Евгений Ясин: «Опасно резать курицу, несущую золотые яйца»

В понедельник президент России Владимир Путин прибыл в мексиканской город Лос-Кабос, где начинается важный саммит «Большой двадцатки». На нем сильные мира сего сделают одну из последних попыток сбить волну надвигающегося экономического кризиса. Что станут обсуждать и каких решений ждать?

Пока из конкретных предложений прозвучала идея выделить со стороны G20 Международному валютному фонду дополнительные суммы, сверх оговоренных ранее 430 миллиардов долларов, для борьбы с долговым кризисом в Европе. Однако этого мало.

Что может саммит «Большая двадцатка» стран, производящих 80% мирового ВВП, сделать, чтобы мир смог вылезти из кризиса? На эту тему корреспондент «СП» беседует с научным руководителем Государственного университета — Высшей школы экономики, директором Экспертного института Евгением Ясиным.

«СП»: — Евгений Григорьевич, в саммите G20 участвуют как самые развитые страны мира, так и страны, уступающие им очень сильно. Приглашены даже Бенин и Камбоджа. Два года назад вы говорили, что такой обширный и пестрый состав предопределяет неэффективность этой конструкции.

—  Мировой кризис сегодня распространился абсолютно повсеместно, поэтому перед странами с совершенно различным укладом стоит задача адаптации к неблагоприятной среде. Поэтому это хорошо, что с развивающимися странами считаются, их интересы готовы учитывать. А сам саммит является важным инструментом сближения позиции, «сверки часов».

В то же время не могу сказать, что такой пестрый формат облегчает работу, помогает принятию решений — слишком много сторон для согласования, и слишком различны их интересы. В этом смысле и в рамках G8 работа по согласованию позиций идет очень нелегко. Проще было в Лиге Наций, куда не входили ни СССР, ни Китай. Сегодня без развивающихся стран не получится. Объективно, если сравнить ВВП развитых и развивающихся стран-участников G20, то окажется, что это сопоставимые величины. Поэтому нельзя без нас обсуждать основные финансовые вопросы, будь то валютные проблемы или какие-либо другие.

«СП»: — Президент Мексики Фелипе Кальдерон заявил, что его страна хочет предложить антикризисный план по связыванию избыточных денег на мировом финансовом рынке путем направления их на строительство объектов инфраструктуры. Источником финансирования должны стать «длинные деньги» пенсионных фондов, частных фондов медстрахования, государственных фондов и страховых фондов? На ваш взгляд, насколько эффективно это лекарство?

— Чтобы конкретно оценить полезность этого инструмента, нужно знать специальную информацию по проектам, пока ее нет. Абстрактно говоря, инвестировать в инфраструктуру — хорошо. Но при этом заведомо понятно, что оно будет не прибыльно. Поэтому этот инструмент не позволяет найти какие-либо по-настоящему серьезные решения проблем сегодняшнего мирового кризиса.

«СП»: — После кризиса 2009 года вы сделали прогноз, что на очередном саммите «Большой двадцатки» мировые лидеры не решатся начать структурные реформы глобальной финансовой системы. А потому ее фундаментальные проблемы не будут излечены, врачи от политики только загонят болезни экономики вглубь, чтобы на время скрыть симптомы.

— Сегодня я скажу, что, в каком-то смысле, сама ситуация не созрела для принятия кардинальных решений. Совершенно очевидно, что на саммите в Мексике структурных решений также не будет. И это — к лучшему. Сегодня единственный реальный институт, который оказывает влияние на все страны, независимо от размера их экономик, — это единый мировой финансовый рынок. Поэтому хорошо, что принятие каких-либо значительных решений зависит от индикаторов финансового рынка, а не от интересов той или иной страны, у которой в данный момент больше возможностей «продавить» нужное решение в свою пользу.

«СП»: — Означает ли это, что лидеры мировых экономических центров боятся взять на себя ответственность за реформу финансовой системы современного капитализма?

— Конечно, никто не хочет возлагать на себя ответственность. Кроме того, так или иначе, но все успешные страны научились именно в рамках нынешней конфигурации финансового рынка успешно зарабатывать. А что придет ей на смену? Каковы будут условия для того, чтобы делать деньги в новой конструкции? Никто не хочет сегодня резать курицу, которая несет ему золотые яйца.

«СП»: — Вы говорите, что ситуация не позволяет принять какие-либо серьезные решения. Имеете в виду объективные факторы? Каковы условия лечения коренных пороков сегодняшней мировой экономики?

— Разумеется, я говорю о необходимости объективных условий. Для принятия решений по глубокой трансформации самой структуры глобальной экономики нужен восходящий тренд в инвестировании инновационных объектов.

Сегодня продолжается полоса кризиса, вышедшая на поверхность в 2008—2009 годах. Но эти выплески лежат в рамках общей полосы ресурсного кризиса. Условно можно принять, что этот кризис начался в 1973 году. Его основной причиной является то, что до тех пор основным источником роста экономик была индустрия, жестко базирующаяся на ресурсном потреблении. В рамках этой парадигмы, чтобы увеличить производство чего-то, надо прямо пропорционально увеличить потребление ресурсов Земли. Этих ресурсов изъято слишком много, и дальнейший рост экономик возможен только за счет инновации. Это означает, что ресурсы больше не будут играть свою прежнюю роль в мировой экономике, отношение к ним существенно изменится. В центре внимания для всех стран должны остаться инновации.

«СП»: — Но это такая довольно долгосрочная картинка…

— Аграрная экономика работала около 4 тысяч лет. Индустриальная — примерно 400 лет. После трансформации мировой экономики в ее центре будут инновации. Я лично оцениваю исторический срок для инновационной экономики в 1500—2000 лет. Пока мы к ней не перейдем, нас так и будет трясти. Потерпите!

«СП»: — Боюсь, не доживу!

— Я — так точно не дотяну до той прекрасной поры.

«СП»: — Если брать краткосрочный срез, то фактический отказ от структурных реформ, о котором вы говорили сразу после событий 2009 года, только загнал болезнь вглубь. Тогда у нас был Китай как драйвер мировой экономики со своими 10% роста ВВП в год, долговые проблемы Европы только обозначались, США чуть-чуть, но росли, и Япония не обещала катаклизмов. Сегодня абсолютно все крупные мировые центры одновременно показывают спад. Катаклизм возвращается в гораздо большем размере, а возможности для маневра — куда меньше. Не это ли расплата за сохранение порочной финансовой системы?

— В целом вы верно описали современные симптомы. От себя добавлю, что в ближайшие 5−6 лет нынешняя «черная» полоса точно не закончится. В отношении России скажу, что нас так, как в 1992−93 году, трясти уже не будет. В худшем случае, в одну восьмую — одну десятую того, что было тогда. Напомню, тогда за полтора года объем промышленного производства России упал на 40%. Последствия для населения были совершенно катастрофическими. Кто пережил те годы, сегодняшних проблем может не бояться. В самый пик кризиса 2008−2009 годов падение промышленного производства в России составило 5−7,9% по различным отраслям. При этом средний ежегодный рост промышленности до 2008 года составлял 7,3%! Так что бояться надо не нам!

«СП»: — Кто же будет главным потерпевшим?

— Если Россию тряхнет на 2 бала по шкале землетрясений, то Японию — на все 9 баллов! Ее проблема — в том, что последние 20 лет страна почти не имеет экономического роста, поскольку все это время она топчется у технологической границы. Они выжали все, что можно на сегодняшний день из науки, технологий, современных материалов. Все, что могли — переняли у других и внедрили. А дальше надо изобретать! Ее самая большая проблема — традиционная культура, которая лишает в значительной степени работников мобильности. В США — другие нравы: верховенство закона, культивирование конкуренции во всех сферах, большая мобильность населения. Каким-то образом это работает на то, что изобретения делаются легче, их больше.

«СП»: — Что остается России? «Тянуть» на 5−6 лет кубышку — госрезервов не хватит.

— Так или иначе, ключевой вопрос для нас — адаптация и втягивание в инновационную экономику. Мы можем что-то заимствовать за рубежом, поддерживая тем самым темпы экономического развития выше уровня развитых стран. У нас есть шанс начать новую жизнь в новой экономике. Другое дело, что сегодняшняя политическая и экономическая система России не способствуют изобретениям, не благоприятны для развития конкуренции. Мы, к сожалению, не используем те возможности экономического роста, которые дают инновации. Наверно, это и есть для нас главные задачи структурных реформ — создание внутренних условий для активного вхождения в период мирового инновационного бума. Потому что индустриальная ресурсная экономика во всем мире уходит в прошлое.