Виталий Третьяков: возвращение в СССР

Виталий Третьяков — основатель и первый главный редактор «Независимой газеты», которая когда-то гремела и поражала воображение, - взялся за мемуары. Вышла в свет первая книга предполагаемого многотомного сочинения под многозначительным названием «Из СССР в Россию и обратно» (М.:Ладомир, 2013). Основное время действия: 1953 -1964 гг.

Как пишет в предисловии к книге Сергей Есин «…Третьякова будут читать этнографы … в „Воспоминаниях“ Третьякова… с такой выпуклостью встает этот вчерашний день, что кажется днем сегодняшним. Хорошо поворошат эти „Воспоминания“ лингвисты — сколько слов, словечек, почти забытых, но таких ядреных. Поразмыслят над этими страницами и политологи, которые так хорошо сконструировали вчерашнее время в угоду нынешнему режиму, что даже сами забыли, как звучит, видится и действовало даже совсем недавнее».

Книгу предваряет эпиграф: «Воистину необычайной оказалась бы книга, в которой не нашлось бы места для вымысла». Из Наполеона Бонапарта (!). Правда, вскоре автор обещает: «Вот присочинять я точно ничего не буду. Болезнью фантазерства не страдаю. А выказать себя лучше, чем я есть, или сильно хуже — такой цели не имею». Примем это как один из парадоксов отношения к действительности человека, который стремится писать честно и правдиво.

Так случилось, что моя и автора топография детства и отрочества совпали Мы ходили по одним и тем же улицам и переулкам, учились (несколько разойдясь во времени) в одной и той же школе — № 477 на Большой Коммунистической (ныне ул. Александра Солженицына). Учащихся этой школы по торжественным дням водили на Красную площадь и в Мавзолей. Помню лестницу, ведущую вниз, мерзкий полумрак склепа и белый свет над гробами со стеклянными крышками, запах какой-то отвратительный (формалин?) С тех давних лет у меня стойкое отвращение к Мавзолею. Автор же воспоминаний рассказывает невозмутимо: «Помню в Мавзолее и одного Ленина (во френче, но без наград или только с одним орденом). И помню Ленина и Сталина рядом. То есть это я видел года в три с небольшим. Сталин был в парадном мундире, наград множество». Никаких отрицательных эмоций он, кажется, тогда не испытывал и, соответственно, не запомнил. На счет эмоций, впрочем, можно отнести эпизод, следующий сразу за описанием похода в Мавзолей: мальчик впервые выпивает шампанское (за столом с родителями), и его рвёт (правда, несильно).

Так или иначе, но кое в чем наши воспоминания совпадают, а кое в чем — разнятся. Точнее, разнятся не столько сами воспоминания, сколько восприятие тех или иных событий. Известно, что вопрос о соотношении субъективного и объективного в воспоминаниях (сколько бы ни билось над ним литературоведение) не решается. Да и не нужно его решать! Ибо субъективность и есть тот канал, по которому поток воспоминаний бежит и — делается интересным для всех. «Чем глубже зачерпнуть, тем общее всем, знакомее и роднее», — сформулировал этот парадокс Лев Толстой.

Начинает Третьяков с корней. Семья, особо подчеркивает, «не интеллигентская… так называемые простые люди». Однако тут же выясняется: не такие уж простые. Или — не самые простые. Мать всю жизнь была рабочей на заводе, но происходит как раз из интеллигентской семьи. По её собственным словам, «со стороны папы все были священники и прокуроры, а со стороны мамы — в основном врачи и учителя». В свидетельстве о смерти деда автора, сельского священника, сказано: умер 6 декабря 1937 года; место смерти «не установлено»; причина смерти — «расстрел»…

Родители отца — из семей старообрядцев (согласно преданию); дед Алексей Третьяков до революции был личным шофером миллионера Рябушинского; в советское время — начальник цеха Автомобильного завода имени Сталина (потом — Лихачева), Отец, Товий Алексеевич, начальник производства опытного завода.

Объясняет автор и происхождение необычного имени отца и, соответственно, своего отчества, из-за которого его иногда принимают за еврея, а евреи — за своего и помещают своевольно в свои энциклопедии. «Должен со всей определенностью заявить: я русский. И горжусь этим!» К этому, конечно, кто-то обязательно придерётся: дескать, не след гордиться национальностью. Но автора это (как и многое другое) не пугает.

Книга Третьякова — не только воспоминания. Но еще и рефлексия по поводу того, как пишутся воспоминания — работу памяти автор представляет наглядно. «…пишу так, как было. Как помню», говорит он, осознавая (или ощущая), что «как было» и «как помню» не всегда совпадают. Он вводит специальные главки «Чётки Мнемозины», в которых что-то добавляет к основному потоку «Воспоминаний», что-то поправляет, даёт в более точной версии. Так Герцен сравнивал «Былое и думы» с домом с «совокупностью пристроек, надстроек, флигелей», в которых, однако, «единство есть».

Мерный ход «Воспоминаний» завораживает и затягивает. Здесь много того, что является предметом «истории повседневности». Еда, одежда, баня, грибы, майские жуки, игры…(Ну, помнит ли кто-нибудь, как играют в штандар?) Вот список читанных автором в том — раннем — возрасте книг (с моим списком совпадает на пять шестых: скажем, Драйзера и «Дон Кихота» я в таком возрасте не читала). А вот и находка для психоаналитика - три книги, доставшиеся автору «Воспоминаний» от отца и бережно хранившиеся со времен детства: биография Сталина, его же речи и выступления во время Великой Отечественной войны и том из собрания сочинений Гоголя («Избранные места из переписки с друзьями» и записные книжки). Интересное сочетание — Сталин и Гоголь…

Те, кто знает Третьякова, будут сравнивать того мальчика-книгочея с Большой Коммунистической с ним нынешним, известным, успешным. Да и сам он не даст об этом забыть. Погружаясь в прошлое, он время от времени делает набеги в настоящее. А главное: поверяет прошлое — настоящим. И прошлое оказывается куда привлекательнее! «Во мне было счастье. Вокруг было оно…» И дело не только в том, что речь идёт о времени, когда деревья были больше, снег белее, трава зеленее… А в том, что называется словом «патриотизм», истрёпанным, истерзанным и всё-таки прекрасным.

Что такое Советский Союз? Империя зла или рай обетованный? Эту дилемму часто решают в пользу первого (и на то есть свои причины). Третьяков же, несмотря на расстрелянного деда, на 11-метровую комнату в коммуналке (на пятерых!), громко заявляет: «Я очень люблю свою страну Россию. Я очень любил её и под названием Союз Советских Социалистических Республик. Собственно, и сам СССР я любил. Я физиологически не могу переносить ту многочисленную ложь и клевету, которыми, по глупости или злокозненно-целенаправленно, обливают мою страну, мою родину». И главный движитель его «Воспоминаний» — «умножить Правду о своей стране, пусть частично, пусть увиденным только мною и только мне запомнившимся». Конечно, у каждого, открывшего эту книгу, будет своя правда. Но как раз и на перекрёстке этих правд может родиться истина.