Лето-2012: Болотная срастется с Пикалево

Первый квартал 2012 года оказался рекордным по числу трудовых протестов. Об этом говорится в отчете Центра социально-трудовых прав (ЦСТП), который ведет свой собственный мониторинг трудовых конфликтов с 2008 года.

В январе—феврале 2008 года число зафиксированных протестов составило 11, в 2009-м— 27, в 2010-м — 22, в 2011-м — 53. А вот в январе—марте 2012 года число протестов достигло 61. Также выросло число стоп-акций (частичная или полная остановка работы): с 5 в первом квартале 2008 года до 23 в начале 2012 года.

Если динамика процесса сохранится, количество протестов может дойти, по мнению ЦСТП, до 40−45 в месяц. Это порог, начиная с которого социальная обстановка в стране может дестабилизироваться.

Что характерно, трудовые протесты носят цикличный характер, и достигают пика летом (см. справку ниже). Если же на трудовые протесты накладываются другие — например, гражданские протесты на Болотной — эффект получается кумулятивный, а его последствия могут быть самыми деструктивными.

Что ждет Россию летом 2012 года? Об этом рассуждает ведущий специалист социально-экономических программ ЦСТП Петр Бизюков.

«СП»: — Петр Вячеславович, что сейчас происходит с трудовыми протестами? Они становятся более жесткими? Растет количество стоп-акций?

— Этот показатель жесткости изменчив. В отчете за 2011 год (выводы отчета см. ниже, — «СП») есть тренд на понижение напряженности — было много акций, но они редко сопровождались остановкой работы. Однако в первом квартале 2012 года жесткость протестов подросла. В марте она тормознулась, но подскочил показатель напряженности. Сейчас, когда прошло две трети апреля, могу сказать, что протестные показатели останутся на прежнем уровне.

«СП»: — Но этот прежний уровень — все равно рекордный?

— Да, 2012 год — рекордный по числу протестов. Их число не снижается.

«СП»: — Что можно сказать о «размазанности» протеста по территории страны и о «толщине» протестного слоя?

— «Размазанность» — это отношение числа регионов, в которых были протесты, к общему числу регионов России. Этот показатель вырос. Регионов, где протесты происходят, стало больше. А «толщина» — это среднее количество протестов, приходящихся на один регион. «Толще» слой протеста не стал, но зато он сильнее расползся по стране.

Эти показатели, кстати, не связаны с общим числом протестов и с количеством стоп-акций.

«СП»: — В каких регионах чаще возникал трудовой протест?

— По итогам 2011 года лидером протестности стал Центральный федеральный округ — на его долю пришлась четверть всех трудовых протестов. Следующие за ним -Северо-Западный, Сибирский и Дальневосточный (18, 16 и 14% всех протестов соответственно) отстают с отрывом в 7−10% и этот уровень можно считать средним. Чуть ниже среднего уровня протестность в таких округах, как Приволжский и Уральский (10 и 11% соответственно). Низким следует считать уровень протестности в Южном и Северо-Кавказском федеральных округах (по 3% в каждом). Наконец, на уровне одного процента сохранилась конфликтность за рубежом, где российские или зарубежные работники конфликтуют с российскими работодателями.

Сами протестные ситуации очень разнообразны. Крупнейший протест марта 2012 года — забастовка работников «Бентелер Аутомотив». Это выдающийся протест, по многим параметрам. Во-первых, протест продолжался целый месяц (начался в первых числах марта и закончился в последних). Во-вторых, была остановка работы и попытка запустить конвейер с помощью штрейкбрехеров. В-третьих, работники столкнулись с серьезным давлением со стороны администрации предприятия, правоохранительных органов и, как это ни странно со стороны областного руководства ФНПР. Но, несмотря на все трудности, работники добились того, чтобы руководство признало профсоюз и село за стол переговоров.

Или «итальянская забастовка» докеров порта Ванино, Хабаровский край. Докеров возмутила несправедливая система оплаты труда. После первой забастовки, которая проходила в декабре, повышение получили только несколько бригад, а большая часть никакого повышения так и не получила. «Итальянская забастовка», т.е. работа строго по правилам, продолжалась целый месяц с 1 по 28 февраля. За это время порт понес значительные убытки и, в конце концов, руководство порта вынуждены были пойти на переговоры и затем на уступки.

Можно вспомнить большую забастовку в Нальчике на предприятии «Автобустранс» в январе 2012 года. В ней участвовало несколько сотен работников, выдвинувших требования ликвидации задолженности по зарплате, ее повышению, и созданию нормальных условий труда. Конфликт длился более 10 дней, в его урегулировании участвовали и местные, и региональные власти. Или серию акций протеста на питерских пивоварнях Heineken. Там очень долгая история, которая длилась с сентября 2011 года и до сих пор не закончилась. Там лидеры профсоюза протестовали против совершенно безумного рабочего графика. Сначала они организовали забастовку, но ее задавили. Потом — голодовку в палатке возле проходной…

Как видите, регионы, отрасли и причины протеста — самые разные.

«СП»: — В годовом отчете за 2011 год вы написали, что суперпричина трудовых протестов прошлых лет — задержка зарплаты — отступила на задний план. И теперь главная причина недовольства — маленький размер зарплаты. Что изменилось в структуре протеста в 2012 году?

— На первом плане по-прежнему стоят низкие зарплаты. Задержки зарплаты среди причин протеста тоже есть, они видны и ощутимы, но — на втором месте. Вообще, структура протеста — не очень изменчивая характеристика. Ее изменения мы, скорее, почувствуем ближе к осени.

«СП»: — В какую сторону будут эти изменения?

— Возможно, на первый план вылезет третья причина — недовольство политикой руководства предприятия. Это решения о всевозможных делениях и реорганизациях предприятий, политика в отношении работников, отказ от переговоров с ними.

«СП»: — Связаны ли протесты из-за политики руководства с общегражданскими протестами, которые мы видим с декабря 2011 года?

— Трудовые протесты были до Болотной, они сохранили свою динамику после Болотной. То, что сейчас идет нарастание трудовых протестов — это циклическая тенденция. Всегда в первой половине года такие протесты нарастают, достигают пика летом, а потом идут на спад. Поэтому мой вывод — трудовые протесты и общегражданские не связаны между собой.

Я вижу это и по другим причинам. Если бы эти протесты были связаны, у профсоюзов, у людей, которые организуют эти акции, были какие-то связи с движением «За честные выборы» или другими подобными объединениями. Но этого нет. Трудовые протесты — сами по себе, общегражданские — сами по себе.

Но слияние этих двух линий — общегражданского протеста и трудового — выводит ситуацию на качественно новый протестный уровень. Я не уверен, что это хорошо. Когда протесты сливаются, начинаются лавинообразные эффекты, которые остановить почти невозможно. Так произошло, например, в Пикалево, где слился коммунальный протест и трудовой протест, и в Междуреченске, где слилась трагедия и трудовая напряженность. Понимаете, в этом случае протест принимает очень бурные и деструктивные формы.

Учитывая, насколько сейчас аккуратна наша власть в диалоге с обществом, боюсь, здесь наломать дров могут обе стороны.

Я, кстати, публикую эти данные, чтобы привлечь внимание к проблеме. Я хочу показать: нужно что-то делать, чтобы эта эскалация не перешла в опасную фазу, когда трудовой протест начнет сливаться с другими видами протеста. Ведь есть еще протесты по поводу экологи. И это не подмосковный Химкинский лес — есть очень серьезные проблемы с объединением «Маяк» (один из крупнейших российских центров по переработке радиоактивных материалов под Челябинском, — «СП»), или с Байкальским ЦБК. Экологические протесты в определенной ситуации тоже могут получить новое качество.

«СП»: — Что конкретно вы предлагаете делать?

— Нужно диалог работника с работодателями выводить на качественно новый уровень. Под этим имеется в виду учет интересов наемных работников, включение профсоюзов в процесс формирования трудовых отношений — обсуждение размера зарплаты, условий труда. Все это понизит напряженность трудовых протестов.

«СП»: — Деструктивные явления, о которых вы говорите, где скорее всего возникнут? В моногородах, в крупных промышленных центрах? Где находятся опасные точки?

— Вы знаете, эта ситуации похожи на землетрясение: ученые знают, что вероятность землетрясения такая-то, но где именно тряхнет — Бог весть. Единственное, что пока можно утверждать — на серьезные, радикальные протесты решаются не самые обездоленные, а те, кому есть что терять, у кого резко ухудшается ситуация.

Но, конечно, моногорода — если перейти к геологическому языку — это линия тектонического разлома. В них все сконцентрировано, а потому там быстрее вспыхивает. Но не исключено, что вспыхнет и на крупном предприятии.

«СП»: — Вы говорите, на радикальный протест решаются те, кому есть что терять. Наверно, в моногородах живут все же другие люди, победнее?

— Ну, почему? Не все моногорода нищенствуют. Пикалево за два года до протеста был процветающим городом, в котором никогда не было задержек зарплаты. В шахтерском Междуреченске тоже достаточно высокий уровень жизни. Просто, повторюсь, моногорода — это концентрация всего. Все друг друга знают, все тесно переплетено. И разрушения одной социальной цепочки влечет разрушение остальных цепочек.

«СП»: — Еще по поводу «есть что терять». Сейчас многим офицерам задерживают обещанные Путиным выплаты. Такие структуры, как МВД, армия, могут — если не получат обещанных денег — вставить в протест свои пять копеек?

— Мы никогда не фиксировали значимых конфликтов среди людей в погонах. Там все-таки не трудовые отношения, а служба. Это другая сфера отношений. Конечно, мы видим на Западе, что там и полицейские бастуют. Но это — другое, это не трудовые отношения.

«СП»: — Как вы думаете, нынешнее политическое руководство в состоянии адекватно среагировать на ситуацию, вести диалог, не допускать разрастания трудовых конфликтов?

— А при чем здесь политическое руководство? Это очень плохо, когда разруливать Пикалево и Междуреченск вынужден приезжать лично Путин. Это ненормально. Диалог должны вести работодатели. Но именно от общества должны быть сформулированы требования к работодателям, чтобы они перестали выплескивать свои дрязги с работниками на улицы.

«СП»: — Но кто формулирует требования от общества? Госдума и «Единая Россия», а в «Единой России» — председатель комитета по труду и социальной политике Андрей Исаев?

— Мы не можем сводить понятие «запрос общества» только к высказываниям одного политика. Должна быть культура диалога работник-работодатель. Она должна преподаваться в бизнес-школах на экономических факультетах, где формируется мировоззрение бизнесменов. А то сейчас в экономических вузах, когда объясняют социальное партнерство, ни слова не говорят о профсоюзах, зато дают ворох примеров благотворительности…

«СП»: — Это все правильно, но вы сами говорите: пик протестов придется на нынешнее лето, и этот пик рекордный. Какую тут экономическую культуру сформируешь? Мы идем в лето с тем, что имеем… Как вы оцениваете шансы, что ситуация летом будет развиваться деструктивно?

— Шансы повышаются. Насколько они велики — не знаю, где может бабахнуть — не знаю. Но все идет к этому. Вероятность срастания трудового протеста с другими видами протеста велика, поэтому есть много оснований для тревоги.

40−45 протестов в месяц — это величина, к которой мы вот-вот приблизимся, и это опасная величина. В 2009 и 2010 году мы наблюдали, что когда число протестов приближалось к 30 в месяц, происходили очень серьезные конфликты…

(По материалам ЦСТП)

Трудовые протесты в марте 2012 года

В марте 2012 г. было зафиксировано 23 протеста, т.е. столько же, сколько и в предыдущем месяце. Однако общее число протестов за первый квартал по-прежнему является рекордным. Ни разу за предыдущие четыре года число трудовых протестов не превышало 60 акций! Хотя в марте прошлого года тоже было зафиксировано 23 протеста. Но в прошлом году количество протестов в январе и феврале был меньше, чем в соответствующих месяцах текущего года. Соответственно показатель интенсивности протестов, определяемый, среднемесячное количество протестов в данном году тоже достиг рекордного уровня — 20 протестов в месяц, против 17 в прошлом году и 13 в кризисном 2009 г. За пять лет наблюдений с 2008 по 2012 гг. индекс интенсивности протестов увеличился почти в 4 раза! Таким образом, уже три месяца можно считать самым протестом годом за последние пять лет. В предыдущие годы показатель в 60 протестов достигался в апреле, а в 2012 г. он был достигнут уже в марте.

В марте было зафиксировано 12 стоп-акций, это на 70% больше. Чем в предыдущем месяце. А в целом количество стоп-акций в 2012 г. достигло 23. Это тоже рекордный показатель первого квартала за пять лет наблюдений. В прошлом году за первый квартал было зафиксировано 18 стоп-акций. Показатель напряженности протестов, определяемый как отношение числа стоп-акций к общему числу, составил 38%, это не самый высокий показатель, но он немного выше, чем этот же показатель за прошлый год.

В целом март оказался месяцем более напряженных протестов, чем январь и февраль. Так что остановившийся рост интенсивности протестов компенсировался ростом напряженности. Традиционно, в апреле происходит рост и интенсивности, и напряженности протестов. Так что вполне возможно, что рекордный рост уровня протестности в 2012 г. продолжится.

(По материалам ЦСТП)

Трудовые протесты в России в 2008—2011 годах

В 2011 г. число протестов увеличилось почти до уровня кризисного 2009 г. Это довольно парадоксальный результат, так как с точки зрения экономического развития 2011 г. оценивается как благополучный. Тем не менее, протестов почти так же много, как и в условиях кризиса. Во многом это можно объяснить тем, что в области трудовых отношений не произошло никаких изменений. Работники по-прежнему лишены возможности реально участвовать в регулировании трудовых отношений, им по-прежнему остается только соглашаться или не соглашаться с политикой работодателей. Протесты расползаются по стране. Регионов, где протестов не происходит, становится все меньше, а в протестных регионах число протестов увеличивается.

В акциях протеста, как и в прошлые годы, преобладают внешние, демонстративные протесты, обращенные не столько к работодателям, сколько к властям, к общественному мнению. Число стоп-акций, т.е. «жестких» акций, связанных с остановкой работы и обращенных, прежде всего, к непосредственным работодателям, даже снизилось по сравнению с прошлыми годами.

В предыдущих обзорах и аналитических материалах по данным мониторинга отмечалось, что работники ищут форму протеста, которые бы заставили работодателей вступать с ними в диалог. Можно сказать, что теперь набор таких форм найден. Их всего четыре предъявление требований, митинг за пределами предприятия, полная или частичная остановка работы предприятия и обращение к властям с жалобой на администрацию. Остальные применяются довольно редко, в том числе и формы, предписанные законом. Нельзя сказать, чтобы эти формы очень эффективны. Но они довольно тесно увязаны с возникшими проблемами. В случае невыплаты зарплат, как правило, применяются забастовки с митингами. В случае несогласия с политикой работодателей — угрозы, заявления и митинги. В случае увольнений — подача жалоб властям и митинги и т. п. Фактически сформировался образец действий работников в пространстве трудовых отношений, и он носит откровенно демонстративный характер. Диалог ведется не напрямую между работниками и работодателем, а через посредников, на которых надо произвести впечатление митингами или демонстративными забастовками для того чтобы внешние субъекты (прежде всего власти и правоохранительные органы) оказали давление на работодателя. Это ненормальная ситуация сохраняется уже несколько лет. В ее рамках формируется странный способ диалога в рамках регулирования трудовых отношений — работники вынуждены не обращаться к своему работодателю, не искать аргументы, связанные с экономикой предприятий, реальным положением работников, а выпячивать и раздувать имеющиеся проблемы, уметь подать жалобы властям и презентоваться перед журналистами.

Практически неизменным остался и состав участников протеста. Там, где есть профсоюзы, они вольно или невольно становятся участниками протестов. Там, где их нет — протесты протекают как стихийные акции, организованные самими работниками. Но нельзя сказать, будто бы ситуация с протестами остается неизменной. Главное изменение связано с изменением причин протестов. Их структура все в большей степени соответствует представлениям о рыночных отношениях — конфликты возникают из-за низкой зарплаты и политики руководства, а не из-за невыплат зарплаты.

(По материалам ЦСТП)

Фото: Андрей Стенин/Коммерсантъ