А. Макаркин: Штрафы за «Марши миллионов» дадут дополнительный протест

Во вторник Госдума экстренно — во втором и третьем чтениях — принимает законопроект об ужесточении санкций за нарушения правил проведения митингов и шествий (на 15.00 за ключевые поправки проголосовали 240 депутатов, в целом за законопроект во втором чтении депутаты будут голосовать в 17:00). С подачи «Единой России», максимальные штрафы составят:

для физических лиц — 300 тыс. рублей (или обязательные работы на срок до 200 часов);

для должностных лиц — 600 тыс. рублей;

для юридических лиц — 1 млн. рублей.

Эти штрафы будут присуждаться, если в ходе массовых акций причинен вред здоровью человека или имуществу.

Уже утром возле входа в Госдуму возникли беспорядки. Оппозиция попыталась развернуть пикет у входа в парламент в знак протеста против законопроекта. Полиция не сидела, сложа руки, и в короткое время задержала 23 активиста, включая лидера «Яблока» Сергея Митрохина. После этого последовали еще несколько попыток продолжить пикетирование. В результате, по данным проекта Ovd.info, общее количество задержанных превысило 70 человек.«Мы никаких законов не нарушали. У нас был один плакат и листовки. Мы агитировали граждан прийти на согласованный с властями пикет, который состоится в 11:00», — заявил господин Митрохин.

С задержанными не церемонились. «Меня и еще 11 задержанных привезли в ОВД „Тверское“. Еще 12 человек отвезли в „Мещанское“, по дороге в „Мещанское“ автозак резко затормозил, Сергей Менжерицкий упал и в кровь разбил колено. Вызвали „скорую“, пока не приехала», — написал Митрохин в своем микроблоге в Twitter.

Свидетелем задержания стал один из инициаторов скандального законопроекта Илья Костунов. «Около ГД много людей. Иногда кто-нибудь достает плакат, и его забирают. Задержанные счастливы, успели в сезон скидок», — написал Kostunov в микроблогге и поставил смайлик.

Развернулись баталии и в самой Госдуме: эсеры начали итальянскую забастовку. Они выносят на рассмотрение почти все поправки к законопроекту о митингах, отклоненные профильным комитетом. Таким способом справоросы надеются затянуть принятие закона, уже внесенного в проект повестки дня Совета Федерации на 6 июня.

Перечисление более 350 поправок заняло 15 минут. Депутат от «Справедливой России» Илья Пономарев, закончив перечисление, пожелал депутатом приятного аппетита, после чего Госдума ушла на обеденный перерыв.

А после перерыва итальянскую забастовку подхватила КПРФ. «Откровенный троллинг Госдумы продолжается теперь и с участием депутата от КПРФ Соловьева», — написал в Twitter известный блогер Рустем Адагамов. В 16 часов зачитывать поправки фракции — довольно медленно, причем полностью весь текст — начал коммунист Вадим Соловьев. Спикер Госдумы Сергей Нарышкин несколько раз пытался его прервать, но безуспешно.

---

Прямая трансляция. КПРФ поддержала #ИтальянскуюЗабастовку в ГосДуме, депутат-коммунист Вадим Соловьев монотонно зачитывает поправки к закону о штрафах на митингах. Нарышкин нервничает.

---

Понятно, почему спешит парламент. Предполагается, поправки начнут действовать как раз 12 июня — в день проведения очередного «Марша миллионов». Однако, Депутат Илья Пономарев выйдя на перерыв заявил: «На данный момент Госдума рассмотрела 15 поправок, предложенных „Единой Россией“. Все поправки от „Справедливой России“ будут рассматриваться после перерыва, т.е. с 16:00. Если регламент не урежут, то их рассмотрение продолжится 20 часов, если время сократят, то это займет около 10 часов. Таким образом, скорее всего, завтра Совет Федерации не сможет принять законопроект. Шансы на то, что закон вступит в силу до 12 июня ничтожно малы».

Смогут ли новые штрафы погасить протестную активность, рассуждает вице-президент Центра политических технологий Алексей Макаркин.

«СП»: — Алексей Владимирович, как отразится новый закон на «марше» 12 июня?

— Думаю, у власти имеется большое желание митинги и шествия прекратить — особенно перед осенью, когда может начаться новый всплеск недовольства. Надо поэтому показать, что власть настроена решительно — и в отношении «марша» 12 июня, и в отношении последующих мероприятий.

Уже сейчас можно видеть, что позиция власти ужесточилась — вот Навального оштрафовали на 30 тысяч рублей за слова «жулики и воры» по иску одного из «единороссов». А ведь подобные иски могут подать все члены «Единой России». Ужесточение можно наблюдать и по другой линии: столичная мэрия никак не может утвердить формат и место проведения «Марша миллионов», в ее переговорах с оппозицией образовался тупик.

Такое ощущение, что после разгона первого «марша» 6 мая власть начала действовать интенсивно, и хватать всех, кто попался под руку в центре Москвы. Потом выяснилось, что для таких задержаний нет законной базы — нельзя задерживать людей, которые просто собираются вместе и ничего не нарушают.

Власти пришлось временно уступить. В результате, оппозиция сумела разбить лагерь на Чистых прудах и организовать прогулку писателей. За это время власть выработала целостную стратегию противостояния оппозиции.

«СП»: — Что из себя представляет эта стратегия?

— Прежде всего, это законодательные решения — повышения штрафов и ужесточения наказаний за собрания, которые мешают проходу граждан. У нас же, как известно, любое собрание можно подвести под определение «мешающее проходу». Полиция проявляет полную лояльность к собранию граждан только в одном случае — когда митингует прокремлевская молодежь.

Другая часть стратегии — правоприменительная. Это когда одновременно с рассмотрением исков против оппозиции проводятся акции в поддержку власти. Например, сегодня редакцию «Эха Москвы» пикетировали участники афганской ветеранской организации. Митингующих «афганцев», разумеется, никто и пальцем не трогал. А вот пикетчиков-оппозиционеров возле Госдумы задержали без лишних разговоров.

«СП»: — Это эффективная стратегия подавления протеста?

— Думаю, в результате часть граждан действительно перестанет ходить на митинги и шествия. Зато оставшиеся радикализируются. Потом, если в ходе митинга действительно вспыхивают беспорядки, и в них вмешивается ОМОН, колеблющиеся зрители, как правило, встают на сторону власти и порядка. Но другое дело, когда разгоняют граждан только за то, что они собрались, когда эти граждане не делают попыток к насильственным акциям. С точки зрения имиджа, такие разгоны будут оборачиваться против власти.

Плюс к тому, оппозиция будет искать контрходы. Например, собирать средства в пользу оштрафованных участников протестных акций. В России такие контрмеры не в новинку. В начале XX века, например, одного оппозиционера приговорили к большому штрафу. Он платить отказался. Тогда его имущество описали и выставили на торги. Первым с молотка пошел подстаканник. Но на торги пришел человек, сочувствующий оппозиции, и тут же заплатил за подстаканник сумму всего штрафа.

Думаю, в ход пойдут и апелляции со стороны оппозиции к Европейскому суду по правам человека. Вполне возможно, что такие дела, как имеющие общественное значение, Страсбург примет к рассмотрению в ускоренном порядке.

Словом, средства для противодействия власти у оппозиции по-прежнему есть.

«СП»: — Как будет развиваться ситуация?

— Самое интересное произойдет дальше. Ладно, сейчас законом недовольна политическая оппозиция, пресловутый средний класс. Но есть более масштабная проблема — как этот закон применять в регионах, в случае роста там социальной напряженности? Представьте: в регионе повысили тарифы, люди вышли на улицу, а их за это оштрафовали по полной программе. Какие чувства у них это вызовет — у людей небогатых, для которых любой штраф — это значительная брешь в бюджете?.. Как бы поэтому не вышло, что с новым законопроектом власть получит одно — дополнительный протест.

Людмила Алексеева: «Пора создавать электронный кошелек в интернете»

Новым драконовским штрафам за нарушения на митингах, только-только утвержденным Госдумой, можно противостоять — если создать Фонд, из которого штрафы и будут выплачиваться. То, что фонды взаимопомощи — штука чрезвычайно эффективная, доказали еще диссиденты во времена СССР. Они тоже собирали деньги для поддержки политзаключенных — на них нанимали адвокатов, собирали посылки в места заключения и даже покупали дома ссыльным.

О том, как действовали советские диссиденты, и как нужно действовать сейчас, рассказывает правозащитник, глава Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева:

— В советские времена никакой помощи правозащитному движению, конечно, не было. Мы не имели никаких грантов. А как существовали? Скидывались, складывались деньгами — чтобы купить пишущую машинку, бумагу и копирку для нее. Особенно ценилась папиросная бумага, потому что на ней можно было делать большее число копий.

Тогда интернета не было, и действовали так. В разных институтах, издательствах, учреждениях были люди, которые собирали деньги у сочувствующих. Каждый месяц люди давали с получки кто трешку, кто пятерку. Эти деньги сходились в один фонд. Одно время этой работой по сбору денег занималась и я.

В 1974 году был создан солженицынский Фонд помощи семьям политзаключенных, там на каждого ребенка политзека полагалась определенная сумма. А до этого мы собирали деньги сами — чтобы нанять адвокатов для тех из наших товарищей, кого арестовали и судили. Чтобы семьи, у кого не было денег на посылку, могли политзаключенному продуктовую посылку послать. Чтобы родные могли поехать на свидание — давали им денег на билеты. Кроме того, мы собирали деньги, чтобы политические могли оформить подписку на газеты и журналы. Подписка проходила в сентябре, и мы заранее откладывали деньги, чтобы обеспечить каждый лагерь самым широким набором газет и журналов — они там очень ценились.

Конечно, было туго с деньгами. Но на самые главные нужды мы все-таки собирали.

Сейчас, если введут эти штрафы, думаю, надо создать в интернете кошелек. Чтобы люди заранее клали туда деньги — я первая положу. Доверить кошелек умеющему вести финансы человеку — такому, которому мы верим. И пускай все складываются. В конце концов, если выйдет на митинг 100 тысяч человек, пусть каждый митингующий сдаст по трешке — не обеднеет даже самый бедный, а на штрафы хватит.

Правозащитные организации будут подавать обращение к президенту, чтобы он наложил вето на этот закон. Но вряд ли он наложит. Скорее всего, именно из Кремля была дана команда «принять» Госдуме.

Но тогда нужно, чтобы первый пострадавший от закона подал жалобу в Конституционный суд. Закон совершенно неконституционный, но, по правилам, обратиться в КС должен только тот, кто пострадал от закона — группа людей или один человек. А если и это не получится — надо писать в Европейский суд по правам человека, и просить ускоренную процедуру принятия иска к рассмотрению.

«СП»: — Давайте отступим на шаг в прошлое. Правда ли, что в 1970-е в Фонде помощи политзаключенным набиралось до 1,5 миллиона рублей?

— Я не знаю. Я собирала деньги для фонда с 1968 по 1972-й. У меня, конечно, таких денег не было. Тогда, впрочем, и деньги были другие — я, например, получала 95 рублей в месяц. У меня набиралось по 300 рублей, по 500 рублей. Но мы в эти суммы укладывались. Их хватало на адвокатов, посылки, свидания, подписку газет.

Мы собирали и на покупку дома для ссыльных. Ведь ссыльные были, а им было негде жить. В первый раз я собрала на дом для Ларисы Богораз в поселке Чуна Иркутской области — она там прожила четыре года. Дом стоил 1200 рублей. Это был, конечно, довольно хилый дом. Потом пришлось еще в него вкладывать деньги, чтобы утеплить, и все такое.

Но и 1200 рублей у меня не было. Когда я ездила в Чуну, я отдала за дом задаток — 200 рублей. Но мне надо было собрать еще 1000 рублей, а у меня не получалось, я собрала очень незначительную сумму. Тогда ко мне пришел мой знакомый, и говорит: «У меня есть приятель, который может одолжить тысячу. Будешь отдавать постепенно, сколько времени это возьмет — столько и возьмет». Я за год эту тысячу отдала.

А потом, когда ссылка Ларисы кончилась, мы дом продали, и другому ссыльному дом на эти деньги купили. И это был уже такой неразменный фонд на дома для ссыльных.

«СП»: - Солженицын писал об этом, но хотелось услышать от вас: как передавались диссидентам деньги с Запада?

(Солженицын описывал процесс так: «Пока налоговые службы СССР грабили только 35% денежных переводов — мы много слали официальными переводами (Алик Гинзбург для этого нашёл с десяток „получающих“, не боящихся, и потом передающих другим). Другая успешная форма была: отъезжающие эмигранты оставляют Фонду в Союзе советские деньги, а на Западе Фонд им платит долларами по реальному курсу — доллар за три, потом четыре рубля. А когда большевики ввели грабёж переводов уже в 65%, посылать деньги официально потеряло смысл. Но тут мы нашли изворотистую тайную форму. Хотя Советы объявляют дутый, официальный курс, значительно выше доллара, сами меняют иностранцам по-другому, — но наказывают подданных за всякий обмен рубля, иметь валюту может только государство. Советские же граждане, попадая на Запад, с радостью меняют советские ассигнации, сколько могут. И вот доброхотный, неоценимый наш друг, затем и член Правления Фонда В.С.Банкул, швейцарский гражданин, для начала прибегнув к помощи своего друга, русского армянина, живущего в Женеве, Сергея Нерсесовича Крикоряна, а затем сам наладив дело в Цюрихе, стал производить обмен обратный — за франки выкупал наши родные советские рубли — но исключительно отбирая трёпанные, затертые бумажки, а они среди хрустящих потекли не слишком быстро, и это одно задерживало размах нашего обмена: нельзя же посылать в СССР свеженькие, цельно-серийные (называлось это всё у нас — „операция Ы“)», — «СП»).

— Мы деньги с Запада не получали — я, во всяком случае. А как переправлял деньги сам Солженицын — я не знаю. Их получал Александр Гинзбург, и он не объяснял, какими способами это делалось. Деньги были у Гинзбурга, а у него были помощники. Я была одним из этих помощников, и курировала политзаключенных с Украины.

Украинских политзаключенных было много. Когда на свидание с ними ездили матери, жены, — они должны были приехать в Москву, здесь перекомпостировать билеты и ехать дальше. Мы их встречали, и украинцы останавливались у меня.

Ну и, конечно, когда они приезжали, они рассказывали, что там на Украине — кого арестовали, кого вызывали на допрос, кого сняли с работы, где какие акции протеста были. Все это шло в хронику текущих событий, которую я издавала. А когда они приезжали со свиданий, они рассказывали, что происходило в лагерях: кого посадили в ШИЗО, кто заболел, кто объявлял голодовку. Это тоже шло в хронику.

Я знала, у кого из украинских политзаключенных сколько детей, я получала на них деньги — на каждого ребенка одинаково. Когда родственники ехали из лагерей, я им отдавала деньги на всех, а они потом сами их передавали. Потому что если высылать деньги по почте жене политзека, да еще каждый месяц, — это вызывало вопросы у органов.

У Наташи Горбаневской останавливались политзаключенные из Прибалтики — у всех свои были подопечные.

«СП»: — Вы говорите, что получали 95 рублей. Это была ваша зарплата как активиста?

— Какого активиста?! Я работала редактором, ходила на работу и получала за это зарплату. Это были деньги на то, чтобы кормить детей.

«СП»: — А вообще, за работу по организации помощи политзекам полагались какие-то деньги?

— Да вы что?! Ни копейки, никогда в жизни! Более того, когда из-за рубежа приезжали туристы, иногда они привозили джинсы или платье для фонда. Можно, конечно, себе оставить — но это нечестно! Надо было отнести вещи в комиссионный, продать, и внести эти деньги в общую кассу.

У меня было два сына, молодые ребята. Им хотелось ходить в джинсах. А моя мама была математиком, и она вместе с коллегами написала учебник для технических вузов, который был в ходу во всех странах советского блока. Им за это выдавали сертификаты в «Березку», где можно было купить заграничные товары. Так вот, мои сыновья все просили: мам, джинсы! Я говорила: нет. Потому что, если вы будете ходить в джинсах, скажут, что привезли для общих нужд — а я вам отдала. Ничего с вами не будет, походите в брюках. Так они у меня без джинсов и ходили, чтобы не думали, что я что-то себе оставила. Какая тут зарплата?!

А в 1972 году я сказала, что больше не хочу собирать деньги. Потому что были разговоры — вот, она безработная, понятно, почему она ведет кассу.

Ведь как выяснить, сколько денег я получила? Этого никто не мог выяснить. Это все делалось по секрету. Когда люди приходили за деньгами, главным условием было — никому не говорить, что мы деньги дали. Я никогда не рассказывала, кто и сколько денег дал.

Адвокат Софья Васильевна Калистатова — очень умная женщина — когда я начинала собирать деньги, сказала: Люда, ни в коем случае не веди бухгалтерских книг — сколько получила, сколько отдала. Потому что придут с обыском и скажут, что это мошенничество. И будут судить даже не по политической, а по уголовной статье — опозорят.

И я никаких записей не вела. У меня было два кошелька. Один — семейные деньги, а другой — ТЕ деньги. И я никогда не позволяла себе даже одолжить из ТОГО кошелька. Вот и вся моя бухгалтерия.

«СП»: — Сейчас со сбором денег проще?

— Ну, Романова собирает деньги на митинги — она до копейки отчитывается. Если собирать на митинги, необязательно, чтобы люди говорили, кто кладет. Но кто получает эти деньги, должен отчитываться — сколько получил, и куда потратил.

Фонд, из которого могли бы платить штрафы — дело несложное. По интернету ничего не стоит собрать деньги — на митинги же собирали?!