Отложенный классик

Чтобы не лицемерить, сразу скажу — перед вами рекламный текст, а поскольку он рекламный, то в подзаголовке Прилепин, хотя текст о Леонове. Просто Прилепин продается лучше, чем Леонов, таков закон рынка.

С Захаром мы познакомились семь лет назад, и, как мне показалось, сразу понравились друг другу, потому что оба были поклонниками писателя Леонида Леонова, которого к тому времени все давно забыли. А кто не забыл, те отзывались о нем так через губу — ну понятно, титулованный совпис, герой стихотворения Евтушенко «Мед», и так далее. В общем, читать его не надо. Но мы читали, и встретить семь лет назад человека, который, как и ты, читал и полюбил Леонова, было примерно так же здорово, как встретить в социальной сети потерявшегося сто лет назад родственника. С тех пор я люблю Захара Прилепина.

Но вообще Леонов демонстрирует разницу между мной и Захаром. Я много лет страдал, сочувствуя несправедливой судьбе Леонова — по соотношению качества своих произведений и читательского признания это уникальный писатель в том смысле, что насколько хороша его проза, настолько мало людей об этом знают. И вот я тихо страдал, а Прилепин тихо действовал. Три года назад он написал о Леонове книгу в серии ЖЗЛ, отличную книгу. Теперь стараниями Захара вышел шеститомник Леонова, который (не забывайте, что читаете рекламный текст) можно купить здесь — огромный и невероятный по силе и исполнению роман «Пирамида» издается впервые за двадцать лет, а последнюю авторскую редакцию романа «Вор», сильно отличающуюся от той, которая выдержала множество изданий в СССР, можно считать опубликованной впервые, малотиражное издание 1994 года не в счет.

В конце шестого тома, сразу после «Пирамиды», идет мое послесловие к этому собранию сочинений. Если вы пообещаете мне купить шеститомник Леонова, то послесловие можете прочитать прямо сейчас, вот оно.

***

Несколько лет назад мы все смотрели сенсационный фильм модного датского режиссера о конце света — обезумевшая планета из соседней, что ли, галактики, сойдя с орбиты, под увертюру из «Тристана и Изольды» Вагнера медленно приближалась к Земле, закрывала собой горизонт, пугала людей, которые, впрочем, и так давно не заслуживают того, чтобы жить — на это, по крайней мере, прозрачно намекал режиссер.

Я тоже, конечно, ходил в кино, слушал Вагнера, смотрел на эту планету и, кажется, единственный в зале помнил, откуда у датчанина этот сюжет.

«Огромный шар, видимый и днем, станет обращаться все стремительнее. И когда край страшного конопатого диска будет восходить над горизонтом, люди испытают то же самое, что и всякий, к кому убийца заглядывает в окно». Аркадий Гермогенович, рисующий Протоклитову картину апокалипсиса — сюжет кино из XXI века на двух страничках «Дороги на океан» Леонида Леонова. Впрочем, это кино смотрится слишком просто, когда ты уже прочитал «Пирамиду». И предположу, что если следить за программами международных кинофестивалей, скажем, тридцатых годов нашего двадцать первого века, рано или поздно мы обнаружим и леоновского Дымкова, путешествующего по пережившей катастрофу Земле под видом какого-нибудь еще скандинавского, или иранского, или корейского киногероя.

В конце семидесятых на творческом вечере в останкинской студии была трогательная сценка — какая-то восторженная студентка сказала Леонову: «Леонид Максимович, вы человек из будущего». Удивительно, но старик, которому еще Горький отпускал комплименты, вдруг растерялся, замолчал, захлопал ресницами: «Спасибо, это самое приятное, что я мог услышать». Мне тоже приятно знать, что сорок или сколько там точно лет назад Леонова называли человеком из будущего. Это, если вдуматься, очень успокаивает именно с точки зрения посмертного его непризнания. Не надо переживать, просто будущее еще не наступило, и скоро все будет — памятники, мемориальные переиздания и доски, школьная программа, переводы, экранизации, театральные постановки, престижные конференции и бросаемые вскользь цитаты. Наш пантеон классиков национальной литературы выглядит достаточно замшело — был короткий период, когда в него смогли проскользнуть Булгаков, Платонов, Бродский, еще два-три имени, и дверка быстро захлопнулась, всё, не занимать. Для Леонова она рано или поздно распахнется, и я просто хочу увидеть лица тех, кто прожил всю жизнь в уверенности, что это просто такой «совпис», у которого вроде бы было что-то про лес.

Да, это, наверное, трагическая, но в то же время неизбежная посмертная биографическая деталь любого русского писателя, который в двадцатом веке не плыл из Одессы в Константинополь или не летел через Вену куда-нибудь западнее, или не умирал в Магадане, или не нищенствовал в Москве; на каждом, кто жил в престижном писательском доме, получал Ленинские и Сталинские премии, выступал с трибун, лежит теперь печать неполноценности — в самом деле, разве можно быть великим писателем, если ты писал для «Правды» и аплодировал Сталину и Брежневу в Кремле? Наверное, и в самом деле нельзя, но вот для Леонова нет ничего невозможного и в литературе, и в жизни.

Век, прожитый им в России, его веком не стал, да и сложно представить, чтобы это был его век; качеств, за которые гения обычно любят современники, у Леонова не было, но тем лучше для потомков — я ни на что не променяю того чувства, которое испытывал, открывая когда-то никем за десятилетия не читанные библиотечные томики. Современник Кафки и Джойса, он смотрит даже на них из будущего — они ему не конкуренты, он опережал их десятилетия назад. Его век только наступает; мы жаловались, что нет больше великой русской литературы, что все осталось в прошлом, и не будет больше великих имен — зря жаловались. Вот вам имя, великое и новое. Мы думали, так не бывает, а так бывает.

Фото Владимира Савостьянова (Фотохроника ТАСС)