Спутник или Погром?

В недавнем тексте «Триумф цибули» Егор Просвирнин дал предельно жесткие, уничижительные и (с моей точки зрения) абсолютно точные характеристики основным «провидныкам» идеологии украинства (забитое, некультурное, столетиями находившееся в рабстве, опирающееся в качестве национальной персонификации на жалкого — третьесортного и провинциального же — неудачливого террориста Бандеру «галичанское» меньшинство).

Автор фиксирует: «Нищая малонаселенная архаичная сельская провинция подмяла под себя центр и, частично, даже восток страны» — то есть, добавим от себя, гораздо более цивилизованное, культурно развитое, в том числе и русскоязычное, городское большинство более чем 40-миллионной Украины. И тут же отвечает на вопрос «Почему?» — «потому что у западноукраинцев есть то, чего нет больше ни у кого не только на Украине, но и во всей России, до самых Японских островов. Работающая национальная идентичность. Примитивная. Грубая. В значительной степени религиозная. Но работающая. Позволяющая нищим глупым селюкам собираться вместе и давить-давить-давить и киевскую интеллигенцию, и разрозненный, атомизированный, безнациональный рабочий класс Востока. Позволяющая одной пятой населения ставить на карачки всю страну и диктовать ей свою волю. Примитивную. Глупую. Злобную. Но свою». Более того, эту злобную сумасшедшую волю оказывается возможным диктовать огромному и мощному государству Российскому, вынужденному капитулировать перед «селюками» на минских переговорах и заедать свою многонациональную недееспособность конфетами «Рошен». Потому что «не в силе Бог, а в правде. А правда — в нации. Нет нации — нет правды, а есть лишь „наши уважаемые украинские партнеры“».

Следует отдать должное создателю ресурса (и мема) «Спутник и Погром»: он не только выделил самое существенное в оценке «носителей» украинства, но и помог разобраться с тем, что не так с «националистическим» ответом на русский вопрос. А разобраться с этим сегодня предельно важно.

С понятием «национализм» вообще всё сложно, особенно в последнее время. Слишком много в той или иной степени вменяемых людей используют его сейчас в качестве внятной и эмоционально насыщенной альтернативы «интернациональным», «наднациональным», «глобальным» и прочим дискурсам, от левацкого до либерального, в которых так или иначе допускаются или даже поощряются самые агрессивные формы национальной самоидентификации «малых народов», но табуируются любые варианты русского национального проекта (сходу получающие ярлык «имперского фашизма»).

Но вдруг, после Крыма, оказалось, что среди тех, кто называет себя «националистами», — непреодолимый раскол. Одни — в том числе статусные для этого сообщества люди, такие как Егор Холмогоров — в первых рядах сторонников «Русской весны» и непримиримых оппонентов человеконенавистнического «украинства». Другие, и прежде всего те, кто в рамках «националистического» дискурса был ближе к этно-расистскому пониманию «национального», вместе с «Правым сектором», «Свободой» и прочими зоологически «свидомыми» украинскими русофобами.

И это не случайно. Именно потому, что «украинство» — это идеология «злобных и глупых селюков» с их злобной и глупой, но своей кричалкой «Слава нацїї — смерть ворогам». Только давит-давит она цивилизованных, образованных и слабых горожан Украины и России не потому, что правда в нации. Это вообще не про нацию.

«Селюки» с их украинством не одиноки в обозримой истории. Были и другие подобные «победы». В 20-х годах минувшего века примитивная, архаичная и маргинальная идеология малообразованных и закомплексованных лавочников так же «подмяла под себя» великую европейскую державу — самую настоящую, с культурой, наукой, философией, политическими и военными традициями, с интеллигенцией и бизнесом, хотя и достаточно молодую: ей, в ее текущих границах, было 60 лет (меньше, чем УССР, но больше, чем незалежной Украине). Деморализованная научно-культурная элита, слабый и разобщенный политический класс Германии оказались бессильны и допустили нацистов не просто к власти, а к власти безудержной и беспощадной.

И это совершено естественно. Такое сплошь и рядом происходит на бытовом уровне. Победа дворового бандюка над беззащитным соседом в шляпе и в очках. Победа бойцового пса над беззащитным ребенком. Потому что все то, что в совокупности обозначает Просвирнин тезисом «правда в нации» — всего лишь переобозначение куда более простой истины: простое часто сильнее сложного. Но только до определенного момента.

Человек вообще слабее животных, сравнимых с ним по размерам и весу. Однако именно человек в конечном счете покоряет природу и подчиняет животных благодаря оружию, машинам, благодаря разуму. И тот результат, который позволяет «британским ученым» предлагать для нашей эры новое имя — антропоцен — то есть время, формируемое человеком, — говорит сам за себя. Физически более слабое, не защищенное броней и медленно бегающее существо господствует на планете Земля, потому что способно к существованию на принципиально новом уровне.

И уровень этот определяется всеми теми факторами, которые связаны с разумом, с историей, со знаниями, навыками и коммуникациями. С культурой. Побеждающей — в конце концов — дикость. Кстати, и тот триумф воли, который сплотил и бросил великую немецкую нацию на бой со всем миром, тоже закончился грандиозной национальной катастрофой и сокрушительным поражением, которое немцам нанесли гораздо более сложно (на ментальном уровне) организованные силы. А нацизм был глубоко осознан и прочувствован самими немцами как самый страшный антинемецкий, антинациональный проект в германской истории. Потому что человеческое — выше животного. Сложнее, умнее и значительно сильнее.

Но человеческое, по сравнению с животным, — конечно, очень хрупко. Обратимо. Оно с огромной скоростью преобразует и упорядочивает мир, но способно разрушиться моментально, утратить достигнутое мгновенно. Одичать. Более того, для этого не нужно прикладывать свои усилия — наоборот, нужно расслабиться и отказаться: от химеры совести, от институтов, от всякого рода сложностей. И — просто падать вниз, отдавшись силе тяжести.

В свободном падении вниз, в способности человеческих сообществ к быстрому и безоглядному упрощению, к разрушению культуры, к дегенерации, к утрате человеческого под давлением животного — великая Сила Неправды. Этому учит нас история, культура и психиатрия — у человека (как личности и как общества) имеется полная свобода в отказе от человеческого, в прохождении обратного пути, в дегенерации до предыдущего, животного уровня. А Церковь добавляет: на животном уровне задержаться не получится, на нем дегенерация не может остановиться, и разрушение продолжается — дегенерация становится падением, саморазрушением, распадом, хаосом. Шагом в бездну — от животного в адское. Туда, куда, оказывается, не просто толкает природная сила свободного падения. Но и затягивает черная воля зла.

Собственно, к этому и сводится кажущаяся непреодолимой мощь всех дегенерационных проектов. Добровольный отказ от культурных и рациональных рамок поведения, передача управления личным и коллективным поведением от разума и чувства к инстинкту, вот это всё, что у Эрнста Кречмера и называется истерией — всё это может возобладать над обычным приличным человеком, над нормальным народом. Возобладать не всегда, а когда человек ослаблен, измучен, или просто плохо воспитан и подпал под искушения. Или когда в обществе плохо работают институты — государство расшатано, элиты дезориентированы, народ раздражен, солидарность и патриотизм дискредитированы. Причина может быть какой угодно — как в случае с отдельным человеком, так и с обществом. От несчастий и бедствий (измученный, изголодавшийся, израненный солдат впадает в психоз, исстрадавшееся на той же — неудачной — войне, утратившее самоуважение общество — в массовую истерию) — до расслабленности и благополучия (удовлетворенный всем гедонист, равно и гедонистическое общество, в истерический разврат, в транс и в запой).

И если мы провозглашаем силу, ту самую, которая злая, глупая, но своя, выше правды, выше любви, то это и значит, что мы склоняемся перед злом и добровольно себя предаем ему в руки. К чему и сводится тот «национализм», с точки зрения которого мы безусловно проигрываем бесноватым возбудителям украинства. «Национализм», который — через отказ от иных культурных кодов, образов и практик, кроме практики распознавания «свой — чужой», и правда запускает лавинообразный, всесокрушающий процесс. Процесс расчеловечивания. Сначала врага (москаля, жида, понаехавшего, ватника и т. д.), а через ненависть к врагу и отказ от всего, кроме этой ненависти, в себе — саморасчеловечивания.

Между тем, на тот самый — главный — русский вопрос дегенеративный «национализм», тот, который нацизм и расизм, никакого ответа дать не может. Потому что русский вопрос очень сложный, очень высокий, очень человеческий. Для ответа на него надо начинать — как это попытался сделать великий Шпенглер — с очень высокой нулевой отметки, заданной Пушкиным, Достоевским, Шостаковичем и преп. Серафимом Саровским.

Вселенская цивилизация Запада, давшая нам очень многое и расцветшая более чем за десять веков до нас, стартовала с более низкого старта, с меньшим запасом добра и любви. Поэтому сейчас — в начале своего заката — Запад предлагает нам свои формулы, легко преобразуемые в формы расчеловечивания: партии, нации, расы, всё то, где на генетическом уровне встроен распознаватель «свой-чужой», разделитель на сорта, всё то, что воплотилось в такой цивилизационной практике, как апартеид. Поэтому предвестники долгого и драматического распада цивилизации, от коллаборационистского московского либерализма до впадающего в прямую русофобию псевдо-русского этно-расизма, так удивительно близки сейчас между собой интонационно, эмоционально, стилистически. И вместе — на стороне украинства. Потому что оно, украинство, и правда может быть названо квинтэссенцией расчеловечивания.

Об этом на Украине говорят прямо. В раскаленных блогах и на улицах, устами бесноватой Ирины Фарион, по мнению которой им — молодому «поколению бандеровцев» — нужно прежде всего «мощное милитарное сознание», основанное на «национализме Дмитрия Донцова».

Мы, кстати, совершенно зря не знаем этого жуткого имени — более важного в чем-то, чем имена Бандеры и Шухевича. Уроженец Мелитополя и выпускник юрфака Петербургского университета с русским именем, Донцов — на том самом тупом, злобном уровне оголтелого рагуля — предельно точно сформулировал истоки и смысл украинства как высшей (точнее, низшей) формы человекофобии. Поскольку национализм по Донцову предстает в очищенном виде абсолютного апартеида. Согласно которому разделение на сорта, на высших и низших, определяется даже не этническим происхождением, а произволом самозванца.

Врагами высшего идеала — европейской расовой гигиены, европейского (латино-германского) выбора для Украины — объявляются не только Российская империя, и даже не только всё, что связано с русским «азиатско-московским» миром (любые представления о дружбе между нациями, любые идеи о федерации, конфедерации или союзе), но и большая часть населения Украины, которая не достойна включения в состав собственно украинской нации («свидомых»). Вот это разделение на свидомых и не свидомых, на элиту и анчоусов и быдло по произволу безумца (Фарион? Донцов? Латынина?) оказывается намного важнее, чем различия по крови и расе. Раса имеет значение только внутри вида Homo sapiens, к которому русские не относятся, — так считает предтеча современного, постмодернистского нацизма.

Но тогда — естественным образом — возникает решающий и окончательный ответ. Ответ на Русский вопрос. И сводится он к тому, что Русское сегодня — это образ врага, объединяющий нацистов всех сортов и оттенков, расистов всех наций и наружностей. Русское сегодня — воплощение человеческого, воплощение разума и культуры. И любая попытка построить русское сопротивление нацизму на базе «симметричного ответа», на базе «русского нацизма» — не просто обречена. Как и в случае с московскими «нациками» и ДПНИ-шниками, вступившими добровольцами в коломойские отряды, «европейский» нацистский выбор, выбор в сторону расовой или еще какой иррационально-зоологической ненависти — это укус зомби. И защитник русского мира, пытающийся взять на вооружение отравленное оружие нацизма, обречен. Рано или поздно он перейдет на сторону «украинства», потому что утратит главное свое от него отличие.

Но пока что происходит совсем другое. В реальности — в реальности настоящей (вооруженной или политической) борьбы за своих, которых убивают враги — значительная часть недавних радикалов не едут «в Украину» к «братьям славянам» из «Правого сектора». Потому что сердцем и душой осознают, что такое «свои», которых нельзя бросать, чем сохранение и расширение «русского мира» как содружества отличается от колонизаторского «экспорта европейских ценностей», нравственный выбор — от расистского «сортового» апартеида, а разноликий, но дружественный Человек — от человеконенавистнической по своей звериной сути «белокурой бестии». В конце концов — чем Добро отличается от Зла. Потому что это в ответе на русский вопрос и есть самое главное.

И терминологический спор вокруг «национализма» сегодня решается самой жизнью. Просто потому, что русский вопрос становится главной темой планирования для современных холокост-мейстеров, главным претендентом на роль вопроса, нуждающегося в «окончательном решении» прежде всего потому, что обозначает человечеству путь вверх, на более сложный и более человечный уровень. Слово «русский» становится выше национального определения (хотя и сохраняет в себе этот смысл) — оно становится определением качественным, культурным, цивилизационным, моральным. И вместе с этим словом слово «национализм» — может быть, выживет, а может быть, заменится каким-нибудь другим, более точным, ёмким, современным и русским. Но вот слова «нацизм» и «фашизм» со словом «русский» несовместимы — по смыслу, по нравственному содержанию.

Поэтому русское национальное возрождение, русский национальный восход — это много разных линий, смыслов, проектов. Это новые книги и новая музыка. Это новое мощное оружие и новая вежливая армия. Это новые идеи и новое подвижничество. В общем, это Спутник. Только такой выбор будет русским — в пользу Спутника. Против погрома.

Фото: ТАСС