Необходимый минимум капитализма

Сегодня я хочу продолжить тему, начатую в колонке «Необходимый минимум социализма». Но если там шла речь о том, что вопреки продолжающейся уже четверть века навязчивой либеральной пропаганде никакое экономическое развитие невозможно без определенного минимума социалистических ценностей и институтов, то здесь речь идет о вопросе прямо противоположном. Без каких рыночно-капиталистических институтов и механизмов невозможно сегодня обойтись при реализации социалистических ценностей.

Собственно, минимум миниморум капиталистических механизмов присутствовал и в советской модели экономики. Я имею в виду наличие в ней товарно-денежных отношений и института наемного труда. И это вовсе не так тривиально, как может показаться на первый взгляд.

С одной стороны, в не столь уж отделенном будущем вполне можно предположить такой уровень роботизации производства, при котором можно реализовать изобилие продуктов, полностью удовлетворяющее все потребности народонаселения. Я сейчас не говорю о том, что такая модель «коммунистического распределения» не может «просто так», то есть без социально-экономической борьбы, осуществиться просто потому, что она противоречит властолюбию и корысти правящих нашим миром «элит».

Я даже не говорю о том, что такая «коммунистическая» модель может оказаться контрпродуктивной, поскольку оставит без работы подавляющее большинство человечества, и в условиях отсутствия других ведущих мотиваций, помимо необходимости зарабатывать на жизнь, создаст у человечества множество серьезных проблем. То есть, совершенно не зря основоположники говорили о необходимости «нового человека».

Но здесь я хочу сказать лишь то, что сами по себе товарно-денежные отношения и наемный труд в советской экономической модели связаны именно с классической ситуацией дефицита ресурсов.

И альтернативой им был только так называемый «военный коммунизм», то есть разработанная во время Первой Мировой войны кайзеровским генштабом при участии крупнейшего немецкого промышленника и финансиста Вальтера Ратенау модель рационирования — «полного карточного распределения».

Эта модель вполне реальна, и за прошедшие 100 лет неоднократно использовалась, но ее применение за пределами ситуаций войн, кризисов и катастроф имеет, на мой взгляд, слишком большие социальные и политические издержки.

И если отбросить модель «военного коммунизма», то вопрос заключается в том, насколько применимы сегодня две важнейшие составляющие классической советской экономической модели — почти тотальное господство государственной собственности на средства производства и тотальное планирование всей производимой продукции?

Что касается системы Госплана, то, несмотря на всю критику перестроечных времен, по-настоящему убедительных аргументов ее несостоятельности на сегодняшний день не существует. Более того, исходя из критики системы государственного планирования, в России в 1992 году была введена так называемая «рыночная экономика». Причем основным аргументом при ее введении было то, что «только рынок» сможет, наконец, существенно повысить уровень и качество жизни в нашей стране, которая «чрезвычайно плохо живет» по вине «плановой системы».

Опыт полностью опроверг эти рассуждения. Отлично видно, что отмена плановой системы и введение рыночной экономики привели к чрезвычайному ухудшению условий жизни в нашей стране, и за прошедшие четверть века мы так и не сравнялись по значительному ряду показаний с «дореволюционным» 1988 годом.

Так что у нас есть полное моральное право требовать «вернуть все взад». Проблема, однако, заключается в том, что при всей моральной обоснованности требований восстановить у нас в стране систему государственного планирования народного хозяйства, у нас, к сожалению, полностью отсутствует такая возможность. По техническим причинам. Разрушенная система Госплана потребовала бы для своего восстановления не менее 10 — 15 лет, необходимых на выращивание отсутствующих сегодня в стране специалистов. Что, разумеется, не отменяет возврата к этому вопросу «в принципе».

Так что, сегодня, хотим мы этого или не хотим, речь может идти только об использовании рыночных механизмов регулирования народного хозяйства. Что, разумеется, не отменяет ни государственного стратегического планирования, ни государственной промышленной и вообще структурной политики.

Совсем иначе, на мой взгляд, дело обстоит с системой тотальной госсобственности, такой как в СССР или в ГДР. С одной стороны, экономика может преотличнейшим образом работать безо всякой «частной собственности на средства производства». Как мы это, собственно говоря, и видели в тех же СССР или ГДР.

А вот социальные последствия отсутствия частной собственности, как мне кажется, были чрезвычайно негативными. И дело даже не в том, что в перестройку вся страна замечтала «поиметь свой бизнес». В конце концов, не было бы перестройки, не было бы и мечтаний.

Нет. Дело, мне кажется, обстоит значительно хуже. Определенная часть общества имеет мечту о своем бизнесе на гораздо более глубоком уровне. И этих людей проще убить, чем лишить их любимой мечты. Это именно то, что в свое время называли «мелкобуржуазной психологией».

Советская власть после ликвидации НЭПа решила с мелкобуржуазной психологией побороться. И, как мне кажется, потерпела сокрушительное поражение. Миллионы упертых и нахрапистых граждан, лишенные возможности открыть свою парикмахерскую или писчебумажную лавочку, ринулись туда, где, по их мнению, «наличествовали перспективы».

В первую очередь, конечно, в органы власти и в спецслужбы. А у кого дым пожиже и труба пониже — в науку и культуру. И таких было, на мой взгляд, гораздо больше, чем «честных жуликов», поперших в «сферу обслуживания» и вообще в теневую экономику.

Именно этим я объясняю низкое качество руководящих кадров и советской управленческой системе в целом, приведшее, в конечном счете, к гибели Советского Союза. Потому что в сталинские времена на хапуг еще умели как-то наводить управу, а во времена хрущевско-брежневские хапуги практически полностью захватили если не власть, то духовную гегемонию в советском обществе.

И поэтому уже много лет я настаиваю на том, что левые силы обязательно должны поддерживать развитие малого и среднего бизнеса. Я считаю, что пусть уж лучше мечтатели обретут свою мечту, чем будут отравлять своими ядовитыми испарениями все общество в целом.

Тем более что у мелкого бизнеса есть и другие достоинства, кроме того, что он является естественной экологической нишей для жадин и хапуг. С одной стороны, в трудные для экономики времена малый бизнес оказывается естественным социальным демпфером, привлекая в свои ряды тех, кто иначе пополнил бы собою «резервную армию труда».

С другой, в малый бизнес приходит очень много нормальных людей, которые, не рвясь к сверхбольшим прибылям, честно тянут свою ношу, реализуя функцию «капиллярной системы экономики». Именно они создают всякие чудесные маленькие магазинчики, парикмахерские и кафе, которые так украшают нашу жизнь.

Наконец, именно в малом бизнесе находят свое место всяческие венчурно-инновационные старт-апы, которые способствуют развитию экономики гораздо больше, чем все «инновационные отделы» крупных корпораций, вместе взятые.

Другое дело, что для реализации всех этих функций малый бизнес нуждается в помощи государства. Во-первых, в помощи на начальном этапе своего существования, необходимой ему для преодоления всевозможных административных барьеров и прочих трудностей роста. Во-вторых, малый бизнес нуждается в защите от крупного бизнеса и госбюрократии, желающих его либо присвоить, либо взять под свой полный контроль.

Поэтому я считаю, что государство и муниципалитеты должны развивать систему бизнес-инкубаторов для малых предприятий и поддерживать систему общественного контроля за соблюдением прав малого бизнеса.

А чтобы хапугам и жадинам, образующим «авторитетное ядро» в малом и среднем бизнесе, служба медом не казалась, государство должно также наравне с поддержкой малого бизнеса оказывать всемерную помощь созданию и функционированию важнейшей альтернативы малому бизнесу — семейным и народно-кооперативным малым предприятиям.

И, собственно говоря, такая система, при которой государственные и муниципальные предприятия сочетаются с малым и средним частным бизнесом, представляется мне практически идеальной. Особенно, если на госпредприятиях присутствует рабочее самоуправление, а частный бизнес уравновешен семейными предприятиями и кооперативами.

И году в 1988 я такую систему и пропагандировал. Но сегодня мы имеем экономику, в которой чуть не 80 процентов предприятий частные. Конечно, можно их все одномоментно национализировать. Так большевики в 1918 году и поступили. И это закономерным образом привело российскую экономику к катастрофе. Тотальная национализация сегодня невозможна по тем же причинам, что и переход к тотальному планированию. Отсутствуют и необходимые кадры, и необходимые компетенции.

Я уж не говорю обо всем том, что я сказал выше. Но я сейчас не о малом бизнесе. И не о топливно-энергетическом секторе, который, разумеется, наконец, должен быть открыто национализирован. Я о крупном и сверхкрупном бизнесе в обрабатывающей промышленности, сельском хозяйстве и торговле. О финансах разговор отдельный, и сейчас я его вести, наверное, не буду.

Вопрос что делать с крупной частной собственностью. Я об этом уже частично говорил в колонке «Необходимый минимум социализма». Считаю, что надо сделать ставку на отечественного производителя против иностранного капитала и на национальный капитал против компрадорского.

Если производитель работает на внутреннем рынке, тем более, если он занимается импортозамещением, то зачем с ним воевать? Если он продает свою продукцию по социально-приемлемым ценам и платит своим работникам социально приемлемую зарплату, то он не враг, а друг народа. Ну, уж в любом случае, союзник народа.

Другое дело, что я вовсе не разделяю восторги про «мессианскую роль предпринимателей как класса», которые нам уже четверть века навязывает либеральная пропаганда. Это такое же вранье и безвкусица, как и навязываемые до этого коммунистами сказки про мессианскую роль пролетариата.

Предприниматель всего лишь организатор и/или инвестор производства. Не более и не менее. Я не разделяю даже восторгов перед шумпетеровской теорией про предпринимателя-инноватора. Для инноваций капитализм совершенно необязателен. И Андрей Туполев ничуть не меньше предприниматель в шумпетеровском смысле, чем Генри Форд.

Дело просто в том, что предприниматели у нас есть, причем, в особо крупных размерах. И вопрос стоит о том, как их правильно готовить. Об этом я, собственно, выше и говорил. Но не могу не поделиться с читателем и своей «злобной социалистической завистью к чужому богатству».

Считаю, что предпринимателей нужно держать в узде. Для этого, собственно, и применяются такие средства как подоходный налог с высокой прогрессией, налог на роскошь и налог на имущество. Считаю также, что было бы чрезвычайно полезным освобождать от налогов траты на благотворительность и предоставлять существенные налоговые льготы инвестициям, направленным на расширение производства. И, наоборот, обкладывать высокими налогами прибыли, направляемые на собственную роскошную жизнь.

Считаю, что предприниматели должны понять, что общество относится, мягко говоря, без особого восторга к частным яхтам, самолетам и дворцам. И что бизнес это всего лишь одна из форм общественного служения. И пусть себе предприниматель получает сильно больше среднего работника. Но не намного больше, чем министр, губернатор, профессор или генерал. Причем слово «профессор» в предыдущей фразе, разумеется, самое важное.

Но вот, наверное, и все. Понимаю, что большая часть мною высказанного на сегодняшний взгляд выглядит откровенной утопией. Но я считаю рассуждения, подобные тем, что я здесь сейчас провел, чрезвычайно полезными. Потому что у антикапиталистического большинства нашего общества на сегодняшний день начисто отсутствует какая бы то ни было связная идеология.

Советские идеологические взгляды либо изначально были неверны, либо сильно устарели, либо неприменимы к сегодняшней ситуации. Европейские социал-демократы в очень многом сдали свои принципиальные позиции и стали почти неотличимы от либералов. И сегодня нам самим приходится заниматься идеологической работой. Впрочем, мою задачу чрезвычайно облегчает то, что я ничего не выдумываю, так сказать, «на ровном месте».

Мне кажется, что массовые настроения нашего народа, за вычетом крикливого либерально-буржуазного меньшинства, именно таковы, как я выше сформулировал. Так что задача профессионального идеологического работника состоит лишь в том, чтобы облечь народные настроения в четкую систему требований. То есть, выражаясь философски, придать им мыслительную форму, которая будет самосогласована и не будет противоречить очевидным фактам. А уж удалось ли это мне — судить вам.

Впрочем, сегодняшняя ситуация с курсом рубля и ценами на нефть такова, что я не очень удивлюсь, если мои взгляды вдруг окажутся востребованы и «на самом верху».

Фото: Сергей Коньков/ ТАСС