Верить и играть

Андрей ждал нас с братом у метро в своем Volvo.

Брат первым его заметил.

— Гляди, смотрит прямо как в «Бумере»… Аж мурашки… — шепнул он мне.

Я улыбнулся.

— Точно подмечено… — сказал себе под нос.

Сели в машину. Маленькая дочка Андрея Евдокия раскидывала по салону игрушки, не обратив на дядей никакого внимания.

— Привет! — Андрей поздоровался. — Я прямо с самолета, из Питера. Не выспался жутко… Поехали ко мне, там спокойнее: кофе, чай, сладости.

— Едем, куда тебе удобнее, — согласился я. — Долго не задержим. Поспишь еще — выходной же!

…Я еще не знал, что говорить мы будем четыре с половиной часа.

«СП»: — Андрей, у тебя два образования, несвязанных с профессией актера — ты радиотехник космического машиностроения и экономист. Зачем нужны были два первых образования?

— Это оказалось этапом становления. Тогда я ни в чем не был уверен. Техникум был главным учебным заведением родного Королева. В советское время мы жили надеждами наших родителей, и мама говорила: «Андрюш, вот ты закончишь школу… Вот было бы здорово, если б ты поступил в техникум, а если бы у тебя хватило сил поступить в институт, я была бы просто счастлива!». Для наших мам это был пик успеха и залог спокойствия. Мы жили в советской парадигме, которую я до сих пор считаю правильной и дающей нормальный вектор развития человека. Сейчас понятие образования ушло на второй план — главным стала успешность, а для этого совсем не обязательно учиться; более того, сейчас даже легче заработать деньги, не имея никакого образования и никаких моральных норм — в этом случае путь к успеху станет даже короче.

В техникум я не поступил, а попал туда кандидатом, 31-ым — в группе было 30 человек; я мог вылететь после 1-го же семестра. Попал на престижнейший факультет радиотехники, остальные были классом ниже. Уже в процессе обучения понял, что это абсолютно не мое. Тогда я ничего не понимал, кроме одного: учеба дается мне легко, но будущая профессия меня не вдохновляет…

В общем, я просто должен был закончить техникум, чтобы мама была спокойна, да и техническое образование никогда не помешает. В принципе, так и получилось: год я отработал электромонтером в строительной организации, где работали папа и мама — в «Спецстроймонтажтресте. Это был строительный гигант, которому мои родители отдали лучшие годы.

Вспоминаю случай. Мы чинили порванный кабель на участке протяженностью 80−100 м, и глубиной траншеи до одного метра. И я тогда понял, из чего строились наши дороги: кабель, уложенный по ГОСТу, был засыпан строительным мусором, щебнем, и надо было разрыть эти 80−100 м, штыковыми лопатами, чтобы добраться до кабеля, найти прорыв, наложить муфту, снова засыпать… Представляешь? Такие дороги. Что оставалось? Выпить с трактористом, чтобы помог… Естественно, за бутылку! Сам я, слава Богу, не успел втянуться в эту «норму жизни», хотя с первой зарплаты, как и полагается, «проставился» своей бригаде, обмыл зарплату так сказать. Прописка!

Когда подошел призывной возраст и я понял, что надо как-то определяться, решил пойти на экономический факультет Тарасовской академии. Поступил, и отучился два года. Эта специальность была дико популярна в зарождающемся капиталистическом обществе, и мне казалось, что я могу стать хорошим управленцем… эти качества до сих пор во мне иногда просыпаются, и достаточно успешно; но все-таки это были только секунды вдохновения…

И как раз подоспел период, который я называю «спирт-рояль» — наверное, нечто подобное многим знакомо. Когда в стране появился спирт «Рояль», я как-то познакомился с ребятами из ивантеевской группировки — мы отдыхали на одной базе. Вначале было страшно, но потом мы подружились, часто вместе выпивали. Как ни странно, общаясь с ними, я узнал, что, оказывается, в Москве есть институты, которые готовят актеров. Я доказывал, что этого не может быть, что это глупость, потому что научиться быть актером нельзя. Я до сих пор так считаю, но спор, конечно, проиграл. Поехал в Москву, нашел ГИТИС, и узнал, что, помимо него, есть еще 4 вуза. И решился…

Академию я закончил, как и просила мама, но параллельно уже учился во ВГИКЕ. Кстати, мой родной поселок Передовая текстильщица, который образовался вокруг ткацкой фабрики, основанной в конце 19-го века, оказывается, был основан братьями Сапожниковыми, двоюродными братьями Константина Сергеевича Станиславского… Видишь, как все постепенно срасталось…

«СП»: — А подробнее?

— Его братья организовали первый студенческий театр, в котором играли ткачихи фабрики. До сих пор сохранилось здание, в котором работал ткацкий театр, которым руководил юный Константин Сергеевич. Именно братья Сапожниковы первыми стали ткать атлас и шелк. На этой фабрике соткали занавес, который и сейчас украшает Художественный театр им. А. П. Чехова в Камергерском переулке. Неподалеку, в Любимовском лесу, находится дом-усадьба Станиславского — там когда-то рос вишневый сад, который стал прототипом пьесы Чехова. Эта история с точностью повторилась в 90-ые годы, когда Любимовский лес, окружающий усадьбу, выкупили и на его месте построили закрытый коттеджный поселок: история Лопахиных повторилась на моих глазах, тогда я понял, что Чехов — это для меня реальность…

«СП»: — И тут начал складываться твой актерский пазл…

— Попытка поступить в театральный вуз привела к тому, что пазл сложился и стало ясно, для чего нужны были техникум, Тарасовская академия и многочисленные увлечения — рисование, игра в группе на бас-гитаре, сочинение стихов. В 18 лет этим занимаются все, но потом… Сперва я решил, что это блажь, необходимая на определенном этапе, и отринул искусство: хорошо, что в это время пазл уже сложился и как бы лежал в стороне. Когда я узнал, что есть не только ГИТИС, но и ВГИК, «Щука» и"Щепка", то решил поступать, как это принято, во все пять институтов. В 4-ех вузах я с конкурса слетел: подавал надежды, вроде нравился, но на фоне лучших проигрывал. И немудрено! Для меня выход на сцену, выучивание стихотворения и его прочтение перед большой аудиторией — это уже был подвиг!

Попытаться поступить в театральный вуз я рекомендовал бы всем. Это хороший стресс и испытание в жизни с отрезвляющим вектором, нивелирующее и гордыню, и тщеславие. Понимание этого и не позволило мне смириться с тем, что я никуда не поступил, да еще проспал конкурс в последнем вузе — во ВГИКе…

В общении с новыми знакомыми я впервые понял, что вечерами можно просто сидеть и обсуждать поэтов; тогда, в 1994 году, только-только вошел в моду Бродский, я залпом прочитал его двухтомник и остался под мощным впечатлением. Тогда же меня научили читать письма, дневники, а не только программные произведения классиков. Чехов для меня открылся как человек, а не как памятник или картинка из учебника литературы. То же самое касалось и Достоевского. Этот мир захватил меня: я чувствовал мощные внутренние изменения, которые не поддавались ни описанию, ни осмыслению — я просто понимал, что живу. До этого все казалось грустным и тоскливым, было ощущение, что ты в тупике; а тут прорвало… Мне хотелось сохранить этот мир…

«СП»: — Но конкурс-то ты проспал?.. Как выкручивался?

— Конкурс я и в правду проспал, к сожалению, и упустил последнюю возможность быть зачисленным, но 1 сентября 1994 года я пришел вместе со всеми поступившими, зашел в аудиторию, принял невозмутимый вид, и начал обучаться во ВГИКе. Наверное, это была наглость, но теперь, спустя годы, я думаю, что это был последний рывок… И я его совершил. Скорее всего, в этом был промысел Божий: не по молитвам, не по желанию и мечтам — просто реализовалось сконцентрированное желание развиваться в качестве актера. Потом эта авантюра вскрылась, все были в шоке, а я был в шоке от того, что полмесяца этой авантюры никто не замечал. В общем, меня отстояли, оценив по достоинству такое рвение (смеется). В конце концов, исключить студента можно когда угодно…

Я попал на одно из семи бесплатных мест, мне дали общежитие, потом я его потерял из-за хулиганского характера и революционного поведения. Что-то мне нравилось, что-то нет, но в целом я рад, что именно институт кинематографии стал для меня alma mater, потому что это абсолютно открытая площадка для развития и поиска самого себя. Хотя на тот момент ничего особенного не снимали, но там жила культура наших предков и мастеров, которые там работали: завкафедрой был А. Баталов, преподавали А. Джигарханян, А. Ромашин, Е. Киндинов, М. Глузский. Это была целая плеяда людей, глядя на которых, я впадал в «полуобморочное» состояние; особенно это касалось А. Баталова и А. Джигарханяна — это же легенды, и очень сложно было поверить в то, что ты моешь руки, а рядом стоит и моет руки Баталов; мне хотелось тут же рассказать об этом маме! Мы все восхищались фильмами «Летят журавли», «Москва слезам не верит», а тут сам Баталов!

Потом меня выгнали. За «неадекватное поведение»… Дальше пришлось учиться на коммерческой основе. Мое жизненное кредо — «не было бы счастья, да несчастье помогло»: в техникум не поступил, но стал кандидатом; попал во ВГИК таким нетрадиционным путем… Я чувствовал себя тогда не на своем месте, и это заставляло меня больше заниматься, серьезнее ко всему относиться, отдавать себя больше, чем поступившие обычным путем: я не пропустил практически ни одного учебного дня! Более того, я умудрился оказаться на позиции старосты группы, поэтому приходил самым первым, а уходил самым последним.

«СП»: — Итак, учебу надо было оплачивать…

—  А денег не было, и я вынужден был искать способы их заработать. Я сделал фотографии и пришел на «Мосфильм». К концу 1998 года понемногу начал сниматься в эпизодах, что стало приносить какие-то деньги. Но пришел кризис 1998 года…

Во время съемок картины «Любить по-русски-3» под Обнинском мы вдруг узнали, что в России дефолт. Дальше пришли испытания, которые сначала огорчают, а потом становятся платформой для будущего, и ты понимаешь — не было бы этого «несчастья», ты бы, наверное, не пришел к тому, к чему так стремился. Я еще больше закалился и научился быть благодарным Богу в любой ситуации.

«СП»: — И дальше постепенно пошли все более заметные роли — так?

Здесь нужны уточнения и факты. Параллельно со мной обучались ребята из мастерской Владимира Ивановича Хотиненко — молодые, неизвестные никому, пацаны. Им надо было на ком-то учиться, работать с актерами, кого-то снимать. Но даже первокурсники, по непонятным причинам, отказывались с ними работать! А мне это было интересно, и все годы обучения во ВГИКе я дружил с ними и снимался… у того же Андрея Кавуна в первой курсовой работе. Потом он снял меня в своем первом сериале «Вокзал».

Еще я снимался в короткометражках Ильи Хотиненко. И в его первом полном метре (это была дипломная работа) «Новости». Те мои попытки помочь, вернулись сторицей. Я много времени проводил на режиссерском факультете, бывал на мастер-классах, на разборах работ. Хотиненко до сих пор воспринимает меня отчасти как своего если не ученика, то подмастерье: зерна падают в почву, а потом прорастают. Недавно я снял свою первую короткометражку «GQ» и очень радовался, что именно Хотиненко был в составе жюри на «Кинотавре» …

А Потом я познакомился с продюсером Романом Борисевичем. Тогда он тоже был студентом продюсерского факультета: он своими силами и на свои средства снимал фильм, который мы с ним придумали. Я помогал как мог: тащил из дома реквизит и костюмы, красил кисточкой стены, работал помощником художника… Так у нас появилась картина под названием «Лицо французской национальности». Это фильм, начиная с 1998 года крутят хотя бы раз в год по одному из каналов. Я все еще поражаюсь, что студенческий эксперимент имеет такой успех!

Потом я познакомился с Петром Бусловым, и в моей жизни появился фильм «Бумер».

"СП": — Андрей, киноактер и актер театра — в чем разница?

— Каждый год на этот вопрос хочется отвечать по-разному. На самом деле корень профессии один — игра. Это метафизическое понятие, мало кто сходу понимает, что оно означает. Вот дети, которые играют в песочнице, знают, что это игра, но у них нет проблем с тем, что куличик — это остановка, а другой куличик — машина. Они просто играют и четко понимают, во что именно. Степень вхождения в роли настолько глубока, что остального мира просто не существует. В Святом писании сказано: «Будьте как дети, и вы войдете в Царствие Небесное». В актерской профессии — то же самое: научитесь, как дети, верить и играть в предлагаемых обстоятельствах, и выйдет нечто замечательное! Вера должна быть безграничной. Возьмите Гамлета… Актер должен принять своего персонажа, у которого убили отца, а брат отца, женился на его матери… У артитса нет такого опыта, но постараться «сыграть в это», с детской верой сыграть, — вот, что необходимо. Актерство для меня — это вид искусства, который требует всего тебя. Необходимо жить и играть в изучении самого себя, своих поступков и помыслов, в определении системы координат и оценок этих поступков. Нужно изучать людей, персонажей, героев книг. Требуется принять и понять опыт этих людей и персонажей…

Кино и театр по производству, конечно, две абсолютно разные субстанции и для актера, и для режиссера. На профессиональном уровне обучение режиссуре кино и театра, должно быть раздельным, хотя понятие «образа» и «материала» схожи. Надо понимать, что кино и театр — две стороны одной медали при любых обстоятельствах. Если у актера театра основное накопление происходит здесь и сейчас, то кино — это Олимпиада: годами тренируешься, а потом наступает «момент истины». Кино для актера — это возможность отдать то, что он накопил, и показать то, что он приобрел: что понимает под словом «игра», какие инструменты открыл в себе, какие в нем работают резонаторы, какие эмоции и чувства он испытывает, что его беспокоит и что для него художественно важно и что он, как творческий человек, выделяет из общего потока внешней информации; что он читает, с какими людьми общается и дружит, т. е. весь накопленный багаж делает актера уникальным. И если актер грызет этот камень неустанно, становится не важно, где играть — в театре или кино.

«СП»: — Плюс в 2001-ом ты стал актером театра Джигарханяна.

— На первом этапе, лет 8, я плотно работал в театре А. Джигарханяна. Это было служение — мы в нем дневали и ночевали. Это была студия, а студийное чувство открывает в актере уникальные возможности: ты просто живешь на подмостках, дышишь новой постановкой, разбираешь текст даже больше, чем надо, купаешься в нем, видишь в нем смысл, которого, может быть, даже и нет. В студии царит полное язычество, профессия заменяет тебе абсолютно все. Только позже я научился придерживаться золотой середины, делить все на 100 и пользоваться «легкостью»: с одной стороны, относиться к тексту серьезно, а с другой — безалаберно. Текст иногда надо немного отпустить, быть наглее. Ведь большие авторы открыты для личной позиции актера, они ждут дискуссии. Великие могут даже «сожрать» актера, если за ним ничего не стоит: необходим диалог, тогда ты пройдешь по краю. Очень важно быть легким — легкость всегда зрителю симпатичнее, чем просто умное унылое лицо, от вида которого хочется спать.

«СП»: — Ты декларируешь любовь к театру, но ведь кино постепенно его перевесило, если быть до конца честным?

— Если быть честным, то вышел фильм «Бумер» (смеется) и постепенно кинороли стали отнимать у меня все больше времени. Потом появилась супруга, дети: сформировалась третья основная составляющая — семья.

Я женился поздно, в 33 года, поэтому семья для меня — главное. Сейчас я в театре играю только те спектакли, которые уже были отрепетированы ранее. Я перестал на данный момент репетировать что-то новое. Сначала у меня было 18 спектаклей в месяц, потом 10, в итоге осталось 3−4. Потом и это сошло на нет, потому что так в театре существовать нельзя, и Армен Борисович решил, что надо расставаться. С Джигарханяном мы расстались без всяких обид. Он меня отпустил, сказав, что понимает — поймала волна. Но совсем с театром я не прощался. Моя дружба с актером Максимом Сухановым привела к знакомству с Владимиром Мирзоевым, с которым вместе поставили спектакль «Предательство». Он с успехом идет в театре Вахтангова. С Мирзоевым и Сухановым сняли «Бориса Годунова» — на мой взгляд, одну из лучших картин эпохи. Текст — чистый Пушкин, не изменено ни слова. О создании этого фильма Мирзоев мечтал очень и очень давно: еще в те далекие времена, когда был жив В. Высоцкий, он видел его в роли самозванца Отрепьева, если верить его словам. Теперь, спустя многие годы, эту роль сыграл я. В этой метаморфозе можно увидеть, как изменился мир… Грустно, что мы не увидим фильма, с настоящим Отрепьевым… Не увидим самозванца-поэта…

«СП»: — Андрей, ты еще довольно молод, но в общей сложности отметился уже почти в 80-ти фильмах — это много!

— В моей фильмографии очень много картин, где мое участие крайне эпизодическое. Один съемочный день, и вот вам еще одно название в биографии. Я, как ВГИКовец, сохранил в себе желание участвовать в студенческих работах — в этом штука. Бывает, что судьба сводит с человеком, которому ты не можешь сказать, что слишком занят и не станешь играть у него. Но я люблю подарки судьбы, стараюсь принять их все, чтобы понять на практике, что это на самом деле — дар или нечто лишнее: лучше принять вызов, чем потом жалеть о том, что чего-то не сделал. Эта позиция позволила мне найти общий язык со многими людьми, смирить себя, идти вперед, пробовать и стараться сделать лучше то, чего от тебя ждут. Посредством этого было одержано много побед и актерского, и человеческого характера, я приобрел профессиональный и человеческий опыт, друзей. В этом секрет моего long list.

«СП»: — Какова идеальная роль Андрея Мерзликина?

— Идеальной нет, но из всего списка ролей, наверное найдется десяток, которые я, как марафонец, вынашивал, прошел весь путь от начала до конца, и они стали поворотными в жизни. Эпизодические роли мне нравятся, их иногда даже интереснее играть: они, как правило, яркие, а ответственности меньше — отпускаешь себя и получается роль-праздник. А когда история длинная, это сделать намного сложнее: роль несет большую смысловую и функциональную нагрузку, ты должен не только помочь режиссеру раскрыть его замысел, но и о себе рассказать.

А иногда главное — не роли, а знаковые фильмы, потому что становление любой роли все равно идет через творческое сожительство с режиссером, а зачастую и с оператором и со всей съемочной группой, как в картине «Бумер», которая дала мне первый сознательный опыт сотворчества. Для меня, как для актера, фильм «Бумер» — конкретный, физический плод работы всей съемочной группы. Если режиссер имеет лидерские качества, коими на двести процентов обладает Петр Буслов, и является интеллектуальным и энергетическим локомотивом, вдохновителем, — работа обязательно увенчается успехом. Так что, съемочная группа очень важна целиком. И самый лучший проект всегда реализуется через призму личности режиссера. Так было и с «Заблудившимся», «Гидравликой», «Борисом Годуновым», «Домом на обочине», «Качелями», «Рассказами» Михаила Сегала.

«СП»: — Поведай о «Рассказах» и работе с Сегалом подробнее.

— Михаил Сегал, неожиданно для меня, оказался диктатором на площадке… Миша всего за 4 съемочных дня меня переломал, хотя я уже актер-то с опытом. Он полностью меня разобрал и как бы сказал: «Собирайся заново, Андрюш». Ему было неинтересно то, что я умею делать на уровне ремесла. Ему был нужен я, как инструмент для реализации его текста и замысла. Особенно текста. Точного понимания. И точного порядка слов. Это был колоссальный опыт. Тот же Михалков, искал это в актерах, когда мы работали в его картине «Утомленные солнцем-2», искал качества актера, не приобретенные им в процессе опыта, а скорее то, чего он не умеет, что делает его в картине более «живым» и человечески понятным, близким к зрителю… Актеру надо уметь впитывать режиссера, а не бороться, не принимать чью-то сторону в процессе производства картины. Не нужно размышлять на тему, кто лучше — Михалков, Бондарчук или Мирзоев, надо быть «лакмусовой бумажкой», и быть полезным каждому, проявить в себе режиссера, плюс сохранить себя, тогда, возможно, появится что-то яркое, неожиданное — какой-нибудь огромный творческий плод.

У меня был похожий опыт работы с Антоном Сиверсом в картине «Качели», которая тоже стала поворотной — тогда из моей жизни ушли бандиты раз и навсегда, и появились человеческие мелодрамы — я стал играть простых мужиков, попавших в сложную ситуацию.

«СП»: — К «Рассказам» еще вернемся… Такой вопрос: бандиты ушли — пришли сериалы?.. Должен ли актер твоего уровня в них сниматься?

— Начну издалека… Лишь о паре картин я могу сказать, что сожалею об их появлении в моей жизни, хотя такие фильмы тоже нужны — у Святых Отцов есть понятие, «жало в плоть». Даже святым Господь попускал порой совершать тяжкие грехи, чтобы они не жили с ощущением, что они, говоря современным языком, большие молодцы. Хорошему человеку полезно оступаться, и я считаю, что нет ничего плохого в том, что у того или иного актера, есть роли в «не удачных» фильмах или сериалах — все дело в процентном соотношении с другими ролями. По картинам можно судить о развитии, и видеть, куда актер движется. Еще раз повторю. Я живу так: Что Бог дал, то я и взял.

Сейчас на телевидении порой работать интереснее, чем в кино: кино не может предоставить того диапазона и возможностей, которыми обладает телевидение; на телевидении есть материал и темы, замечательные режиссеры, которые пришли туда, наконец. Раньше «большие» режиссеры на телевидении не работали, а теперь все изменилось — это мировая тенденция. Сейчас почти все «любимые» актеры Голливуда обязательно работают на телевидении. Есть сериалы, которые намного сильнее многих фильмов. Недавно я скачал большое количество зарубежных сериалов, многосерийных фильмов. Смотрю и восхищаюсь их уровнем, понимаю, что это хорошая планка, и смотреть их полезно. Хотя, надо признать, мы как всегда немного запоздали с созданием своих добротных сериалов. Но и у нас есть свои жемчужины! Чего стоит один только режиссер и человек Сергей Урсуляк. Его фильмы-сериалы, не просто стали любимыми у зрителя, но стали знаковыми для всех кинематографистов. В этом году я жду «Крик совы» от режиссера Олега Погодина. А еще Саша Велединский снял недавно 4-хсерийный фильм «Ладога. Дорога Жизни». Надеюсь это будут сериалы, возвращающие доверие нашего зрителя, к тому, что происходит на ТВ. Да и вообще… зачем отказываться работать у Александра Велединского в картине с большими артистами — Ксенией Раппопорт и Алексеем Серебряковым? Только потому, что это сериал?!

«СП»: — Андрей, расскажи подробнее о твоей роле в новелле «Мир крепежа», которая вошла в фильм «Рассказы» первым номером. Я уважаю и люблю многие твои роли, но здесь ты выпрыгнул на такой уровень… В общем, давай, выкладывай.

— Говорят, что появились новые грани… На самом деле, назвать их «новыми» можно лишь условно. Но расскажу…

С Мишей Сегалом у меня давняя дружба, мы когда-то, снимали с ним два музыкальных клипа. После Михаил снимал художественный фильм «Франц и Полина». У меня там эпизод. Потом мы на время разошлись. Потерялись. И вдруг, Михаил выпустил книгу, которая меня поразила. Выяснилось, что Михаил оказался еще и драматургом: я прочитал его первую книгу «Молодость» (рассказы и роман, выросший из сценария), который в свое время так и не реализовался в кино. Так вот, после этой книги я стал с ним разговаривать чуть ли не на «вы». Дружеское «панибратство» куда-то ушло. И вот он неожиданно позвонил и предложил мне 4 съемочных дня в его короткометражном фильме — 2 в конце марта, 2 в апреле. За 4 дня он пишет сценарий, за 4 дня мы делаем работу, и эта работа «взрывает» фестиваль Кинотавр .

Совсем скоро поступило предложение довести новеллу «Мир крепежа» до полного метра, и Михаил решил снять еще три новеллы, по своим рассказам! Это был беспрецедентный случай, доказавший, что Миша умный и зрелый мастер: уже в июле он приступил к съемкам, а в конце сентября закончил съемочный процесс. Поверь, это катастрофически маленький срок. Просто произошел выплеск энергии! Сегал оказался готов к такому предложению судьбы, и в середине осени все было готово. На «Мосфильме», в самой большой студии, он писал «живую» музыку с симфоническим оркестром. Уже через год появился фильм «Рассказы», и его в полноценном виде показали на том же «Кинотавре», в основном конкурсе. Картина не взяла главного приза, но это ни о чем не говорит — мы же не язычники, чтобы судить о картине по тому, дали ей приз или нет: картина живет своей жизнью, она мощная и самобытная, она демонстрирует новую драматургию в кино. Мне грустно, что Миша не хочет снимать «Рассказы-2». Я абсолютно уверен, что он не до конца выплеснулся — в нем сидят еще 3−4 мощных его «Рассказа», но решать ему.

«СП»: — Расскажи о фильме «Заблудившейся». Наверное, это мой любимый фильм с твоим участием.

— Однажды Петр Буслов (режиссер фильма «Бумер»), дал мне диск с фильмом «Рекитир» Акана Сатаева и сказал: «Название дурацкое, но фильм отличный!» И действительно, фильм оказался очень хорошим и серьезным. И буквально тут же, на следующий день, мне позвонил сам Акан! Мы наговорили друг другу кучу комплиментов. Он сказал, что 5 лет назад, написал сценарий специально «под меня». В моей жизни такого еще не было. Я попросил сценарий, прочел. И… Это было что-то совершенно новое и эксклюзивное: бенефисная роль, один на протяжении всей картины — испытание себя, роль — вызов. Кроме того, надо было ехать в страну с другой религиозной парадигмой. И все получилось. Там я встретил своих будущих друзей, ортодоксальных мусульман. Тема нравственного развития для них актуальна и важна, как и для меня, поэтому все получилось.

«СП»: — Андрей, ты сказал, что российские картины не могут пробиться на собственный рынок. И действительно, уже достало рыскать в Интернете, чтобы выудить оттуда жемчужины. Что происходит? Почему хорошее кино словно специально прячут от зрителя? Сигарев, к примеру? Я совершенно случайно наткнулся и на «Жить», и на «Волчка» в сети.

— Кинорынок во всем мире принадлежит Голливуду (смеется). Американскому неформату так же сложно пробиться к зрителю, в прокат, как и в России. Несколько больших компаний Голливуда превратили кино в бизнес и научились получать многомиллионные прибыли. Чтобы снять картину, а затем организовать ее прокат в нашей стране, нужны немалые средства, которые можно получить либо от государства, либо от меценатов, а вернуть деньги, вложенные в производство фильма, сейчас невозможно. Надеюсь, понятно объясняю.

«СП»: — Как ты относишься к ремейкам и продолжениям в кино?

— Хорошо отношусь, просто они практически никогда не получаются. Американцам, кстати, ремейки тоже не удаются.

«СП»: — Какой музыке ты отдаешь предпочтение?

Я не меломан… Музыки в моей жизни минимум. Я не живу под саундтрек. Я не слушаю ее даже в машине, хотя в это сложно поверить. Абсолютно не слушаю музыкально радио… Если предстоит дальнее путешествие, тогда задумываюсь над тем, что будет меня сопровождать, и могу подготовить специально диск с музыкой, заполняющей некий пробел или дефицит в моей информированности… Могу слушать один диск по полгода, затереть его до дыр, а потом навсегда отложить в сторону. В дороге мне часто помогает настроится на нужный лад музыка Бориса Гребенщикова…Позднего Гребенщикова. Еще Гарик Сукачев. Высоцкий как мерило всего. Я вырос на «Metallica». Сейчас являюсь поклонником группы «Muse». Я открыл их в 2001-ом, во время съемок «Бумера». Я ездил в Коломну — 2 часа туда, 2 обратно, — и постоянно слушал эту группу. Эта музыка пронзила меня. Внутренний настрой «Muse», отчасти, передался моему персонажу, и всю историю вдохновляла их музыка. На съемках заключительных кадров я слушал вещь их вещь"Muscle museum", которая оказалась созвучна моим внутренним переживаниям. В «Бумере» звучала совсем другая музыка, но в голове моего героя звучали «Muse». Да, это моя маленькая тайна, о которой никто не знал, но которая попала в «общую копилку» и сыграла свою роль…

И еще насчет музыки, Рома. Года два назад совершенно неожиданно для себя я стал слушать рэп. Русский рэп. Я очень уважаю «25/17» — это и есть то, что мы в свое время называли русским роком: это самобытная поэзия, которая не является повторением американской культуры. Конечно, ребята абсорбировали весь ее пласт, но в итоге стали сами собой. Рэп — абсолютное самовыражение через текст.

И еще. Недавно я открыл для себя совершенно новый жанр — радиоспектакли. В том числе и по произведениям, которые мы пропустили и не прочитали в свое время в школе. Режиссеры и редакторы, понимая, что нынешнее поколение невозможно заставить читать, предлагают некую альтернативу, отбирая именно то, что нужно. Как-то мы ездили с родителями в Вологду и в пути прослушали «Вокруг света за 80 дней» — я получил огромное наслаждение. Или «Доктор Джекил и мистер Хайд» с В. Гафтом. А как Алексей Петренко читает «Тараса Бульбу»! Создается впечатление, что находишься там, в гуще событий. То же касается и «Евгения Онегина» в исполнении И. Смоктуновского — это совсем другой Пушкин. Музыка? Уверен — это тоже музыка в каком-то смысле.

«СП»: — Андрей, благодарю тебя за такое исповедальное интервью…

— И тебе спасибо — оно у меня такое первое. Надеюсь, что не последнее!

Фото предоставлено автором