На службе у Белого дома

В своих предыдущих колонках в «Свободной прессе» я несколько раз писал о нравах и взглядах российских либералов. Однако в этих текстах я не акцентировал тот факт, что наши родные российские либералы с их пармезаном, кровавой гэбней и честными выборами являются частью мирового либерального движения. Или, точнее, являются частью периферийного «колониального» либерализма, ориентирующегося во всех своих проявлениях на мейнстрим либерализма метрополии. То есть на правящий либерализм Соединенных Штатов и Западной Европы.

Сегодня я хочу поговорить как раз об этом либерализме метрополии. Для особо придирчивых читателей сразу замечу, что я, разумеется, в курсе о том, что в США «либерализмом» называют совершенно другую идеологию, чем ту, о которой я веду речь, а «именно ту» называют обычно консерватизмом или неоконсерватизмом. Но мне это в данном случае совершенно не важно.

Основные идеи «правящего» в странах метрополии либерализма, в общем-то, столь же просты и незатейливы, чтобы не сказать глупы, как и идеи наших российских либералов. Все в конечном счете сводится к знаменитому «вашингтонскому консенсусу». То есть к идее того, что для экономического развития необходимы всего три вещи — дерегулирование, приватизация и ограничение социальных расходов. Или, говоря еще проще, для достижения всеобщего счастья необходимо максимально «освободить рынок». То есть создать такие условия, при которых крупные и крупнейшие корпорации чувствуют себя максимально комфортно.

Ну и, разумеется, второй «составной частью» учения, «которое всесильно, потому что верно», является «демократия». Она же — «честные выборы». Так что окончательная формула звучит как «рыночная экономика плюс честные выборы». В общем, очень похоже по пафосу и по стилистике на «советскую власть плюс электрификацию всей страны».

И, подобно тому, как лет 30−40 назад любой негр-людоед, объявив о своем «некапиталистическом выборе», мог рассчитывать на немедленные восторги и помощь из Кремля и Старой площади, так сегодня любой негр-людоед, объявивший о своей приверженности «рыночной экономике и демократическим ценностям», может рассчитывать на немедленные восторги и помощь из Белого дома и Капитолия.

И все это стало столь привычным, что уже кажется вечным. Но не стоит забывать, что столь же вечной казалась и советская власть в ее брежневском изводе. Как едко высказался один советолог, «все это было вечным, пока неожиданно не кончилось».

Но не стоит забывать, что нынешняя «мировая либеральная гегемония» возникла достаточно недавно. Не более 20 — 30 лет. Ее первые ласточки — правления Рейгана и Тетчер выглядели достаточно случайными исключениями на фоне тогдашнего, совсем другого, чем нынешний либеральный, консенсуса. И потребовалось проделать достаточно большую работу, чтобы всем стало казаться, что либеральному господству «нет альтернативы». И, вообще, «иного не дано».

Консенсус, который предшествовал нынешнему «вашингтонскому», я бы назвал социал-консервативным или левоконсервативным. Он заключался в том, что сменявшие друг друга у власти в Западной Европе социал-демократические и консервативные партии придерживались практически одной и той же политики.

Они занимались регулированием рынка, поддержкой госсектора и поддержанием социальных расходов на достаточно высоком уровне. Это было возможно благодаря политике поддержки и развития внутреннего рынка, включая защиту внутреннего рынка протекционистскими тарифами. В результате работники получали зарплату достаточно высокую, чтобы иметь возможность покупать потребительские товары отечественных производителей. Все это приводило также к тому, что база для налогообложения, на которой основывались социальные выплаты, была достаточно высокой.

Такая политика проводилась в Европе, начиная с окончания Второй мировой войны. Ей предшествовал «Новый курс» президента Рузвельта в США. Политика Рузвельта позволила Соединенным Штатам сравнительно безболезненно выйти из Великой депрессии. Казалось бы, благодаря социально-консервативной политике, опирающейся, прежде всего, на национальное государство, был достигнут социальный мир и всеобщее процветание.

Однако у «государства всеобщего благосостояния» были свои враги. Сначала в 70-е — начале 80-х годов под велфер-стейт была подложена первая мина. Большая часть крупных и сверхкрупных корпораций вывела свои производства в страны с низкой заработной платой. Потом неожиданно большая часть консервативных партий перешла на либеральные позиции. Сравните Де Голля с Саркози или Аденауэра с Меркель.

А потом произошло самое неожиданное. На либеральные позиции перешло большинство социал-демократических партий. В 80−90-е годы с анекдотической последовательностью повторялась ситуация, когда левая партия шла на выборы с лозунгами национализации и повышения налогов, а приходя к власти, занималась дерегулированием, массовой приватизацией, сокращением социальных расходов и борьбой с бюджетным дефицитом.

Потом практику срочно привели в соответствие с идеологией. Или, точнее, идеологию с практикой. Я имею в виду, разумеется, знаменитый манифест «Третий путь». Он же меморандум Шредера-Блера. Знаете, когда я читал этот документ, я неожиданно для себя понял, что Ленин вовсе не занимался полемическими обострениями и преувеличениями в своем обычном духе, когда обзывал некоторых лидеров II Интернационала «социал-предателями».

В этом замечательном программном документе, в сущности, доказывается одна простенькая мысль — нечего завидовать богатым! Потому что когда футболист зарабатывает за матч миллион долларов, это просто его честная и справедливая зарплата. А когда он одновременно получает еще 15 миллионов долларов за показ в рекламе — это его честный предпринимательский доход. Так что сидите, оборванцы, тихо и не смейте завидовать. Такая вот социал-демократия.

И в конце концов, большая часть европейских социал-демократических партий из партий, защищающих интересы трудящихся, стали партиями, защищающими интересы мигрантов и секс-меньшинств. Со вполне праволиберальной экономической программой.

Дольше всего держались шведы. У них даже нынешний премьер-министр успел после школы несколько лет проработать на заводе. Но и шведов постепенно дожимают. Либералы, кстати, у них там, в Швеции, такие же шумные, как у нас, и постоянно обличают социал-демократов за «антирыночную политику». Да и сами шведские социал-демократы более-менее регулярно каются в том, что «шведская модель», мол, оказалась неэффективной. С точки зрения инфляции и бюджетного дефицита. А социализм — это, конечно, хорошо, но это не экономическая модель, а «просто» любовь к людям и забота о них.

Одновременно с превращением консервативных и социал-демократических партий в «либеральные партии модели 2.0» стала происходить и смена экономической модели. На место эмигрировавшей в Юго-Восточную Азию промышленности пришли «новые технологии» и финансы. Причем, под новыми технологиями имелись в виду вовсе не какие-то инновационные изобретения в электронно-компьютерной сфере, а попросту очередные релизы Виндоуз и Майкрософт офис, да всяческие интернет-магазины.

Но главное, конечно, финансы. За прошедшие 20−30 лет финансовый капитал стал абсолютно доминирующим во всем мире.

И, наконец, в результате какого-то непонятного и таинственного процесса все мало-мальски крупные мировые СМИ неожиданно стали абсолютно единодушными. Все то, что сегодня так потрясает нас «в связи с Крымом», в мировых СМИ, существует уже четверть века. Точно также как сегодня обсуждается воссоединение Крыма с Россией и российско-украинские отношения, обсуждались и все югославские войны, и война в Приднестровье, и все войны на Кавказе. Из той же оперы и отношение западных СМИ к Ельцину.

Помню, лет 10 назад я принимал участие в беседе с шведским премьер-министром Перссоном. Он долго и жестко ругал либералов, ругал «финансовых стервятников» из инвестфондов. Называл тех и других «врагами». Но когда я его спросил: «А почему же вы поддержали в 1993 году абсолютно либерального Ельцина и его олигархов?», Перссон сильно смутился и ответил: «Мы очень боялись, что в России к власти снова могут прийти коммунисты».

Впрочем, когда узнаешь, что в какой-нибудь восточно-европейской стране должности замминистра иностранных дел и зам начальника генштаба являются стопроцентной «номенклатурой американского посольства», то удивляться перестаешь. Просто уже пару с лишним десятилетий идет «работа с кадрами». С их, так сказать, «подбором и расстановкой».

Результатом всей этой мировой либеральной политики является исключительно нарастание неравенства и поляризации между бедными и богатыми. С одной стороны, между бедными и богатыми странами, с другой, внутри каждой из этих стран. И никаких других результатов, кроме того, что по классической формуле «богатые становятся богаче, а бедные становятся беднее», эта политика не приносит.

И, в конечном счете, либеральная политика ведет к мировым финансовым кризисам. И значительная часть стратегии и тактики мирового либерализма направлена на то, как бы этот кризис оттянуть и минимизировать. За чужой счет, разумеется.

Как мне сказал 20 лет назад Борис Кагарлицкий, «сейчас у мировой капиталистической системы передышка. Они будут грабить и переваривать экономику бывших соцстран и „восточно-азиатских драконов“. А вот когда они выкачают из России, Восточной Европы и Тихоокеанского региона все, что оттуда можно выкачать, у них начнутся реальные проблемы».

И сейчас мы присутствуем при возникновении и развитии этих «реальных проблем». И сложившаяся мировая ситуация требует от вменяемого руководства всех стран периферии и полупериферии резкой смены экономической политики. Однако этого не происходит, причем, не только в странах «сателлитах Империи добра», но и в странах, пытающихся начать вести хотя бы относительно независимую политику.

Недавно я спросил у своего знакомого, связанного с Администрацией Президента РФ, почему, по его мнению, Путин продолжает давать добро на продолжение ельцинско-гайдаровского экономического курса? Ведь он не может не понимать, что этот курс контрпродуктивен. К тому же у него много умных советников, придерживающихся правильных экономических взглядов. Достаточно назвать Глазьева или Белоусова.

«Ты знаешь, — ответил мне мой друг, — похоже, что монополия всего этого „вашингтонского консенсуса“ и „экономического мейнстрима“ настолько сильна, что даже Путину представители альтернативных экономических взглядов кажутся альтернативно одаренными».

Таким образом, первым шагом к падению монополии мирового либерализма является лишение его монополии в идейной сфере. Требуется сформулировать некоторый альтернативный мировому либерализму минимум идей, которые должны лежать в основе любой вменяемой экономической политики. Об этом, я надеюсь, мы с вами поговорим в следующей колонке.

Фото: Леся Полякова/ Коммерсантъ