсу или Писареву, которые были бы способны сделать научное знание понятным и популярным.

«СП»: — Откуда все же придут новые революционеры, и что их поднимет на вершину? Редакторы СМИ зациклены на бюджетах и рейтингах, новые лица почти не появляются на экранах — человек без рейтинга, даже если он Эйнштейн, никому не интересен.

— Это огромная проблема — на медийном рынке продать немедийный товар. И это пока закрывает путь в политику новым силам. А среди них есть блестящие персонажи, я вижу это. Но выход придут сам собой.

«СП»: — Выход из этой ситуации?

— Опять же — смещение геологических пластов. Нужно подождать, чтобы началось сотрясение земной коры, и тогда снова забьют гейзеры, покажется блистающая лава, полетят раскаленные камни. И это произойдет. Кора не может долгое время оставаться неподвижной. Особенно кора, сделанная из такого вранья, из которого сделана сегодняшняя медийная картина мира. Я даже не могу назвать это идеологией — ее нет, и нынешние властители умов ее не создадут уже никогда. Потому что в их берендеевой избушке, где они, переодетые царями, монахами, боярами, великими писателями, пляшут, чтобы развлечь своих же подданных, нет воздуха. Там все ненастоящее. В прошлом нет безусловных исторических фигур, которых можно поместить на знамена новой идеологии. Обречены на провал все попытки сделать из Николая II мученика и страстотерпца, когда в историю он навсегда войдет как царь, расстрелявший свой народ из пулеметов девятого января. Ни Александр Невский, который получал ясаки на княжение от ордынского хана и был побратимом всех монгольских царевичей, ни Дмитрий Донской, который воевал вовсе не за «Русь великую», а был наемником у Тахтамыша в борьбе с восставшим против хана темником Мамаем. Что бы нам ни пытались внушать, джин исторического знания вырвался из бутылки, его уже не скрутишь ОМОНом, не расстреляешь из установок град.

«СП»: — Куда же нам направить свой компас?

— В будущее. К мировой цивилизации. Повторим вслед за блестящим Петром Яковлевичем Чаадаевым: «В России нет прошлого, нет у нее и собственной идеи. А значит, русская идея только будет выработана».

Фото: Лидия Невзорова