Проглоченные Левиафаном

Проблема НЭПа не отпускает, и вот с какой стороны. Сегодня как никогда становится ясно, что «национальная экономическая политика» 1921−1928 гг., была не только «успешным экспериментом, свернутым коммунистическими фанатиками» (одна интерпретация). И не только «кратковременным возрождением спекулятивного капитала, от которого пришлось отказаться в свете подготовки к войне и развития тяжелой промышленности» (вторая интерпретация). Но в большей степени великой драмой борьбы практически абсолютной политической власти (Левиафаном) и экономической объективности. Попыткой модернизировать систему, которая модернизации принципиально не поддавалась.

К чести председателя Совнаркома Ульянова, он довольно быстро сообразил, что экономическая объективность переигрывает «товарищей», которых он сам презирал за непрофессионализм, и необходимо каким-то образом разгрузить верхние этажи власти от рутинных задач распределения и контроля, перенеся эти задачи этажами ниже, то есть «автоматизировать».

Так появилась идея рынка, но существенно ограниченного политической властью. Снова появился частный собственник, мелкий буржуа, крестьянам разрешили понемногу торговать, возник более-менее свободный обмен товаров. И, как известно, НЭП довольно быстро решил многие проблемы, хотя — не будем его идеализировать — так же создал и новые. Важно, впрочем, что эти «новые проблемы» вытекали не столько из родовых дефектов капитализма, как предписывал понимать ситуацию вульгарный марксизм, сколько оттого, что были скрещены две противоположные экономические модели.

Возможно, Ленин пошел бы и дальше в дерегулировании экономики, но после третьего удара он скончался. А наладить руководство полурыночным-полугосударственным кентавром не удалось ни в 1925, ни в 1927 году. Административные «спасительные» меры, предпринятые «наследниками Ленина» регулярно оборачивались дезорганизацией рынка, товарным голодом и даже голодом продовольственным. И это притом что НЭП в целом оказался в интересах крестьянства, они в состоянии были наращивать производство и осуществлять экспорт зерна через государственные и частные закупочные организации. Все это привело к тому, что в 1928 году национальную экономическую политику окончательно прикончили, поскольку не сумели справиться с руководством и решили упростить задачу до полного подчинения экономических отношений политической целесообразности.

Не будем полностью пересказывать все перипетии этой поучительной истории. Важно то, что полностью огосударствленная плановая экономика и по сей день не восстановила свое сельское хозяйство, разрушенное первоначальной коллективизацией. А несомненные успехи, которые она показала в дальнейшем (космос, военная промышленность, вполне сносная система собеса) были куплены ценой неимоверных страданий других людей — лишенных паспортов крестьянами, голодомором, ГУЛАГом, очередями за мукой, кризисами послевоенного времени. Пока и эта экономика не схлопнулась в конце восьмидесятых-начале девяностых годов, не выдержав конкуренции с более эффективными экономическими системам. Тем самым доказав, что казавшийся верным выбор, сделанный профессиональным политическим классом, — ужаться ради будущего (или по-другому — сделать основным приоритетом власть «кремлёвских старцев»), — оказался неверным и даже трагическим на длительную перспективу.

В копилке общественных идей не так уж много вариантов. Спасти положение в девяностых опять призвали рынок. Творческую энергию масс, кооператоров, спекулянтов, челноков и уличных торговцев. Москва начала 90-х походила на толкучку 20-х годов. Бабушки торговали фамильными сервизами, и многое действительно разрушилось, что не могло принести мгновенную выгоду. Но, как ни странно, катастрофу Россия проскочила. Что, впрочем, не помешало оппонентам либерализма все последующее время, особенно с нулевых годов искать новый «оптимальный» баланс между властью государства и властью экономической стихии. Гражданская война 93 года, дефолт 98 и замена Ельцина-реформатора на Путина-охранителя — по сути, все это этапы глобальной притирки и поиски такого баланса.

Новый баланс мы прочувствовали своею кожей. Мы видели, как снова начались ограничения частной инициативы, поначалу казавшие вполне разумными. Исчезли челноки — пришли сети, уличную торговлю запретили — стало чище, предпринимателей обложили налогом — повысилась наполняемость бюджета, в коммерческие банки внедрили чекистов на роли вице-председателей — изменили свое направление финансовые потоки…

Перспективные отрасли перешли под управление госкорпораций. Некоторых олигархов посадили, других то ли убили, то ли они сами убились, во всяком случае, нефть и газ вернулись под контроль высших сановников, заменивших собою олигархов. Баланс снова сместился в сторону политической власти, которая, однако, вообразила, что ей теперь все по силам, все дозволено. Начинать и заканчивать войны, диктовать соседям, какая политическая система им оптимальна. Мало сказать, что именно это мы проходили в 30-ых, и именно этот опыт был пережит и осмыслен, но все повторилось.

Мы не будем здесь обсуждать причины политический действий 2008−2014 годов и сами эти действия, вытекающих из веры правящего класса в его абсолютную непогрешимость и вседозволенность, их мотивацию и идеологию. Но очевидно, что политические решения, риторика конфронтации, нежелание искать компромисс с «ненавистным Западом», недоговороспособность, имели свою конкретную цену.

Навскидку — это мгновенное исчезновение трети накоплений всех граждан. Это уменьшение на треть потребительской корзины всех пенсионеров, это непрекращающаяся инфляция и уход всех инвесторов с нестабильного и опасного рынка. Это закрытие мелких предприятий, то есть уничтожение той подушки безопасности, которая защищала ориентированную на экспорт сырья страну от колебания нефтяных цен. Это новый товарный голод, за которым уже забрезжил продовольственный голод в незащищенных социальных группах. Депрессия. Пессимизм. Неверие в «светлое будущее». В других политических системах такой результат был бы воспринят как катастрофа…

Хотя он катастрофа и есть. Мы пришли к страшному итогу: поглощению Левиафаном нашей свободы и всех перспектив. И чтобы преодолеть тренд сползания вниз, найти новый баланс, по-видимому, надо снова менять сошедшую с ума элиту.

Фото: Владимир Веленгурин /ТАСС