Сергей Пашин: У нас приказ начальника важнее Конституции

12 декабря Россия отмечает День Конституции. По идее, это один из ключевых государственных праздников. К примеру, в Японии аналогичный праздник имеет статус государственного. Весь этот день японский парламент открыт для всех желающих, а по стране проходят лекции о значении демократической и пацифистской конституции для Японии.

В России все не так. 5 декабря 1936 года, когда была принята сталинская Конституция СССР, написанная Николаем Бухариным (спустя два года Бухарин был расстрелян на спецполигоне «Коммунарка»), был объявлен нерабочим днем. Потом даты праздника дважды переносили (в 1977 и 1993-м), а шесть лет назад День Конституции и вовсе перестал быть выходным.

С этого момента, утверждают социологи, отношение россиян к Дню Конституции резко изменилось. В худшую, понятно, сторону. Как свидетельствует свежий опрос «Левада-Центра», сейчас 26% (25% в прошлом году) россиян не знают, что за праздник отмечается 12 декабря. 20% опрошенных полагает, что «Конституция не играет значительной роли в жизни страны, поскольку мало кто с ней считается», 6% - уверены, что «Конституция является для Президента средством, позволявшем контролировать Думу». Впрочем, 44% респондентов уверены, что Конституция гарантирует права и свободы граждан.

Что мешает России жить по собственной же Конституции, рассуждает федеральный судья в отставке, заслуженный юрист РФ, главный инициатор внедрения суда присяжных в России Сергей Пашин.

«СП»: — Сергей Анатольевич, можно ли сказать, что мы живем по Конституции?

— Судите сами. Суды присяжных в России не прижились, независимость судебной власти не достигнута, презумпция невиновности находится в загоне. Наши суды продолжают людей, по преимуществу, обвинять. Доля оправдательных приговоров — менее 1%. Это означает, что презумпция невиновности не работает. Это тем более плохо, что любой судья скажет: качество следствия сегодня чрезвычайно низкое.

«СП»: — Что это означает, говоря гражданским языком?

— Это значит, доказательства слабые. Наше следствие очень любит два вида доказательств: собственные признания обвиняемого, плюс результаты камерных «разработок», когда сокамерник со слов обвиняемого рассказывает, что тот хвалился преступлением. Есть и другие специфические приемы расследования, в том числе пытки, которые вовсе не изжиты. Зато заявления о пытках носят фиктивно-демонстративный характер, и фактов, на деле, не выявляют. Пытка у нас — латентное злодейство. Тем не менее, людей продолжают осуждать на базе таких слабых доказательств.

Если, кстати, дело попадает в суд присяжных, вероятность оправдания в 15−20 раз больше. Это говорит, что у нас не все в порядке с правосудием.

«СП»: — Можно ли сказать, что нынешняя репрессивная система суда — наследие еще сталинской карательной машины?

— Сталинская машина деформирована, но не демонтирована. Скажем, работники ФСБ до сих пор величают себя чекистами, и 4 года назад праздновали 90-летие ЧК. Это доказывает, что наши правоохранительные органы во многом заимствованы из советского периода, и так же себя мыслят — как органы карательные, репрессивные, охраняющие государство от его граждан.

Кроме того, много деформаций связано и с последними временами. Например, коррупция — в советское время она была не такая мощная. Или распространенность пыток. Думаю, это результат действия «горячих точек», и подлаживания нашей судебной системы под запросы карательных органов.

Например, особую роль сейчас играют оперативно-розыскные материалы. В советское время они доказательствами не считались, а сейчас им придан статус доказательства — с некоторыми оговорками. Так что, не все плохое от советского времени, есть кое-что благоприобретенное.

«СП»: — Почему такое положение сложилось? Это практика применения законов порочная, или имеются пробелы в Конституции?

— Нынешняя Конституция была принята в спешке, и целый ряд положений в ней прописан скороговоркой. Например, о той же презумпции невиновности сказано, что каждый обвиняемый считается невиновным. Хотя даже в Конституции СССР было правильно написано — всякий считается невиновным, обвиняемый или нет.

Главное в нашей Конституции — это то, что на Западе называют ее «проклятьем». Это представление о первом лице как о фигуре, стоящей над всем разделением властей. То, что президент у нас не относится ни к исполнительной, ни к законодательной ветви власти, он как бы парит. Но самое-самое главное — это, конечно, реальный режим. И этот реальный режим от конституционного отличается очень сильно.

«СП»: — Возьмем зазор между бухаринской Конституцией и реальностью сталинского времени за единицу измерения. Сейчас это зазор насколько меньше?

— Гораздо меньше: нет массовых репрессий, есть только «маленькая победоносная война». С другой стороны, массовых репрессий нет, но их необратимости — нет тоже. При необходимости система раскрутится, и если будет дана команда «фас!», для раскрутки все готово. Но пока олигархические группы, которые представляют собой власть, держатся в рамках относительно приемлемых.

«СП»: — Бухаринская Конституция выглядела прогрессивной на фоне других. А наша как выглядит?

— Нормально выглядит. Она содержит много положений, которые есть, например, в Конституции Германии. Это вполне нормальный текст. Изначально, как известно, был и другой текст Конституции, подготовленный под редакцией Румянцева, он был более велеречив, подробен. Нынешняя Конституция короче, она более сжатая, и не хуже многих европейских.

Наша Конституция — как текст — ничем не хуже конституции США. В ней признан примат международного права — чего не было в бухаринской Конституции. В целом, наша Конституция напоминает де-голлевскую, которая была сшита, как мундир, для генерала де Голля.

«СП»: — Это обычная практика при написании конституции?

— Есть и другие логики. Например, конституция Индии — очень толстая, очень подробная. Ее можно изменить простым законом, а нашу менять сложно. Есть жесткие конституции, как наша, есть более мягкие — везде по-разному.

«СП»: — Насколько проблемы общества зависят от Конституции, или Основной закон — вещь вторичная?

— Все зависит от того, принимается ли в обществе Конституция всерьез, является ли она основой для правотворчества и — главное — правоприменения. У нас пирамида нормативных актов перевернутая, Конституция в ней находится на одном из последних мест. Приказ начальника, акты правительства и президента у нас гораздо важнее Конституции. Поэтому важно не то, хорош или плох текст Конституции, а воспринимается ли он всерьез.

«СП»: — Что нужно, чтобы перевернуть ситуацию с головы на ноги?

— Свободные выборы и политическая воля первого лица.

«СП»: — Если бы вам, как эксперту, предложили бы поменять что-то в Конституции, вы бы много поменяли?

— Нет. Сегодня есть, конечно, проекты новой Конституции. Например, в Высшей школе экономики, где я работаю, студенты под руководством бывшего советника президента Краснова, подготовили такой проект. Но опять-таки, важно не то, как машина устроена, а как работают приводные ремни от этой машины. У нас приводные ремни не работают.

«СП»: — Если бы ее не писали под Ельцина, было бы лучше?

— Скорее, хуже. Советская Конституция себя исчерпала, в ней были формальные противоречия — в том числе, путаница в вопросах о федеральном или региональном ведении. Ее нужно было, конечно, переписывать, и в те времена ее могли переписать только под Ельцина. Иначе бы Конституцию просто не приняли.

У нашей Конституции есть так называемый родовой порок. Он связан с пушками, которые стреляли по Белому дому. Это, конечно, Конституцию не красит. Есть также проблемы с референдумом — на Западе многие считают, что реально референдум не проголосовал за эту Конституцию. Ну, что тут поделаешь — это данность. История вообще никогда не бывает дистиллированно чистой, нормативные акты — тоже.

«СП»: — Что нужно поменять в нашей судебной системе, с точки зрения Конституции?

— Основное — это статус судей. Судебная система должна строиться на реальном принципе независимости судьи. А у нас система выглядит как министерство со своими начальниками и подчиненными. По закону судьи не сменяемы, а фактически смогут быть выкинуты из системы по капризу любого председателя суда. Проблема в том, что суд у нас управляется, как какая-нибудь фабрика.

«СП»: — День Конституции никто в России особо не празднует. А в других странах эту дату принято отмечать?

— Скорее, нет. Во всяком случае, выходной день на нее приходится далеко не во всех странах…

Фото: Сергей Михеев/Коммерсантъ