Восход Востока

Первая и вторая части по ссылкам

Новый Восток

Иную притчу сказал Он им: Царство Небесное подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло всё.

Мф. 13:33

Распад СССР был осознан Западом (раньше, чем Россией) как крупнейшая геополитическая катастрофа. То есть как крушение сложившегося миропорядка с возникновением на его месте, по словам Кеннета Джоуитта, «нового мирового беспорядка». «На протяжении почти полувека, — говорит Джоуитт, — межнациональные и национальные границы и идентичности определялись существованием мира „ленинистских“ режимов, разными способами и в разной степени руководимого Советским Союзом. На протяжении полувека мы мыслили в терминах „Востока“ и „Запада“. Теперь, когда „ленинистские“ режимы в одночасье рухнули, Восток как таковой исчез — вместе с одной из основных осей мировой политики».

Для одномерного, линейного западного мировосприятия «исторического прогресса» противопоставление Востока Западу действительно приобрело — и не только в XX веке — основополагающее значение. «Запад есть Запад, Восток есть Восток» — это воплощение целостного мировоззрения, в котором бодрое, умное и созидательное будущее принадлежит Западу, а всё косное, статичное, атавистическое — огромному, опасному, но уходящему в прошлое Востоку. Следует отметить, что в разгар противостояния «Запада» и «Востока» в холодной войне XX века эта терминология была некритично усвоена руководителями «коммунистического проекта» — которые просто попытались поменять знаки в оценках определений. Если сразу же после революции коммунисты ещё рассчитывали на всемирное лидерство через Европу, ставили на французскую, немецкую и итальянскую «секции Коминтерна», а «трудящимся Востока» отводили важную, но вспомогательную роль в планетарной борьбе за дело коммунизма, то после завершения Второй мировой — и после победы коммунистов в Китае — «Восток» стал всё чаще самообозначением «советского блока», агитационным образом, названием первого пилотируемого космического корабля и символом «грядущего Восхода», венчающего… да-да, всё тот же «прогресс всего человечества». То есть не самостоятельным субъектом мировой истории, а всего лишь претендентом на роль «более правильного», более успешного, более прогрессивного Запада. При этом политическое и философское осмысление места большой России — Советского Союза — среди стран Запада и Востока оставалось для лидеров СССР упрощённо-европейским: они тоже делили страны и народы на «развитые» и «развивающиеся», относили «советский» блок к «развитым» странам, а «восточные» страны и народы считали отсталыми, «развивающимися», нуждающимися в советском руководстве и управлении для ускоренного перехода к «социализму, минуя капитализм».

Для такого — линейного, общего для «развитых стран» — отношения к «отсталому третьему» миру крушение «второго», социалистического мира стало подлинным потрясением, мировым беспорядком. Ошарашенный и совершенно не готовый к такому повороту событий Запад далеко не сразу (понадобилось два-три года и смена администрации в США) пришёл к выводу о том, что порядок надо восстанавливать — и жёстко — под руководством и в интересах США и их союзников. Ошарашенный и не готовый — стратегически — ни к чему подобному вообще радикально обновлённый политический класс России далеко не сразу (потребовалось примерно десять лет и бомбардировки НАТО в Югославии) пришёл к пониманию однополярности нового миропорядка, не рассчитанного на учёт мнений и интересов стран, не входящих в ареал Западной цивилизации — США, Канады, Австралии, Новой Зеландии, Японии и Евросоюза — и робко поставил вопрос о переходе к «многополярному миру».

Но «многополярность» оказалась мертворождённым понятием. Причём для всех. Потому что «множественность» совершенно неопределённым образом расширила количество претендентов на роль «полюсов». Началось «перетягивание каната» и сравнительное измерение ресурсных возможностей: Китаю и Индии пытались отказывать в «полюсности» из-за сравнительно низкого уровня жизни граждан, России — из-за её ослабления и превращения в «региональную державу», а важнейший — и всеми признанный — «полюс» агрессивного исламского фундаментализма, равно как питающий энергетику фундаменталистского террора огромный исламский мир вызывал у всех без исключения страх, непонимание и ответную агрессию.

Именно в этот момент — отчасти интуитивно, а отчасти осознанно — сформировался выбор Запада, его непроизносимый вслух консенсус в отношении цивилизационного врага. Этим врагом была назначена (и почувствована) Россия, чьи самые умеренные и лояльные попытки апеллировать к ценностям ООН и принципам многополярности показали: коммунизму, этому самому эффективному агенту Запада, внедрившемуся в российскую цивилизацию, не удалось, рухнув, сокрушить Россию вместе с собой до конца.

Более того — на самом деле поражение коммунизма как узурпатора русской идеи обеспечило глобальную неудачу Запада в «холодной войне»: её жертвой стал всего лишь один из западных проектов — коммунистический — а в ослабленной, но не разрушенной до конца России снова смогло прорасти то, что на самом деле составляло, изначально, её цивилизационную мощь. «Россия жадно ухватилась за современные идеи Запада и с русской необузданностью довела их в стране Советов до крайних последствий, — заключает Вальтер Шубарт. — Она обнажила их внутреннюю несостоятельность и с утрированным преувеличением выставила на всеобщее обозрение. Тем самым она опровергла их. Теперь начинается второй акт драмы. Открывается дорога для пробудившихся сил Востока».

Всё то, из-за чего коммунизм был признан «злом», всё, вокруг чего в конце 80-х сформировалась зона антикоммунистического всенародного согласия в СССР и в большинстве социалистических стран, — всё это было «западным» инфильтратом, дискредитировавшим и обессилившим энергетику «новой культуры», ради торжества которой к России потянулись во всём мире и «трудящиеся Востока», и интеллигенция Европы вместе с обеими Америками. Бюрократизм и несменяемость власти, западный по своему стилю социальный апартеид (непреодолимые границы между «авангардом народа» и собственно народом), «негативная селекция» в кадровой политике (принцип лояльности доминирует над всеми остальными принципами — компетентности, эффективности и т. д.) — всё это было осмыслено, отвергнуто и сокрушено прежде всего силой официальных, общепризнанных и внедрённых в массовое сознание ценностей человеческого достоинства, труда и творчества, правды как высшей справедливости (тем самым «моральным кодексом», полное несоответствие с которым выявила политическая практика номенклатурных режимов «советского блока»). Огромная мощь, взбудораженная и побуждённая к росту в XX веке русским цивилизационным прорывом — мощь интеллекта высокообразованного большинства населения, мощь общепринятого «добротолюбия» — разрушили искусственный коммунистический каркас изнутри. Но — пусть и под псевдонимом «коммунизм» — сила, перспективность и привлекательность «русского будущего», его альтернативность «западному проекту» повсеместно проникли в сознание человечества, объединённого — на закате глобальной западной цивилизации — всемирной сетью коммуникаций.

Даже на фоне сомнительных результатов «советского» эксперимента «миссия по обращению мира в коммунизм», по мнению Арнольда Тойнби, оказалась «более оживлённой, чем миссия по сохранению для мира права извлекать выгоду или права бастовать», «Святая Русь» — «более воодушевляющим боевым кличем, чем «счастливая Америка», а «западный человек подверг себя опасности потерять свою душу из-за концентрации на сенсационно успешном стремлении повысить уровень своего материального благосостояния». В результате, заключает Тойнби, «коммунизм послужил России орудием привлечения в свой стан китайской части света и ряда других групп того огромного большинства человечества, которое не принадлежит ни к России, ни к Западу. Мы понимаем, что исход борьбы за лояльность этих нейтральных групп может кардинальным образом повлиять на решение российско-западного конфликта в целом, когда это и нерусское, и незападное большинство человечества подаст свой голос за ту или иную сторону в их борьбе за мировое господство».

…Под влиянием вошедшего в плоть и кровь нашего политического класса западного, расистского по своей сути понимания этничности и национализма любые прогнозы о стратегических цивилизационных перспективах воспринимаются сегодня с точки зрения «национальной» — и будущее России как цивилизационного лидера отвергается, например, хотя бы из-за недостаточности её населения, особенно с учётом колоссального преимущества (в количественном плане) восточных и южных соседей — миллиардных Китая, Индии и исламского мира. Столь же несостоятельными кажутся и попытки представить себе будущий «Русский мир» как мир политического — в западном понимании — господства России или какого-либо союза государств, возглавляемого Россией.

Но судьба великих культур и доминирование одной из них, приходящей на смену другой — это более сложная, но и более всеобъемлющая судьба.

Все великие культуры многоэтничны — поэтому заблуждались те провидцы, которые, как Данилевский, преувеличивали значение этнического в своих проектах «славянского мира». Расовое и этническое происхождение, отчасти даже язык — биологические сущности, они формируются и меняются в процессе биологической эволюции миллионами лет на медленных скоростях видообразования. Культурные трансформации, смена социальных архетипов, перехват цивилизационной инициативы — процессы несравнимо более быстрые, когда счёт идёт на сотни и десятки лет, на годы. Более того, силовое или экономическое доминирование совершенно не обязательно определяет лицо великой культуры — римляне, покоряющие Грецию, распространяющие на неё свою власть, свой язык и свой стиль, всего лишь продолжают и завершают великую и единую античную, греко-римскую цивилизацию.

Факты свидетельствуют — на протяжении многих тысяч лет известной нам мировой истории «цивилизационные прорывы», ведущие к смене лидерства, к вытеснению «закатывающихся», уходящих культурно-исторических типов качественно новыми связаны прежде всего с энергетикой смыслов и идеологий.

Скорость «заквашивания» человеческих масс новой душевной организацией никак не зависит от того, породили ли её могущественные племена, расселённые и веками осваивавшие великую равнину, или, наоборот, племя малочисленное, запертое между пустыней и морским побережьем. Огромная Римская империя в течение трёх веков становится христианской, хотя первоначально новые слова говорят в малочисленном сообществе евреев, непопулярных в империи и настойчиво изолирующих себя от «язычников». А древняя, могучая и многонаселённая Индия достаточно быстро перенимает у малочисленных завоевателей-англичан европейское политическое устройство, которое — после национального освобождения страны — оказывается прочнее Британской империи и индуистской традиции.

Поэтому страхи и опасения в отношении перспектив китайского, арабского или какого-нибудь другого доминирования не представляются оправданными. Речь идёт о совершенно ином выборе. О каком? Думаю, о том, каким лицом будущее посмотрит на закат Западного мира.

Новое, постепенно складывающееся на фоне заката Европы, обладает всеми характеристическими чертами «русского мира» — в том понимании, в котором его трактовали основоположники «культурно-исторического» мировосприятия: Данилевский, Константин Леонтьев, Шпенглер, Тойнби, Питирим Сорокин и др.

Ценностный архетип этого нового мира обещает привлекательное, вовлекающее и альтруистическое будущее. «Главная культура» этого мира (для античного мира, по Шпенглеру, это была скульптура, а для Запада — готическая архитектура) — это, впервые в мировой истории, культура текстовая: великая русская классическая литература. Литература — вместе с идеологией и философией, пусть и замаскированной под марксизм — уже пронизавшая современное массовое сознание человечества.

Это — не просто новый мир. Он уже сейчас предощущается как реальная альтернатива якобы безальтернативному Западному миру. За ним — силы и человеческий ресурс, растущий и распространяющийся по лицу Земли.

Основная ошибка прогнозистов, в ужасе предрекающих, например, возможное доминирование Китая, состоит в том, что они не понимают главного: биологическая, языковая основа не предопределяет будущего того или иного народа. Более того, будущего не предопределяет даже прошлое, каким бы долгим оно ни было: вдоль вечного Нила, например, живут люди, которые считают себя теми самыми египтянами, строителями пирамид, но это уже третья культура на одном и том же месте — арабы-мусульмане когда-то пришли на место византийского, римско-эллинистического Айгюптоса, так же как когда-то македонские войска принесли античную культуру на землю, оставленную духом древнеегипетской цивилизации. Старый, расслабленный, захваченный монголами, смирившийся под властью Европы и США императорский Китай воспрянул — на русской закваске — как совершенно Новый Китай, динамичный, чтущий — как египетская арабская интеллигенция — своё (а на самом деле не вполне своё) великое прошлое, но мыслящий и изобретающий во-многом по-русски: русская классика издаётся в Китае самыми большими тиражами в мире, с Патриархом Всея Руси — в отличие от любых других религиозных деятелей — проводит личную встречу в ходе своего визита в Москву китайский Председатель Си, «философские мысли и идеи российских философов» находят у китайцев, по мнению философа Чжан Байчуна, «живой отклик и творческое восприятие», поскольку «китайским философам легче усваивать русскую, а не западную философию», а китайские космические корабли, порождённые русской технической мыслью, бороздят просторы Вселенной неуклюже и медленно, но с самым дальним расчётом, возможно, с гораздо более дальним, чем способны сегодня просчитывать их русские учителя и вдохновители.

И, конечно, Китаем — старым Китаем, равно как и Востоком — древним Востоком, будущее, которое через нас прорастает, не исчерпывается. Единственное в мире государство, выжившее и сохранившее романтизм раннего коммунизма — Куба, этот поразительный заповедник искренности, которая оказалась способной противостоять массированному давлению форпоста «свободного мира» и, что ещё удивительнее, не рухнуть под грузом полной экономической недееспособности собственного правительства. Но ещё большей фантастикой оказывается глобальный латиноамериканский сюрприз — после крушения «советского блока», с полным прекращением «подрывной деятельности КПСС», под боком у полного и окончательного победителя в холодной войне — США — идёт мощный реванш различных левых политических движений. Венесуэла, Боливия, Перу, Чили, Аргентина, Бразилия, Уругвай — в разной степени, в разной стилистике, но везде мы видим совершенно иные, незападные проекты, основанные на солидарности, на преодолении культа материального успеха, на яркой, насыщенной смыслами культуре, в основе которой — впитавшая русскую энергетику латиноамериканская литература.

Вопрос о языковом, политическом, государственном формате того мира, который вырастает на смену глобальному Западу, — это важный, но не главный вопрос: пока что возможны самые разные варианты. Например, среди конкурентных преимуществ китайцев есть много чего — адаптивность, дисциплинированность, обучаемость, креативность, — но вот китайский язык вряд ли мог бы стать новым, удобным для всех языком международного общения, в отличие от русского и испанского, которым китайцы обучаются легко и уже сейчас. Но все возникающие неустойчивые конструкции, самой убедительной из которых является пока что БРИКС, свидетельствуют об одном: мы идём к той или иной форме русского формата, которым будет отформатирован Новый Восток.

Что касается места России и русской культуры, которое они займут в общей структуре этого Нового Востока, — то многое решается сейчас и будет решаться в ближайшие годы.

С определённостью можно сказать одно: нет в этом Новом Мире ни одной составной части, силы, идеи, более лояльной и дружественной Западу и его культуре, чем ненавистный «западникам» Русский мир. Уважение к Западу, преклонение перед ним в русской душе сравнимо с преклонением Европы перед теми, кого она считает своими учителями —древним Римом и древней Грецией. Все самые последовательные и глубокие антизападные реляции русских славянофилов заканчивались сочувственными сожалениями Достоевского о «любимом кладбище», все самые резкие заявления Путина — призывами к справедливому мироустройству «от Атлантики до Сахалина».

Сильная Россия — сохранись она в будущем в том умеренном, прозападном формате, в котором её мечтал видеть Владимир Путин и его прозападный политический класс — стала бы уникальным, благодетельным демпфером для «заката Запада», она берегла бы, хранила и защищала его наследие, как Европа хранила сокровища античности, она способствовала бы созданию того самого открытого пространства — от Лиссабона до Владивостока — и Запад, возможно, так и не осознал бы, что мир постепенно меняется, потому что перемены были бы переменами к лучшему.

Но Запад не оставил России такого выбора. Он истощает её силы. За минувшее столетие никто не пролил крови и не затратил энергии больше, чем русские, в чересполосице великих и малых войн, объявленных и необъявленных социально-экономических диверсий. А сегодня — начиная с 2014 г. — Запад, как будто подталкиваемый к обрыву какой-то программой цивилизационного суицида, выводит на свет полки собственных зомби.

И все эти ИГИЛовские* джинны, вырытые из глубины аравийских песков, все эти нацистские вурдалаки-евроинтеграторы, выкопавшиеся из могил Второй мировой на просторах Восточной Европы, все эти наши местные кикиморы и шишиги, засевшие не только в своих «креативных классиках», но и в правлениях банков, советах директоров корпораций и аппаратах министерств, — все они сосредотачиваются Западом против России, против того, чтобы она осталась в общем будущем.

Иногда начинает казаться, что под этим колоссальным прессингом Россия распадётся и обратится в ничто. Во всяком случае — именно ради этого сосредотачивается Запад.

Но ни русских, ни Россию уничтожить им не удастся. Вопрос лишь в том, каким именно лицом повернётся к закатывающемуся Западу восходящий Восток, — и ответ на этот вопрос полностью зависит от России. Потому что чем больший ущерб нанесёт России и русским агонизирующий Запад, тем под более отрешённым, чужим, а то и презрительно-мстительным взглядом Востока придётся доживать свою историю уходящей «единой мировой цивилизации».

А Россия — не распадается. Новые вспышки русской весны — в Крыму, в Новороссии, в настроениях внезапного «крымнашистского большинства», в душах миллионов русских людей, способных обойтись без громких официозных призывов и бюрократической пропаганды, в совершенно неожиданном всплеске интереса к России и надежд на её защиту в политических элитах Запада, — убедительно свидетельствуют: Россия не распадается.

Россия рассредотачивается.

И она не обращается в ничто. Она становится всем: Новой Россией. Новым Востоком. Новым Восходом, идущим на смену закату.

---

* Движение «Исламское государство» решением Верховного суда РФ от 29 декабря 2014 года было признано террористической организацией, ее деятельность на территории России запрещена.