Мерцание эпохи

Rex

— Теперь не оттепель… — а морозы! Да, для таких будут самые жестокие морозы! — рычал Хрущев Хуциеву, Шпаликову, Евтушенко, Вознесенскому, Аксенову и прочим представителям творческой интеллигенции, собранной в Кремле 7 марта 1963 года.

До всех остальных его рык донесли газеты, журналы, парткомы и собрания трудовых коллективов. Мастеров хаяли, а мастера каялись с тоской вспоминая несколько предыдущих лет небывалой творческой свободы, памятных им под именем оттепель.

Нельзя сказать, чтоб разрешалось ваять, писать и снимать, что хочешь. Но пространство творческих экспериментов, исканий и открытий было просторным, а контроль за искусством ослаб. О, сколько было надежд! Сколько обещаний!

Но они не сбылись. Оттепель кончилась. Пришла весна. Ледяная. А потом — такое же лето. И еще двадцать пять таких лет. И лишь потом потеплело. В тепле художники чувствовали себя всё свободней и легче. И вот с легкостью необыкновенной обратились, наконец, к тем прошлым временам. Валерий Тодоровский снял картину «Оттепель».

Тут-то и решили критики Тодоровского подморозить. Вместе с фильмом.

Кто — за то, что он не гвоздит «совок», не давший превратить оттепель в теплую весну и дочавкать до социализма с человеческим лицом. А как шлепать по раскисшей жиже послаблений в изящных туфельках? А в колхозных «прохарях» и подавно не допрешь. А что тому корневая помеха? «Совок». Значит надо его обличить. А Тодоровский — воздерживается. И стало быть он — лакировщик действительности. И тем не хорош.

Иные негодуют на свой лад.

Марлен Хуциев — создатель «культового» фильма оттепели «Застава Ильича» — в интервью «Комсомолке» говорит: «То, что я вижу, не имеет отношения к явлению, которое назвали оттепель. Признаков эпохи… я у Валеры не нашел. В нашей оттепели были проблемы — моральные, социальные, общественные… А какие проблемы в картине решают авторы, я так и не понял».

Хуциев говорил это, не досмотрев фильм. Он не видел, как в нем наследник сталинских соколов следователь Цанин отправляет оператора Виктора Хрусталева в тюрьму по ложному обвинению. Не видел, как Виктор, узнав, что девушка беременна от него, не повернув головы кочан, спрашивает: «ну, и зачем пришла?» А через пять минут бьет морду Цанину, оскорбившему актеров. А как иначе, если в его пьяном вопле «Что вы возомнили о себе? Вас народ кормит и поит! Кто вы такие?!» -врожденная ненависть и презрение к творчеству, интеллекту, свободомыслию, иронии — ко всему, чем живет Хрусталев.

Это ли не социальные и моральные проблемы? Это ли не приметы времени?

Ах, да — Хуциев этого не видел… Что же еще ему не понравилось? То, что это «кино про кино». Ведь «картина Феллини „Восемь с половиной“… закрыла эту тему».

Кроме того, в «Оттепели» неверно показаны тогдашние кинодеятели: «Наше поколение, — считает он, — было более содержательным…» И знает о чем говорит. Ведь и он сам, и сценарист «Заставы Ильича» Шпаликов получили нагоняй именно за содержание фильма, в котором Хрущев увидел попытку атаки советских детей на советских отцов.

И вот сегодня мы слышим сетование мэтра: «Молодым свойственно относиться пренебрежительно к тем, кто был до них…»

Sex

Верно ли его обобщение? Не уверен. Но среди детей явно есть те, кто относится к отцам именно так. «„Шестидесятники“ — обанкротившиеся развратники и лицемеры, — пишет в Facebook’е дама, некогда закончившая ВГИК и живущая во Франции, — мерзкая… и вечно пьяная тусовка, герои которой блевали публично, бросали детей, вешались, дохли от перепоя и истлевали в своих квартирах. Там, что ни талант — гниль. Что ни гений — мучитель и садист. Что ни талантливая актриса — подзаборная …».

— И вот, — возмущается дама, — поколение, о котором нельзя сказать доброго слова, поколение — моральный и исторический банкрот, поколение самых подлых и грязных мерзавцев… хочет получить статус «святых с нимбами»".

Но где святые в ленте Тодоровского? Их нет. Как нет ни одного счастливого. «Герои, — пишет о фильме журналист Елена Зелинская, — унылы как мы сейчас».

Так чем же виноват Тодоровский?

А тем, что по мнению дамы, лелеет «мифологию этой тусовки», камуфлирует гниль, романтизирует мучителей и садистов. Славит …

И впрямь, в «Оттепели» режиссеры-пьяницы, операторы-бабники и актрисы легкого нрава, не отвратительны. Но стоит ли корить за это Тодоровского? «Шестидесятников», пожалуй, можно — за лицемерие: мол, ваяли прекрасные образы современников, а сами… Но автор говорит прямо: да, часто таланту сопутствуют отнюдь не идеальные свойства; но выпивоха может творить. Как и распутница. Чем и занимались в годы оттепели — художники, поэтессы в актрисы.

При всём том наше кино того времени — это такой блеск и поиск, какой французам и итальянцам только снился. И то — не всем. Это мощный эксперимент с формой и техникой: Сергей Урусевский у Михаила Калатозова снимает «Летят журавли» с рук, летает на кранах и применяет круговые операторские рельсы, о которых Запад и не слыхивал. Как и не вклеивал хронику и художественные ленты. А наши молодые и отважные мастера — режиссеры, операторы, актеры — делали это. И много чего еще.

Мешали им любовные похождения? Не слишком. Да, бывало артистки сиживали голыми на лавочках и носились под проливным дождем, а после теряли голос. Люди вступали сходились, изменяли, разводились. Ревнивые режиссеры и актеры били друг другу морду, или с перепою не могли снимать, ни играть. А дали миру шедевры.

Так стоит ли нынешним критикам «Оттепели», пародируя советский местком, судить за «аморалку» мастеров прошлого?

Lex

Тем более, что их сумбурная личная жизнь с романами, абортами, скандалами и прочим драматическим гарниром пришлась на непростое время. И это не мешало им наслаждаться свободой, когда в искусстве, как в зоне — шаг влево, шаг в право — побег: конвой стреляет без предупреждения!

Зря что ли в фильме дама-художник, наряжавшая героинь в сарафаны, а героев в фураньки с цветком, увидев работы молодого модельера, закатила истерику по поводу «безвкусицы, навязанной Голливудом» и накатала кляузу на режиссера? А ведь недавно такой бумаги хватало, чтоб отправить человека с Мосфильмовской прямо на Лубянку.

Но время, как объявляет в «Оттепели» режиссер Федя, уже не то.

И можно снести нападки, вопли вождя и даже покаяния. Потому что можно жить.

То есть в «Оттепели», как в «Заставе Ильича», вопрос «как жить?» обретает смысл. И определяет внутренний мир того «нашего поколения», о котором, обсуждая в фильм, говорит Марк Захаров. Слыша его, понимаешь: «наше поколение», «наше время», «наша жизнь» — это историческая и культурная территория, присвоенная людьми, писавшими, плясавшими, снимавшими в начале 60-х.

Они строго объясняют: мы это пережили и выстрадали. А вы лезете в наши страдания и переживания с вашей камерой. Обсуждаете нас… Вдруг зритель увидит в нас прототипов героев вашего кино? «Я, — говорит Марк Анатольевич, — много наблюдал людей из кинематографического мира, но прототипов мальчика-режиссера Егора Ильича не встречал». Но кому же, как ни Захарову знать, что ни внешнее сходство, ни близость фрагментов биографий реальных людей и киногероев в фильме не обязательны вовсе?

Похоже мэтры считают, что Тодоровский нарушил закон: вторгся на их территорию. И говорят: «Снял „Страну глухих“ — про твое время. Молодец! Вот и снимай про твое. А наше не трожь».

Но кто сказал, что автор «Оттепели» должен испрашивать на это особое разрешение? Видят «оттепель» из своего времени, а он — из нашего. И видят они разное.

Другой повод для критики — отсутствие «серьезного разговора о политической ситуации». Мол, это создаёт ощущение безмятежности и благополучия. «А они в ту пору, — наставляют знатоки, — создавались усилиями мощной идеологической машины. Газеты и телевидение занимались идеализацией реальной жизни и замалчиванием проблем».

И что? Пропаганда — это понятно. Но, почему бы не снять фильм, где ее почти нет?

То есть «Оттепель» — несоветское кино.

Не просоветское и не антисоветское. В том смысле, что в нем «совок» эпоха — off the screen — вне экрана. Фильм его не воспевает и не проклинает. В нем он лишь мерцает. Нет улиц в праздничном убранстве, снегопада листовок в честь Гагарина, подневольных демонстраций, леса знамен и транспарантов. Нет и проклятий знаменам.

Ибо ясно: не переубедишь проклятиями тоскующих по Союзу. А чтобы расстаться с ним навсегда — нужно отправить его в дальний угол архивной антресоли, сделав темой не сериалов, а диссертаций историков.

Похоже, Тодоровский вовремя вспомнил, что кино — не зал суда, а «фабрика грез».

И создал грезу про оттепель.

Lux

— «Оттепель» — это заколдованный и герметичный мир, — считает сценарист Павел Гельман, — мир кино, куда не попадает дыхание реальности. Там — свой кислород. Там люди в павильоне создают вымышленный мир.

Так же считает Ксения Ларина: «Киношники 60-х — - это та богема, тот сладкий мир свободы, к которому мечтали прислониться все… Кино для героев фильма — это способ бегства… способ искупления, способ замещения действительности».

И об этом прямо говорит Тодоровский.

— Что такое «Оттепель»? — спрашивает журналист Игорь Дудинский. И отвечает: Это гимн романтике! Не советской романтике гитар, костров, экспедиций и строек — а несоветской романтике ресторанов, куда герои едут на красивых машинах; романтике тайных свиданий и любовных приключений; романтике гламурных туалетов, джаза и танцев. Тогда в «Шестиграннике» и «Коктейль-холле» можно было увидеть настоящий рок-н-ролл. На вечеринках хорошо танцующая пара оказывалась в центре, ей пытались подражать. Потом пришел твист. Твист опять! Как и прошлым летом! Твист опять! Как и в прошлый год! Боком, боком и вприсядку танцует твист сегодня весь народ!..

Герои «Оттепели» твистуют за милую душу.

Это — советская хай-лайф. И люди искусства прячутся туда от ужаса повседневности, опутанной кумачевыми лозунгами и гремящей здравицами в честь.

А «1 канал» анонсирует фильм «про великих и неповторимых людей и эпоху, про „шестидесятников“». И узнав о том, зрители, считавшие, что они выключили телевизоры навсегда, включили их ожидая «великих и неповторимых». Что же случилось, когда «Оттепель» оказалась не про них, а про пить, курить, говорить, страдать, целовать, снимать кино и девушек, то есть — про оттепель без великих героев и трагедий, но с жизнью, где в каждой из малых трагедий, каждый — скромный герой?

Они возмутились! И объявили: какое прекрасное название профукали!

И напрасно Тодоровский объяснял в «На ночь глядя»: «Я не снимал… про политическое явление. Мне было интересно снимать про людей, про их ощущения. У меня была мысль поменять название, чтобы не смущать людей, не путать их…»

Но он их и не путал. А «1 канал» запутал изрядно.

Dixi

Но это не повлияло на героев «Оттепели» — фильма про краткий миг юности моих родителей. Ничем не помешало им любить и страдать.

А мне — спрашивать себя: и всё же, всё же — почему Хрусталев так повел себя с девушкой? И отвечать: а что Хрусталеву — девушка? Почти ничто. То мягкое-женское,

куда прятал свой звон Маяковский. А что для Хрусталева кино? Всё. Сказка. Творчество.

На фоне всё тех же примет времени. Вот медсестра в гинекологии, узнав, что у Марьяны было два сексуальных партнера, бурчит: ни стыда, ни совести. Режиссер Егор, узнав, что она беременна не от него, шепчет: значит, ты (изумленная пауза) — ???

А вот и главная примета: Сталина выносят из мавзолея.

И всё идет своим чередом: в финале Тодоровский демонстрирует

нам разукрашенный талантом «балет мизансцен», феерическую пантомиму действий. Свое последнее видение характеров и их судеб. Люся — в красном. Надя — дура. Веселая киногруппа дружно чинит коллективную травлю, являя зрителю клыки, схожие с оскалом нынешних ханжей и моралистов, которым только дай чью-то душу — вытрясут и разотрут. Тает глянцевая глазурь гламура. Гламур топчут за лавкой.

И всё же… Егор женится на Марьяне! Федя едет в Италию. Хрусталев — в Одессу.

И увозят собой невесть сколько всего не поставленного и не снятого.

Вот как было. И будет всегда.

А Тодоровский говорит: а я бы снял продолжение

Фото: кадр из сериала «Оттепель», 2013, реж. В. Тодоровский