Российскую экономику превратили в убогий «капитализм дружков»

Экономическое положение России в целом хорошим, увы никак не назовешь. Потому что максимум, что обещают в обозримом будущем самые оптимистичные сторонники возрождения отечественной экономики, это рост в 1−2%. По сравнению с теми результатами, которые фиксировались в 2015, 2016 и даже 2017 году, это смехотворно мало. Поэтому если хотя бы к 2020 году экономике удастся достичь уровня 2013 года, это будет самым настоящим чудом.

Во многих регионах, ситуация, естественно, много хуже, хотя в разрезе среднестатистических показателей все выглядит не так печально, потому что существует, например, довольно успешная Москва, которая с завидным упорством то и дело кроется гранитом, Питер с его бездонной «Зенит Ареной», нефтяные субъекты. Но ведь есть еще и так называемые «дотационные регионы», которые всем давно известны. Крупнейших из них около десятка, и на первых местах всегда оказываются всегда Якутия и Дагестан, потом Дальний Восток, Камчатка и обязательно — Чечня. Несмотря на то, что такая дотационная политика в принципе себя не оправдывает, все прекрасно знают, что получение помощи из центра является, что называется, делом техники — если правильно к федеральной кормушке «подползти», то и получить оттуда, соответственно, можно больше.

Но ведь еще в 90-х годах прошлого века Россия вроде бы с удовольствием отказалось от социализма, и всем казалось, что экономическое счастье — вот оно, близко, однако сейчас, судя по данным государственных институтов вроде ФАС, выходит, что доля государства в экономике вновь составляет практически те же самые «коммунистические» 70% и выше. При этом долги самих регионов перед федеральным центром, свидетельствуют результаты ряда независимых исследований, за последние 10 лет выросли в пять раз, и в серьезных должниках ходят не только вроде бы успешный Татарстан, но даже и сама Москва.

Неудивительно, что этой проблемой озаботился даже президент страны, анонсировав соответствующую программу реструктуризации бюджетных задолженностей регионов, вступившую в силу с января этого года. По словам президента, срок ее действия оставит от 7 до 12 лет. Это позволит субъектам высвободить солидные средства, которые можно будет направить на решение социально-экономических задач, задач, связанных с созданием новых рабочих мест, а также на повышение уровня жизни граждан и, в том числе, на решение вопросов транспортного обслуживания населения.

Что же привело страну к такому парадоксу и насколько эффективными окажутся принимаемые меры?

— На самом деле, — рассуждает эксперт по вопросам бюджета и инвестиций, доктор экономических наук, профессор НИУ «Высшая школа экономики» Иван Родионов, — все эти заимствования из федерального бюджета, по большому счету, являются некоей шуткой, профанацией. Это все равно как если бы вы заимствовали у себя из правого кармана в левый. Главным достижением выстраивания вертикали власти в России является лишь тот факт, что регионам запретили занимать на внешнем рынке, чтобы не превращать эти задолженности в суверенные долги второго или третьего порядков. А все, что происходит внутри страны, не так уж и важно, ведь все эти займы регионов, как правило, заранее согласованы с центром и за этим довольно четко следят, так что банкротство регионов, аналогичное американскому, у нас исключено.

«СП»: — Но ведь долгов-то накоплено на два с небольшим триллиона рублей…

— Они все будут просто списаны. Я думаю, именно это будет сделано, если на выборах все будет хорошо, а программа — просто первый шаг. Вы же видите, что сейчас речь идет о том, чтобы приравнять минимальную зарплату к прожиточному минимуму, причем не с начала 2019 года, а с середины нынешнего. Понятно, что бюджеты регионов это не потянут, все будет сделано на федеральные деньги. Поэтому, видимо, будет вот такая игра — мы вам вот это даем, а заодно вот это прощаем. Это настолько естественно, настолько уже отработано во всех странах. На самом деле здесь речь даже не столько о наличии долга как такового, сколько об управлении возможностями регионов претендовать и просить.

«СП»: — Поясните…

— Предположим, приходит регион и говорит — дайте мне. А ему отвечают — как же мы тебе дадим, у тебя же столько долгов, ты их плохо платишь. Так что к финансам это не имеет отношения.

«СП»: — А для чего же тогда президент особо уточнил, что участие регионов в программе реструктуризации долгов будет сугубо добровольным? Не проще ли было просто обязать всех участвовать?

— Знаете, как кошку добровольно заставить петь, то есть заорать? Вот это примерно из той же серии. Повторюсь, это все не о финансах, а об управлении. Ведь есть регионы, которые очень любят просить, причем не всегда оправданно. Приведу пример. Наверняка вы слышали о проекте высокоскоростной магистрали Москва-Казань как части «Шелкового пути». Китайцы готовы были финансировать этот проект, поскольку он был нужен прежде всего им. Но когда выяснилось, за сколько денег китайские рабочие смогут это сделать, всем стало как-то скучно.

«СП»: -Почему?

— Потому что мы-то это сделали бы в три раза дороже. Так что теперь, скорее всего, если и будет кусочек этой трассы возводиться, то, скорее всего по маршруту «Екатеринбург — куда-то». Но это просто пример того, как активны бывают в своих запросах наши регионы, и как они могут траты обосновать. А ведь некоторым регионам сделать это бывает легче. Например, Калининграду, это же «ворота в Россию», это анклав, надо то-то и то-то.

«СП»: — Почему же тогда некоторые регионы предпочитают кредитоваться в коммерческих банках? Президент не преминул, кстати, уточнить, что за любителями таких кредитов будут пристально следить. У кого здесь какая выгода и согласовано ли это, естественно, с центром?

— Понятно, что коммерческие кредиты выгодны банкам. И если руководители регионов ассоциированы с этими банками, то это здорово, потому что все понимают, что допустить полноценный дефолт того или иного региона с реализацией активов центр не разрешит. Но не разрешит не потому, что это некрасиво, а потому, что это может повлиять на рейтинг кредитоспособности страны в целом на внешнем рынке. Но опять же, «разгул» подобного коммерческого кредитования был на рубеже веков, а сейчас его остановили. Да и банков-то нету. По сути, осталось всего пять банков, которые могут себе позволить так сотрудничать с регионами. А остальные коммерческие банки просто не рискнут связываться, потому что игра это такая, специфическая, то ли выйдет, то ли нет. Поэтому, я думаю, с одной стороны, можно строго грозить пальцем в духе «эй, ну-ка, чего это вы там», но с другой стороны ясно, что такие ходы в принципе уже не реальны.

Вместе с тем хочется отметить один российский парадокс — бюджетные деньги на ту же науку и прочее приходят в период с сентября по ноябрь. А, позвольте, что до этого времени делают люди? Уходят в анабиоз, спят под одеялом? Волей-неволей, им приходится где-то перекредитовываться. Банки, конечно, довольны (из тех, которые допущены к подобным операциям), но в итоге программы-то становятся дороже, чем они могли бы быть.

«СП»: — Так почему бы тогда не изменить эту систему прихода бюджетных средств в регионе?

— Так мы даже не говорим о том, что эта система вообще есть! В силу обстоятельств мы приходим к тому, что у нас было до 1991 года. Вот вы знали, например, чем тогда занималась военно-промышленная комиссия? Я, кстати, не уверен, что вы вообще о такой знали. А она была, и решала те же вопросы финансирования закрыто, келейно. Конечно, изменить систему пытались. Но чисто технически это не получилось. Потому что если деньги придут сразу, то они окажутся в принципе не нужны. А если ввести систему помесячного перечисления, то на большие программы этого не хватит.

«СП»: — Хорошо. Давайте вернемся к программе реструктуризации региональных кредитов. Известно, что регионы могут получить по ней более существенные льготы, если покажут доходность своих бюджетов выше уровня инфляции. А как это может сделать регион, в котором ни промышленность, ни событийный туризм не развиты?

— Ну, это тоже эдакая химера, результат убогих представлений о капитализме. На самом деле это чепуха, потому как роль государства в рыночной экономике должна отсутствовать и иметь значение только тогда, когда бизнес не готов сделать что-то сам. Но если бизнес не готов, то государство предоставляет ему льготы и преференции. Если же и в этом случае у бизнеса ничего не получается, только тогда государство делает это само и получает доход.

«СП»: — Вы упомянули убогие представления о капитализме. А у кого они, по вашему мнению, складываются?

— В России капитализм более или менее нормально развивался до 1997−1998 года. Потом после кризиса случился испуг, и в результате сейчас российская экономика представляет собой «капитализм дружков». Крупные предприятия, те же пять банков, Газпром и прочие вроде бы государственные, но в то же время как будто корпорации. Да, у них есть даже западные акционеры, но мы же прекрасно понимаем, кто ими руководит! Это те самые близкие люди, значимость которых зависит не от их менеджерских качеств, а от их отношения с высшей элитой. Я не буду говорить «одного человека», их, на самом деле, может быть и несколько. В итоге наша страна уже давно разделена на две.

«СП»: — Какие же?

— Одна — «нефтяная» Россия. Там все хорошо, там доходы растут. И вся построенная к настоящему времени экономическая система работает на те самые несколько процентов населения, несколько сотен тысяч человек. Даже рубль уронили недавно с той целью, чтобы обеспечить этим счастливчикам комфортный уровень доходности. Вспомните дело Гдляна и Иванова. Показывали по ТВ, какие у кого там двухэтажные дома, по 30 килограммов золота зарыто где-то там. Позвольте, 30 кг золота — это среднемесячная зарплата менеджера госкомпании, о чем тут говорить-то. И есть остальные граждане, которые из населения превратились в обыкновенный ресурс, с которым решили обойтись сейчас пожестче. Раз уж они терпят, то решили, видимо, давить до последнего.

«СП»: — Как вы полагаете, где же выход?

— Мы в свое время поверили, что есть действительно свободный рынок, куда можно отдать деньги в рост. Но на примере Ливии нам наглядно показали, что за нас будут другие решать, что делать с нашими деньгами. Да и занимать там не дадут, диктуют условия, вводят санкции. Мир-то глобален, и в нем жить надо либо по законам каких-то наркокартелей, либо рисковать потерять деньги без объяснения причин. Тебе скажут, что ты обманул свой народ, и доказывай потом, что ты не верблюд.

Но надо просто становиться таким, как все. Как только начинаются разговоры о том, что будет что-то российское — криптовалюта, математика, сразу понятно, что будет чепуха. Вы вот чувствуете, например, себя хуже от того, что пивная или табачная отрасли полностью находятся во владении глобальных компаний? Нет. Зачем, например, государству нужно обязательно сохранять контроль над, скажем, Ростелекомом?

«СП»: — А как же национальные интересы?

— Если начнется война, то через пять минут после ее начала выйдет декрет, по которому все значимые компании будут национализированы, вот и все. Но нет, мы делаем вид, что все тут незыблемо. Однако делается это только для того, чтобы сохранить тем немногим тысячам россиян комфортную среду.

Вспомните, в 2009 году в Америке национализировали обанкротившиеся Fannie Mae и Freddie Mac. В техническом порядке, за два месяца. А потом, когда все нормализовалось, их снова продали. Нет, нас пугают, что национализация ужасна, а приватизация займет годы. Почему же американцы могут за месяцы, а мы нет? Но тогда возникнет вопрос — а почему тот же Лукойл, например, не был отдан Алекперову в концессию на 20 лет, а просто был подарен? Ведь на самом деле все компании, не только сырьевые, их же можно бесконечно продавать, продавать и продавать. А нам говорят, что весь мир ополчился на Россию. Но тогда проще всем застрелиться, потому что против всего мира воевать нельзя.

«СП»: — То есть, если совсем уж упрощенно, для оздоровления нашей экономики просто требуется политическая воля того самого одного или нескольких человек из высшей элиты?

— Да. Но вы же помните унтер-офицерскую вдову, которая сама себя высекла. Вы искренне верите в то, что такое реально? Нет. Не разрушат структуру, которую бог им подарил к началу нулевых, и которая тем самым нескольким тысячам нравится. Остальные превратились в ресурс. А кто же разговаривает с ресурсом? Население, это же даже не насекомые. Вы идете по полу, вы ежесекундно давите миллионы бактерий, вы это замечаете? Нет! Ведь уронили же спокойно по факту уровень жизни населения в 2014 году на 30−40%, а вместо программы преодоления говорят, что надо просто потерпеть.