Двадцать лет и один год

I.

«Ни мэров, ни пэров, ни сэров, ни херов», — если бы Альберта Макашова не существовало, кремлевская пропаганда 1993 года все равно просто обязана была бы придумать его и еще Александра Баркашова с его РНЕ. Та же подмена (иногда — от тех же самых авторов), что и двадцать лет спустя с «Правым сектором» и майданом, вместо тысяч лиц — одно, самое отвратительное. В девяносто третьем году пропаганде удалось представить дело так, будто Баркашов и Макашов — это такой эквивалент нескольким сотням депутатов, Конституционному суду и защищаемой им Конституции и тысячам москвичей и немосквичей, вышедших к Белому дому примерно с теми же мотивациями, что и двумя годами раньше (люди тоже часто были одни и те же — что в 1993-м, что в 1991-м). На все это можно было не обращать внимания — потому что Макашов, потому что Баркашов. Вероятно, именно из-за них никто особенно на этот счет не переживал, и мейнстримовая картина событий получилась такая: был опасный для страны парламент с коммунофашистским большинством, был вооруженный мятеж против молодой демократии, целью мятежа было восстановление коммунистических порядков, а то и что-то похуже — опять же свастики на рукавах людей из РНЕ, цитаты какие-то антисемитские, ну и так далее.

И, стало быть, танки на Краснопресненской набережной — это была неизбежная защита от коммунофашистского мятежа, новая суперпрезидентская конституция — страховка от победы коммунофашистов на выборах («Гитлер тоже выиграл свободные выборы»), думать не о чем, не останавливаемся, идем дальше.

II.

И такая точка зрения торжествовала двадцать лет. Прошлой осенью отмечали двадцатилетие октябрьских событий, было много статей и обсуждений, и большинство обсуждающих, конечно, остались верны себе (и это естественно, потому что признавать свою неправоту в принципиальных вопросах — это очень трудно), но что-то все равно треснуло, и из разряда аксиом эта точка зрения перешла в категорию «все не так однозначно», и ее сторонникам приходилось уже, как будто речь идет о совсем свежих событиях, эмоционально доказывать, что в 1993 году все было сделано правильно, что выбора у Ельцина не было, и что без танков все было бы еще хуже.

Прежнюю аксиому разбавили к 2013 году очень серьезные сомнения, и понятно, откуда они взялись. К началу десятых и особенно — после Болотной, и после арестов, и после закручивания (как тогда казалось — до предела) гаек смотреть на мир по-прежнему стало совсем сложно. Болотная противостояла суперпрезидентскому режиму, рожденному в октябре 1993 года. Кто-то решался додумать до этого места, кто-то испуганно останавливался на пороге признания, что Путин — это Ельцин сегодня, но, думаю, всем было ясно, что корни и Болотного дела, и «146 процентов» и много чего еще следовало искать именно там, в черном октябре 1993 года. Хотели демократии, а получили президента с неограниченной властью. По меркам девяностых неограниченная власть президента — это неограниченная власть его охранника и тренера по теннису, потом его дочери, а потом (и это уже нулевые) — администрации и силовиков, то есть буквально то, против чего стояла Болотная.

Я думаю, если бы не Украина, и если бы Россия так и продолжила тихо дрейфовать в свой старомодный тоталитаризм, как дрейфовала до этой зимы, то через несколько лет, к очередному юбилею октябрьских событий, антипутински настроенная часть общества почувствовала бы себя прямой наследницей защитников Верховного совета. Я понимаю, что это очень спорное предположение, но спокойно произношу его сейчас, потому что теперь ему так и суждено навсегда остаться предположением, которое не сбудется никогда.

III.

И вообще, конечно, жаль, что круглая дата была в прошлом году, а не в этом, а по случаю 21-й годовщины у нас ни круглых столов не устраивают, ни обобщающих статей не пишут, и октябрьская годовщина в этом году пройдет незамеченной и никому не нужной. Ведь именно в этом году, то есть после всего, что пережито в связи с Украиной, было бы интересно порассуждать о девяносто третьем годе.

Потому что донбасские события, скажем так, уточняют наше представление о 1993 годе и о том, кто и чей сейчас наследник. Проще всего — с низовым уровнем, и уже общим местом стало сравнивать защитников Дома советов с донецкими ополченцами. Да, они точно такие же или почти точно такие же, и даже иногда — персонально те же люди, которые двадцать лет назад воевали на Пресне, тут спорить не с чем.

А дальше уже начинаются действительно спорные вещи. Российская армия сейчас — это ведь та же самая, хоть и технически модернизированная, армия, которая стреляла по Дому советов, так? И Кремль сейчас — тот же самый Кремль с поправкой на 21 год эволюции. И мы видим, что наследники Ельцина и Грачева сегодня оказываются заодно с наследниками Дома советов. И вот как с этим быть?

Думаю, по этому тексту заметно, что я растерян, и ответа у меня нет, и остается только признать, что и здесь, черт возьми, все не так однозначно, и мы, и я тоже, говоря о Ельцине, всегда забывали, что в истории от него осталась не только конституция 1993 года или, я не знаю, чубайсовская приватизация — но и, между прочим, удержавшееся буквально на тех же танках Грачева Приднестровье (прото-ДНР девяностых). Знаменитый генерал Романов, герой Чечни, впавший в кому после покушения в Грозном, и Романов, который командовал зачистками в Москве осенью 1993 года — это один и тот же Романов. Стоит, вероятно, вспомнить и Рохлина, несостоявшегося вождя несостоявшейся народной республики летом 1998 года и при этом человека, очень основательно интегрированного в российскую элиту девяностых (первая тройка тогдашней партии власти — «Наш дом Россия»). Непрерывное, с самого начала девяностых, гражданское противостояние в России — его силовые линии переплетены гораздо причудливее, чем может представить любой из нас. Черный октябрь — это как черный квадрат, беспредметность как она есть.

Когда-нибудь мы напишем историю своей страны. Пока она не написана, не сформулирована, не понята.

Фото: Алексей Юшенков/ РИА Новости