Завидово, царская охота: «Встреча прошла в теплой, дружественной обстановке»

В этом году исполняется полвека с тех пор, как в 1971 году в Москве ушел из жизни Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев. Так получилось, что именно в этом, 1971 году, стал по-настоящему укрепляться во власти пришедший ему на смену и ставший Генеральным секретарем ЦК КПСС Леонид Брежнев.

«Решающим рубежом в его восхождении (к власти) стал, пожалуй, 1971 год. А точнее — XXIV съезд КПСС, состоявшийся в марте-апреле того года, — писал в своей книге „Язык мой — друг мой“ личный переводчик генсека Виктор Суходрев. — Съезд, на котором с отчетным докладом выступил Леонид Ильич». В те времена (по неписаному правилу) тот из претендентов на власть, кто выступал с итоговым словом на очередном партийном форуме — тот и становился следующим лидером государства. Так произошло и в тот раз.

«Например, письмо американского президента от 5 августа 1971 года, — пишет далее Суходрев, — было адресовано уже лично Л. И. Брежневу. В этот же период наши послы за границей, общаясь с иностранными руководителями, начали, по подсказке из Москвы, говорить им, что теперь, мол, все послания и другие обращения следует адресовать не Косыгину (председателю правительства СССР), а Брежневу. Что и стали делать зарубежные лидеры».

В мае 1972 года состоялся официальный визит в СССР президента США Ричарда Никсона, переговоры он вел с Брежневым. Было подписано не менее десятка разных двухсторонних соглашений. Была достигнута и договоренность об ответном визите советского лидера в США через год.

4 мая 1973 года в Москву для достижения окончательных договоренностей прибыл помощник президента США по национальной безопасности Генри Киссинджер. Причем, об этой встрече не знал до последнего дня почти никто — даже тогдашний посол США в Москве Джекоб Бим.

Кстати сказать, Генри Киссинджер — личность довольно известная и даже легендарная. Он участвовал во множестве переговоров и тайных операций американского правительства по всему миру. И то, что Брежнев преждевременно не хотел информировать об этой встрече с одним из американских ястребов даже своих однопартийцев, было вполне понятно и внесло некоторую таинственность в эти консультации.

Как вспоминал Виктор Суходрев, в тот раз завязалась почти детективная история, в результате которой через работников советского МИДа удалось задействовать посла США Джекоба Бима. А затем — всеобщими усилиями пригласить Киссинджера в Завидово, где и состоялась его предварительная беседа с Брежневым.

Как известно, при Хрущеве и Брежневе в Завидове находилось огромное охотничье хозяйство, центральная усадьба которого разрослась особенно при правлении Брежнева — страстного охотника. Сюда на пять дней и были приглашены американцы.

Все приезжающие сюда, как вспоминал Виктор Суходрев, располагались в двухэтажном здании, внешне напоминающем казарму. В здании была довольно просторная столовая, на первом и втором этажах располагались однокомнатные и многокомнатные номера со всеми удобствами.

В те годы вплотную к этому зданию был пристроен особняк для первого лица государства — Брежнева. Само собой разумеется, что в особняке, кроме жилых помещений, были оборудованы большой бассейн, гимнастический зал, баня и все необходимое для прекрасного времяпрепровождения. Понятно, что именно в этот особняк был заселен Леонид Ильич, тогда как все сопровождающие официальные лица, (особенно с советской стороны) располагались в «казарме» — Громыко, Александров, посол Добрынин, переводчик Суходрев, его помощник и коллега Вавилов, а также секретари-машинистки, стенографистки и обслуживающий персонал.

Еще в одном таком же особняке, как для Брежнева, выстроенном и оборудованном по высшему разряду, поселили Киссинджера и его сопровождающих.

Строго регламентированной программы переговоров как таковой не было. Поэтому решено было встречаться дважды в день — до и после обеда. На время обеденного перерыва американцы уходили к себе, а сопровождающие с советской стороны оставались там, где и велись переговоры, то есть в «казарме». Причем, демократично обедали все вместе — от генсека до секретарей-машинисток. А над всем этим как гостеприимный хозяин главенствовал Леонид Ильич Брежнев.

Он беседовал на разные темы, мог шутить, иногда по-деловому обсуждал ход переговоров. При этом посередине стола всегда стояли бутылки с фруктовой и минеральной водой или пиво. Но дело было, как говорится, — прежде всего. По крайней мере, в первый же день в самом начале обеда Брежнев высказался в том смысле, что если, дескать, кто-то хочет выпить что-нибудь покрепче — пожалуйста, а я, мол, не буду. После таких слов стало ясно, что никто за столом даже не попытался заикнуться о спиртном.

Но все равно, по воспоминаниям Виктора Суходрева, обстановка во время обеда царила непринужденная, свободная и благожелательная. И, несмотря на то, что собравшихся обслуживали официантки из спецподразделения, входившего в состав 9-го управления КГБ (охрана высших лиц государства), старшая над ними, по словам главного переводчика, порой выручала обедающих за общим столом: вместо кофе по просьбе кого-либо могла принести коньяк.

Причем, выглядело все довольно невинно: рядом с чашечкой кофе на блюдце лежала вместе с кусочками сахара, как ни в чем не бывало, ложечка. Но этого вроде бы никто и не замечал. Как не обратили внимания поначалу и на странное поведение хозяина стола Брежнева.

Он, например, мог договориться с Киссинджером о том, что переговоры будут продолжены, допустим, в половине четвертого, но к этому времени так и не появиться. И Суходреву, по его словам, поручали в таких случаях сообщить американцам, что «Брежнев задерживается».

А «задержаться» Леонид Ильич мог иногда на час, а то и на гораздо более длительное время. Причем, когда он, наконец, приходил, вид у него был явно заспанный и помятый.

Сегодня, спустя практически 50 лет, прошедшие с тех пор, многим уже хорошо известно, что к тому моменту у Брежнева развилась и окрепла неодолимая зависимость от снотворных лекарственных средств, в частности — от нембутала, который ему назначала медсестра вместо врачей и вопреки их указаниям.

«Достаточно шприца — и генсек становится марионеткой в чьих-то руках, — вспоминал в свое время советский партийный и государственный деятель Федор Моргун. — Подозреваю, что именно медицинское вмешательство сделало Брежнева пародией на Брежнева…

Встречается также информация, что еще в ноябре 1972 года Брежнев перенес инсульт с тяжелыми последствиями. Но, как утверждал тот же Виктор Суходрев, Брежнев тогда был в хорошей физической форме.

Так или иначе, в один из дней после очередного послеобеденного «опоздания» Брежнева Киссинджеру сообщили, что генсек готов к встрече. А на следующий день во время утренних переговоров Леонид Ильич сам предложил Киссинджеру отправиться после обеда на охоту. Тот недоуменно ответил, что не охотник и за всю жизнь не убил ни одну земную тварь. Тогда Брежнев сказал, что Киссинджер может просто понаблюдать за охотой.

И действительно, в своей комнате помощник президента США обнаружил необходимую экипировку. И когда уже отправлялись на охоту, кто-то из охраны вручил Суходреву, готового сопровождать генсека с американцем, увесистую сумку — в ней, дескать, все, что понадобится после охоты.

У подъезда охотников уже ожидали несколько «газиков», доставивших их на место, откуда они уже пешком добрались до вышки и взобрались на нее.

Вся охотничья хитрость, как вспоминал переводчик Виктор Суходрев, заключалась в том, что под вышкой были рассыпаны в качестве корма кукурузные зерна для того, чтобы подманить кабанов. И охотники приступали к делу.

«Брежнев приник к прицелу винтовки и стал выискивать жертву. Еще до начала охоты он объяснил нам, что в свиноматок стрелять нельзя, в малышей тем более. Нужно найти такого хряка, который еще не обзавелся семьей. Брежнев довольно быстро определил, кто есть кто в этом стаде диких кабанов, и стал целиться — вспоминал Виктор Суходрев. — Звери находились в постоянном движении. Брежнев выцелил одного из кабанов и, когда тот на миг застыл, выстрелил. Кабан упал как подкошенный. Остальные звери бросились врассыпную. Брежнев был доволен и горд. Я же тогда подумал, что это никакая не охота, а обыкновенное убийство. Ведь звери находились от стрелка на расстоянии десяти, максимум пятнадцати метров. У охотника — винтовка с оптическим прицелом, и единственное, что от него требовалось, — найти подходящую жертву и сразить ее наповал».

Вскоре охотники перешли на другую вышку. И Брежнев, глянув на сумку и обращаясь к переводчику, сказал Суходреву: «А ну-ка посмотрим, что у нас там».

«Я начал выкладывать на стол содержимое: батон белого хлеба, полбуханки черного, колбасу, сыр, огурцы, помидоры, — пишет в своей книге Виктор Суходрев. — Извлек также ножи, вилки, стаканы, скатерть и — какая без этого охота — бутылку „Столичной“. Брежнев, увидев все это, весело произнес: — Ну что, Генри, приступим? И не сиди без дела — бери нож и режь колбасу… Я перевел. Киссинджер, не мешкая, приступил к работе. Затем Брежнев скомандовал мне: — Открывай бутылку, разливай! В этот момент на охотничьей вышке за столом сидели уже не государственные деятели с переводчиком, а просто-напросто мужики, так сказать, охотники на привале…».

Так, под огурчики и помидорчики Брежнев и Киссинджер провели предварительные переговоры и «приговорили» на троих с Суходревом бутылку «Столичной».

«Надо сказать, что в своих мемуарах Киссинджер, вспоминая об охоте в Завидове, водку заменил на пиво, — признавался потом Виктор Суходрев. — Много лет спустя при встрече я сказал ему об этом, на что он, явно смутившись, ответил: „В противном случае меня бы в Америке не поняли“. Зато я понял. Для рядового американца бутылка водки на троих — это просто невероятно!».

Зато для нормального русского мужика — в самый раз. Но Леонид Ильич, как оказалось, на этом вовсе не успокоился.

Дело в том, что в этот день охотились не только Брежнев и Киссинджер, но и Громыко с ближайшим помощником Киссинджера — Хельмутом Сонненфельдтом.

В какой-то момент подвыпивший Брежнев обратил внимание на наручные часы помощника Киссинджера и, прикрыв ладонью собственные часы, обратился к Соннфельдту: «А давай махнемся?».

Соннфельдт, несколько смущенный, начал отнекиваться, но Брежнев не унимался и, в конце концов, уговорил — обмен состоялся. Леонид Ильич получил золотые часы американца, а тот — обычные часы советского производства, но зато — от самого Брежнева.

Вот и интересно — сколько же мог бы стоить такой раритет сегодня, спустя полвека?!