«Пришит к истории, пронумерован…»

Два правителя России — родом из Симбирска: Владимир Ульянов-Ленин и Александр Керенский. Первый находился во главе страны пять с лишним лет, второй — чуть более трех месяцев.

Их родители были учителями, общались по службе. В отличие от сыновей, которые были разными по возрасту — Владимир моложе Александра на одиннадцать лет. К тому же семья Керенских в 1889 году уехала в Ташкент — врачи обнаружили у Саши туберкулез бедренной кости и посоветовали для поправки здоровья мальчика сменить климат…

Оба стали юристами. Ленин и Керенский могли свидеться в Санкт-Петербурге и в начале века, и позже в Петрограде. Сначала Керенский мог арестовать Ленина, потом, наоборот, Ленин хотел схватить Керенского. Но ни того, ни другого не произошло.

И все же их встреча состоялась — в июне 1917 года в Петрограде. Так, во всяком случае, утверждает Керенский.

В роли Хлестакова

На склоне жизни в 1968 году Александр Федорович, которому было 87 лет, захотел посетить Советский Союз. Заела тоска? Бывший правитель России пожелал взглянуть, какой стала Россия? Он ловил каждую весточку с Родины, и ему страстно хотелось вернуться, хотя бы ненадолго, перед смертью…

От Керенского потребовали признать Октябрьскую революцию закономерной, а политику СССР верной. Он согласился, но поездка отчего-то расстроилась. Может и к лучшему — старик, увидев Зимний и «Аврору», мог упасть в обморок от нахлынувших воспоминаний…

Перед тем, как Керенские отбыли в Среднюю Азию на место новой службы главы семейства Федора Михайловича, он, директор Симбирской гимназии, выдал своему ученику Владимиру Ульянову аттестат, золотую медаль и благожелательную характеристику. И это, несмотря на то, что брат выпускника, Александр, несколькими днями ранее был казнен как участник заговора против царя. Но Керенский-старший на сей факт «не обратил внимания».

Но услуга, оказанная Ульянову, оказалась бесцельной. Владимир вскоре шагнул на революционную тропу, протоптанную старшим братом.

Позднее Керенский вспоминал: «Хотя Александр Ульянов был связан с моей жизнью лишь косвенно, в детском воображении он оставил неизгладимый след, не как личность, а как некая зловещая угроза. При одном упоминании его имени в моем сознании сразу же возникала картина мчащейся по ночному городу таинственной кареты с опущенными зелеными шторками…»

Учился Александр прилежно, слыл недурным артистом. С удовольствием участвовал в любительских спектаклях, и особенно удавалась ему роль Хлестакова в «Ревизоре». Для недоброжелателей Керенского этот факт символический, для прочих — всего лишь штрих к биографии…

Есть и другой факт — медицинский. Он с детства болел. От туберкулеза, о котором было сказано выше, избавился еще в детстве. Некоторое время провел в постели, затем долго носил специальный сапог с грузом.

Потом случилась новая напасть, и Керенскому удалили почку. Операция по тем временам была чрезвычайно опасной. Но он выжил и дожил почти до девяноста лет.

«Помощник Вильгельма»

Жизнь его была пестрой. Или яркой?

Молодой Керенский участвовал в комитете помощи жертвам революции 1905 года. Познакомился с Борисом Савинковым и даже хотел вступить в боевую организацию эсеров. Он вспоминал, «что в ту пору он «был абсолютно готов, в случае необходимости, взять на свою душу смертный грех и пойти на убийство того, кто, узурпировав верховную власть, вел страну к гибели»…

Керенский писал статьи в социалистический бюллетень «Буревестник», который издавала «Организация вооруженного восстания». Полиция устроила у него обыск, нашла прокламации и револьвер. Керенского поместили в «Кресты», где он просидел около четырех месяцев в одиночной камере.

В охранке ему дали кличку «Скорый»: два филера не поспевали за стремительными передвижениями по городу Александра, и потому назначили третьего — «извозчика» с пролеткой.

Керенский занялся юридической практикой. Защищал крестьян, разграбивших поместья остзейских баронов, членов армянской партии «Дашнакцутюн», расследовал обстоятельства расстрела рабочих на Ленских золотых приисках.

В Думе четвертого созыва он, уже известный адвокат, стал одним из самых колоритных депутатов. Его страстный баритон то и дело разносился по залу Таврического дворца. Выступления Керенского — резкие, требовательные, будоражили не только коллег, но и вызывали гнев в Царском Селе. «Керенского надо повесить на первом же фонаре», — злобно отметила императрица. Николай Второй действовал, но лишь механически — меняя одну фигуру министров на другую.

В речи 15 февраля 1917 года Керенский заявил о необходимости покончить с войной: «…Мы признаем, что в настоящий момент, после трехлетней войны, трехлетнего состязания народов, когда истощены запасы людских и материальных богатств стран, настал момент для ликвидации, для подготовки в общественном сознании ликвидации этого европейского конфликта. И мы полагаем, что этот конфликт должен быть ликвидирован…»

На слова Керенского депутат Новицкий бросил злую реплику: «Ты помощник Вильгельма».

Читая стенограмму импровизации Керенского — он никогда не писал текст заранее, — кажется, что он выступал не почти сто лет назад, а вчера. В России все те же проблемы, все тот же кризис власти: «Нам говорят: „правительство виновато“, правительственные люди, которые, как „тени“, приходят и уходят… Но поставили ли вы себе вопрос, наконец, во всю ширь и всю глубину, кто же те, кто приводит сюда эти тени?! Хозяина нужно найти! Где он, который приводит сюда этих людей?»

Революция уже у порога, она стучится в окно царского дворца. Но его обитатели все так же безмятежны: гуляют, читают, пьют чай. Накануне речи Керенского депутат Родзянко говорит Николаю Второму: «Я вас предупреждаю, я убежден, что не пройдет трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет вас, и вы уже не будете царствовать».

Так и случилось.

Театр одного актера

Во Временном правительстве Керенский занял пост министра юстиции. Высокий человек, постриженный под ежик, был нарасхват. Как писал Маяковский, «Забывши и классы и партии, / идет на дежурную речь. / Глаза у него бонапартьи / и цвета защитного френч».

Один из соратников Керенского, будущий философ Федор Степун, вспоминал, что каждому приходящему в Таврический дворец, «предстояло разрешение самой трудной задачи: поимки вездесущего и всюду отсутствующего товарища Керенского». Но он не красовался, а неустанно работал, забывая о сне и отдыхе, составляя декреты, манифесты, законы.

Временное правительство установило рабочий контроль на предприятиях, дало широкие права профсоюзам, ввело восьмичасовой рабочий день на всех казенных заводах, разработало основы современного кооперативного законодательства…

Даже Ленин признавал, что Февральская революция «сделала то, что в несколько месяцев Россия по своему политическому строю догнала передовые страны».

Важнейшим достижением правительства Керенский считал отмену смертной казни. Он надеялся, что «падение старого режима со всем его тяжким прошлым освободит от крови и насилия, предаст забвению старые счеты и старые распри». Но, вы, ошибся. Трагедия России только начиналась.

В апреле семнадцатого Керенский становится главой военного- морского ведомства. Вдруг… Покинул пост Гучков, а других подходящих кандидатур у министра-председателя Георгия Львова не оказалось.

Керенский стал ездить по фронту и, забыв прежние призывы к миру, уговаривал солдат продолжать войну. В то время армия стремительно разлагалась, «были роты, полки и даже целые дивизии, где доминировали большевистские пораженцы и платные германские агенты». За усердие Керенского прозвали «главноуговаривающий русской революции».

Александр Федорович еще раз подтвердил свои незаурядные актерские данные. Театр Керенского описал Степун: «Его широко разверстые руки то опускаются к толпе, как бы стремясь зачерпнуть живой воды волнующегося у его ног народного моря, то высоко подымаются к небу. В раскатах его взволнованного голоса уже слышны столь характерные для него исступленные всплески. Заклиная армию отстоять Россию и революцию, землю и волю, Керенский требует, чтобы и ему дали винтовку, что он сам пойдет впереди, чтобы победить или умереть… Приливная волна жертвенного настроения вздымается все выше: одна за другой тянутся к Керенскому руки, один за другим летят в автомобиль Георгиевские кресты, солдатские, офицерские. Бушуют рукоплескания».

Уже в старости Александр Федорович сожалел, что «если бы тогда было телевидение, никто бы меня не смог победить!» Его ни на минуту не оставляли мысли об утерянной власти…

В июне 1917 года на Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов состоялась единственная, а потому историческая встреча Ленина и Керенского. Министр почт и телеграфов Ираклий Церетели заявил, что сейчас в России нет партии, готовой взять власть. На что лидер большевиков выкрикнул: «Есть! Ни одна партия от этого отказываться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком».

Ему возразил Керенский. «Не знаю, о чем думал Ленин, слушая меня, — вспоминал Александр Федорович — Даже не знаю, слушал ли он или прислушивался к реакции присутствующих. Он не дождался конца моей речи, покинул зал с опущенной головой, с портфелем под мышкой…»

Власть на три месяца

Главный «проект Керенского — июньское наступление Русской армии провалилось. Вскоре в Петрограде начались массовые демонстрации, организованные большевиками, и для восстановления порядка Временное правительство вызвало с фронта войска. Началась пальба…

Кровавые события в столице напугали многих. В том числе, главу Временного правительства Львова. Он подал в отставку и, уходя, сказал: «Для того, чтобы спасти положение, надо было разогнать Советы и стрелять в народ. Я не мог этого сделать. А Керенский может».

Он стал новым министром-председателем Временного правительства. Это был пик политической карьеры. Но власть досталась ему всего на три месяца…

Россию трясло, как больного в лихорадке. Министры в Зимнем дворце не знали, что делать. Керенский — знал, но уже ничего не мог сделать. Он судорожно пытался удержать в своих руках остатки власти, но та уже высыпалась из Зимнего дворца, как песок. В октябре 1917-го улицы Петрограда заполнили отряды Красной гвардии. Большевики захватили почту, телефонную станцию ряд правительственных зданий. Развязка стремительно приближалась.

Войска с фронта не появлялись, казаки, обещавшие поддержу Временному правительству, «продолжали седлать коней». Керенский не стал дожидаться стрельбы, криков, стука башмаков революционных солдат и матросов. Он покинул Зимний на автомобиле, правда, американском, под американским же флагом. Но, вопреки расхожему мнению, не переодевался медсестрой или горничной. Уехал Керенский вместе с помощником командующего Петроградским военным округом подпоручиком Кузьминым. Они поспешили в Гатчину, где располагались войска, еще преданные Временному правительству.

И напрасно. Озлобленная масса не собиралась идти за Керенским. Более того, казаки грозились его растерзать. Экс-премьеру снова пришлось бежать — в куртке, матросской шапке, автомобильных очках…

Заслужил ли он упреки?

Керенскому было всего тридцать шесть, но жизнь кончилась. Политическая, разумеется, но без нее он угас. Хотя и в эмиграции оставался заметной фигурой, выступал, писал пламенные статьи, продолжая наивно верить, что может с триумфом вернуться в Петроград.

Но его слава проходила. Более того, увидев его, многие багровели от ярости, выкрикивали оскорбления. Для иных эмигрантов он был не страдальцем, бежавшим из-под красного ига, а изменником, отдавшим власть ненавистным большевикам.

«Вы, глава государства, запретили печатать документы, уличающие Ленина и Троцкого в получении от немцев денег! — писал Аркадий Аверченко. — Троцкий сидит в тюрьме — вы его выпустили, Корнилов хотел спасти Россию — вы его погубили. Клялись умереть с демократией — удрали на автомобиле. „Волю России“ издаете? Куриные котлетки кушаете? С таким-то прошлым? Да ведь только два пути и существуют: или самое высокое дерево Уоллостонского парка, или монашеский клобук, вериги, и полная перемена имени и фамилии, чтобы в маленьком монастырьке не пахло и духом того человека, который так тщательно, заботливо и аккуратно погубил одну шестую часть земной суши, сгноил с голоду полтораста миллионов хорошего народу…»

Но можно ли упрекать Керенского, что не диктаторствовал, не цеплялся за власть, не стрелял в народ? За то, что благоразумно ушел, не стал жертвовать жизнью юнкеров, защищавших Зимний?

В 1927 году в Нью-Йорке Керенский читал лекцию, посвященную десятилетию Февральской революции. Разношерстная толпа встречала его слова недовольным гулом. В финале выступления на сцену выбежала женщина с цветами. Александр Федорович простер с ней руки, заулыбался. Но дама, подойдя к бывшему министру-председателю, не наградила его букетом, а несколько раз хлестнула цветами по лицу.

Жизнь Керенского была длинной, а политическая биография — короткой. Она уместилась в несколько месяцев его пребывания во Временном правительстве: «Пришит к истории, пронумерован и скреплен…» То, что было раньше — предисловие. Все остальное — послесловие.