Агония оптимизма

Как и всякий бюджет, бюджет следующего года привлекает повышенное внимание и становится источником сначала истерических тревог, а потом — по контрасту — облегчения: ничего хорошего, но вроде и ничего особо катастрофичного.

Да, урезание расходов на все социальные направления (см. табл.), — но зато увеличение расходов на армию (в первую очередь закупку военной техники, что поддерживает технологии, человеческий капитал и хоть как-то ограничивает одичание) и экономику.

Да, последние растут по-прежнему в значительной степени за счет «имиджевых проектов» — этого самодовольного закапывания народных денег в землю и в личные дворцы.

Да, об ограничении коррупции нет ни слова, — и максимум, что может позволить себе государство в этом отношении, это деликатно намекнуть участникам Валдайского клуба, что, возможно, аж целый генерал попался на неточном декларировании своего имущества, — можете вы себе представить такое торжество законности и демократии? При том, что «маршал Табуреткин» и вице-премьер Шувалов, разумеется, чисты перед законом, — а жертвы 6 мая сидят: каков закон, таковы и праведники.

Да, конечно, осуществление инфраструктурных проектов за счет покупки за счет бюджетных средств инфраструктурных облигаций на 150 млрд.руб. производит шоковое впечатление: вместо модернизации страны опять невнятная возня и крайне дорого обходящееся нам всем пыхтение под коврами «самого прозрачного в мире» фондового рынка.

Помним-помним, проходили по пенсионной реформе, до сих пор наслаждаемся ее стабильностью, предсказуемостью, прозрачностью, обоснованностью — и, как следствие, «достойными пенсиями».

Но есть и позитив: сокращение расходов на культуру, например, вовсе не столь обвально, как могло показаться из заявлений в связи с реформой бюджетных организаций.

Финансовые спекуляции, то есть наращивание и обслуживание госдолга (абсолютно ненужного для лопающегося от денег и не знающего, куда их девать, бюджета), в отличие от прошлых лет, уже не второй, а только третий приоритет государства, — и расходы на обслуживание госдолга растут уже не так стремительно, как предполагалось несколько лет назад.

А относительное сокращение расходов на правоохрану и безопасность, конечно, не подорвет соответствующих структур, — но зато показывает, что конкуренция за ресурсы существует и внутри силового блока, а не только между его представителями и всякими «гражданскими». При этом дефицит бюджета останется на исключительно низ-ком по мировым меркам уровне — всего лишь 0,5% ВВП, что ниже даже планового уровня текущего года (0,8%), не говоря о том, что в настоящее время бюджет продолжает оставаться профицитным (по итогам первых восьми месяцев — те же 0,8% ВВП). То есть возможности для «перехода от воровства к развитию» привычно остаются колоссальными, — хотя столь же привычно и игнорируются.

В общем, ничего хорошего, — но и ничего смертельного: привычное оползание по инерции, догнивание некогда мощного и почти всесильного организма под неформальным лозунгом «еще на годик авось хватит!».

Следующая реперная точка будет раньше: весной премьер по традиции должен отчитаться в Госдуме о работе правительства за прошлый год. Конечно, это сугубо ритуальное мероприятие, — но нет ритуала, который под давлением исторической необходимости не может наполниться живой человеческой кровью.

Ведь, помимо кошмарных последствий позорного присоединения к ВТО на заведомо кабальных условиях (более чем двукратное торможение роста ВВП, смена инвестиционного роста спадом, продолжение массового бегства капитала, болезненное ослабление рубля, рост социальной и национальной напряженности), следующей весной страна, возможно, будет переживать и постолимпийский шок.

Спортивные, инфраструктурные и организационные риски на глазах сплетаются вокруг Сочи-2014 в болезненный клубок, и вероятность реализации хоть каких-то из них, как представляется, опасно высока.

Так что необходимость «найти крайнего» может возникнуть уже через полгода, — однако при нынешнем понимании руководством страны ее социально-экономических нужд это крайне слабое утешение.

Плохая новость — действительно плохая и действительно новость — в ином: в произнесенных словах, а не в статьях законопроекта. Обосновывая очередной бюджет отказа от развития, Путин произнес страшный своей знакомостью тезис: мол, главным приоритетом бюджета является отнюдь не урезание расходов (как следует из него самого и целого ряда официальных заявлений), а, как это ни парадоксально на фоне всей осуществляемой государством политики, развитие! Просто для того, чтобы его обеспечить, надо сначала добиться прочной макроэкономической стабильности, являющейся его важнейшей предпосылкой.

Невольно возникает вопрос, что же это за стабильность такая, которую так и не смогли обеспечить за «тучные» для некоторых (но в том числе и для федерального бюджета) «нулевые» годы?

Что же это за неуловимая стабильность, которую не смог обеспечить политический режим, вытравивший любые ростки политической (а в ряде случаев и социальной) альтернативы?

Что ж это за непосильная такая задача, если 7,2 трлн.руб. неиспользуемых остатков федерального бюджета, накопленных неустанным оскоплением российской экономики, недостаточно для ее поддержания? Равно как и по-прежнему баснословно дорогая нефть?

А ответ прост — и страшно в дни 20-летия расстрела российской демократии услышать вдруг из уст руководителя государства слова 22-х и 21-летней давности, которые и стали тогда фундаментальной причиной национальной трагедии. В конце 80-х — начале 90-х, когда сгнивший к настоящему времени и ставший притчей во языцех Вашингтонский консенсус еще искренне (а не как сейчас) считался реформаторами высшим достижением человеческого гения, МВФ в его рамках проповедовал (и жестко навязывал всем, кто ему верил и впадал через доверчивость в хозяйственную, а потом и политическую зависимость) простую и внятную схему: сначала надо обеспечить макроэкономическую стабильность и только потом уже, на ее основе, обеспечивать развитие страны.

И все бы ничего, кроме одной мелкой детали: макроэкономическую стабильность, под которой понималась в первую очередь низкая инфляция, требовалось обеспечивать мерами, полностью исключающими возможность всякого последующего развития: ужесточением финансовой политики, сокращением бюджетных расходов, разрушением крупных предприятий их фрагментарной приватизацией, стимулированием торговых и финансовых спекуляций, отказом от сдерживания произвола монополий.

После такой «макроэкономической стабилизации», выжигавшей экономики как напалмом, они уже были не в состоянии развиваться и даже просто расти: ультралиберализмМВФ обрекал их на чудовищные кризисы. Почти весь неразвитый мир (не только агонизировавшая под гнетом вивисекторов-либералов и олигархов Россия) прошел этот кризис в 1997—1999 годах.

Казалось, научились.

Казалось, за одно битого…

Но, как говаривал Виктор Степаныч Черномырдин — «отродясь такого не было, и вот опять…»

Опять начинаем жить если не по рецептам (надеюсь, до этого все же дело не дойдет, хоть голосуйте за этот бюджет 146% верноподданических депутатов), то, по крайней мере, по риторике МВФ. Той риторике, которая один раз уже привела нас к катастрофе, а чуть раньше чуть-чуть не столкнула нас в ад гражданской войны. Понимает ли Путин, что он сказал, — думая, хочется верить, о лучшем?

Понимает ли он, что сказанные им слова звучат для не утративших историческую память экономистов так же, как для не утративших историческую память евреев звучит нацистское приветствие?

Конечно же, нет: он поручил, ему написали, он произнес.

Но смысла слов — и тем более смысла политики, пока еще стоящей за ними, — это не отменяет. Ведь самые страшные деяния происходят отнюдь не из инфернального желания зла, а из обычной человеческой лени, — когда скучно и неинтересно смотреть, что же за очередную бумажку поднесли на подпись жаждущие богатств и славы «допущенные к столу».

Фото: Сергей Киселев/ Коммерсантъ