История одного «локдауна»

Давным-давно, в 1830 году в Севастополе ввели «локдаун» (заставы, изоляция, пропуска). Из-за холеры, которую штаб-лекари авторитетно называли «чумой».

Вернее, как: на очередном этапе «непартнёрских отношений» с Турцией (проще говоря — войны) на юге России действительно образовалось несколько чумных «очагов». Локальных. Однако на всякий пожарный, власти решили заодно «притушить» и Севастополь. Закрыть «на профилактику» — всё-таки военная база. И вроде бы, правильно рассудили.

Первым под раздачу попал «общепит»: вышел, например, ты в поле коня прогулять, а обратно в город лишь спустя две недели, пока не отсидишь положенное на карантине. Прежние курьеры весьма огорчились подобным «мероприНятием» и доставлять еду перестали.

Зато у «госслужащих» образовался бюджет на централизованное снабжение провиантом и они мигом «сообразили» в монополию — пошли перебои в поставках, высокие цены и несравненное качество порченой муки с протухшей солониной.

Миновал месяц, другой, третий. Кабаки полузакрыты (прежде всего, из-за недостатка съестного), на улицах «медицинские засады», севастопольцы слегка недоумевают: где же ваша чума? А казна-то, между прочим, денежки «на лечение» уже выделила, неужто зря?

Ага, щаз! При таком раскладе любой больной крайне «подозрителен», а примется «качать права» — мигом отправится на Павловский мысок (изолятор в изоляции), на «отстойные» суда-блокшивы, а то и в пещеры Инкермана.

Свидетельство контр-адмирала Сальти: «Карантинная контора старается все обыкновенные болезни показать чумными». Или показания адмирала Грейга: «В течение 5 месяцев люди не слышали, чтобы болели и умирали естественной смертью, а кто бы ни заболел в командах или на дому, объявлялись за чуму».

Появились передвижные «зомбо-ящики», в которых возили, к примеру, женщин, умерших при родах, и в самом безобразном виде, не омыв от крови, показывали тела народу: «Видали чуму? То-то!» Люди крестились, слушая «лидеров общественных мнений»: «у меня знакомый буквально вчера представился», «все пещеры забиты», «это антикупальщики виноваты»!

Тут надобно прояснить за изобретение старшей врачебной команды по повышению «коллективного иммунитета» — в любую погоду, независимо от пола и возраста предписывалось поголовно-массовое «омовение от чумы» прямо в море, благо вода в бухте зимой не замерзала. На беспредел пожаловались было по «кривой линии» в Санкт-Петербург, откуда прислали комиссию, написавшую в отчётах: «вскрыты весьма важные злоупотребления». Но государь отчего-то осерчал и разбирательство свернули.

Купание с недоеданием, с простудами и желудочно-кишечным несварением «разбудили» холеру, хотя для всех она по-прежнему являлась «чумой». Сверхсмертность тоже была какая-то неправильная — от чумы люди умирают быстро, а в бараках могли «держаться» неделями. Впрочем, как бы больной не сопротивлялся, супротив медицины (без отопления, с одноразовым питанием, с внутрибольничными инфекциями и неправильными диагнозами) он бессилен. Следовательно, что? Правильно, ужесточение!

В марте 1830 года карантин становится совсем уж строгим — жителям Севастополя запрещается вообще покидать дома. За исключением, разумеется, «их превосходительств» — эти по-прежнему ходят друг к другу на «аменины» и вальсируют на балах. Тотальный «локдаун» длится около 80 дней, после чего намечается объявить: мы победили болезнь!

Увы, 31 мая в самом бедном районе Севастополя — Корабельный слободе, умирает женщина и штаб-лекарь Шрамков произносит очередное роковое: «Чума!».

Шрамков — редкостная гнида, причём это не субъективное мнение, а показания нескольких сотен (СОТЕН!) матросских жён и вдов, взятых после тех событий: «Претерпевала истязания и домогательства от штаб-лекаря Шрамкова».

Отказать ему невозможно, иначе, пожалуйте, сударыня в изолятор. Но может, он тогда не ошибся? Интриги у обладающих «послезнанием» никакой — чумы в Севастополе не было. Вообще!

А в тот момент — ну кого волнуют проблемы нищебродов? «Жесткач» для Корабельной слободы продляют, а потом и вовсе её обитателей выводят за город на «дополнительное ограничение». Экипажи кораблей волнуются: там, на берегу, их семьи, родители, жёны, дети.

Пропаганда с экспертами в лице контр-адмирала Скаловского и протопопа Софрония взывает к сознательности: «Одумайтесь, против Бога и царя прёте!» Для вящей убедительности и аргументированности приглашают пехоту с «ядерным калибром» (пушки с ядрами), окружив недовольных сплошным «карантином».

Губернатор Столыпин (его старшая сестра — бабушка поэта Лермонтова и он родственник того самого, не родившегося пока Столыпина), вводит «патрульный режим», требуя пресекать «экстремизм» на корню, чем значительно сокращает жизнь самому себе.

Ночью на соборной колокольне ударил набат и толпа без масок, ворвавшись в резиденцию, растерзала и его, и часть наиболее «чумовых» распорядителей. Правоохранители начальству не пособили, рассосавшись неведомо куда, а гарнизон вмешиваться отказался, ибо по тихой грусти сочувствовал «чума-диссидентам».

Свежий губернатор (взамен линчёванного) черкнул расписку: «Объявляю всем жителям города Севастополя, что внутренняя карантинная линия в городе снята, жители имеют беспрепятственное сообщение между собой». Примерно то же самое написал «переобувшийся» эксперт Софроний.

Ну а дальше (это произносится голосом Радзинского) к Севастополю подтянулись верные войска, «темноту» подавили, солнце воссияло: семерых казнили, тыщу человек объявили каторжанами, более 4 тысяч переселили за «101 километр», некоторых вплоть до Архангельска.

Холера??? Она, «умикробилась» сама собой после отмены того «локдауна» и не накрыла город «второй волной». Несмотря на все нарушения неблагодарными мятежниками предписаний «Россимпернадзора». И до внедрения первых медицинских перчаток ждать пришлось ещё целых 60 лет. А эпилог составил французский писатель Альбер Камю в 1947 году. Не к этой конкретно истории, а вообще: «Единственным оружием против чумы является честность».