Если в доме поселился… психбольной

С начала октября, предупреждают врачи, у психически нездоровых людей обостряются симптомы заболевания. О том, чем может обернуться во многоквартирном доме соседство с такими людьми, «СП» рассказал обычный гражданин, полтора десятка лет испытывавший на собственном опыте все «прелести» подобного сосуществования.

«Ты помнишь, как все начиналось»

Это сейчас Алексей Сарченков ложится спать спокойно и не боится проснуться под обломками своей квартиры. Это теперь он не опасается, что его дочь обварят кипятком, а жену пырнут ножомницами прямо на лестничной клетке. Но в период с 1998 по 2013 год он, вместе с большинством остальных жильцов его подъезда, жил буквально как на пороховой бочке, вздрагивая едва ли не от каждого шороха за стеной.

А все дело в том, что в соседней квартире проживала гражданка Наталья Ермолова. Обычная, на первый взгляд, женщина средних лет, но страдающая шизофренией.

Сначала, когда Алексей с женой и годовалой дочкой только-только переехал в квартиру № 7 в обычной пятиэтажке одного из периферийных городов восточного Подмосковья, этот нюанс, в принципе, не доставлял ему никаких хлопот.

«Все соседи, — рассказывает он, — знали, что в восьмой квартире обитает пожилая женщина Елизавета Васильевна со своей больной дочерью Наташей. Одни говорили, девочка была подающей надежды пианисткой и повредилась умом, когда не смогла выиграть престижный конкурс молодых исполнителей, а другие — что врачи честно предупреждали Елизавету во время беременности, что ее дочка гарантированно будет умственно неполноценной и советовали либо сделать аборт (дело было еще во времена СССР), либо сразу отказаться от ребенка после рождения. Но та была непреклонна в своем решении родить, как говорится, для себя. Достоверно же об истинных причинах недуга никто не знал, так как дамы вели затворнический образ жизни, покидая жилище лишь по необходимости. Но поскольку никаких хлопот они никому не доставляли, к ним никто и не лез. Лишь периодически Наташа играла пьесы на пианино».

Оно, к слову, и послужило «спусковым крючком» всей дальнейшей цепи неприятностей длиною в 15 лет. Поскольку инструмент не настраивался, очевидно, никогда с момента его приобретения в семидесятые годы прошлого века, то музыкой издаваемые звуки назвать было очень сложно. И через год Алексей, устав их слышать то в 12 часов ночи, то в 7 часов утра, встретив Елизавету Васильевну у подъезда, предложил ей вызвать настройщика, и даже был готов расплатиться с ним за работу. Но его предложение почему-то было категорически отвергнуто.

«Очевидно, мать рассказала о моем предложении своей дочери, — вспоминает Алексей, — после чего та резко увеличила продолжительность и частоту своих экзерсисов, а в качестве прелюдий к ним стала с матерной руганью поколачивать в общую стенку. Возможно, со временем все бы и сошло на нет, но однажды нам с женой надо было на сутки уехать из города, и мы попросили посидеть с дочкой одну дальнюю родственницу. Когда Наташа в очередной раз села за инструмент в полночь, та безо всякого умысла безапелляционно постучала к соседям в дверь и попросила прекратить игру, поскольку та мешает спать маленькому ребенку».

Это помогло, но всего лишь на пару дней. После этого ситуация только усугубилась.

Маразм крепчал

По словам Алексея, Наташа стала вести себя еще более агрессивно. «В „хрущевках“ звукоизоляция и сама по себе не выдерживает никакой критики, но соседка словно чувствовала, что есть места, в которых она просто никакая, — сетовал он. — Она вставала туда и громко начинала сама с собой обсуждать нашу семью, абсолютно не выбирая выражений. Особенно ее интересовали наши с женой интимные отношения. Создавалось впечатление, что Наташа, когда не терзает пианино, специально подслушивает, что происходит в нашей квартире, потому что ей становились известны практически все нюансы нашей жизни. О которых она громогласно рассуждала, стоя у закрытой двери в своей прихожей, в результате об этом тут же узнавал весь дом. Конечно, такое повторялось не каждый день, но раза три в неделю было точно».

Через год Алексей обратился в местную администрацию — нельзя ли как-то заставить человека не шуметь на весь подъезд хотя бы после 22−00? Там пообещали разобраться, прислали проверяющих. Они побеседовали с матерью Наташи, та обязалась по мере сил призывать дочь к порядку. На большее чиновники на рубеже «нулевых» оказались неспособны и порекомендовали искать решения проблемы в органах внутренних дел. Алексей пошел к участковому, но того даже не пустили на порог неспокойной квартиры. Тот развел руками — дескать, насильно вламываться не могу, большего сделать не в состоянии, приходите, когда будет серьезное нарушение законодательства.

С тех пор Алексей с семьей фактически перешел на осадное положение. Наташа буквально сорвалась с цепи: стоило лишь Сарченковым подать хоть какой-то признак активности в квартире — включить телевизор или повернуть ключ в замке — она тут же оказывалась на своем «боевом посту» в прихожей и начинала поносить их буквально на чем свет стоит, причем в таких выражениях, которым позавидовал бы любой исследователь табуированных слов и выражений. Елизавета Петровна честно пыталась утихомирить дочь, но все чаще это выходило ей боком: пожилую женщину хрупкого телосложения рослая и жилистая Наташа нещадно поколачивала. Соседи при встрече лишь сочувственно качали головой, но никаких конкретных вариантов решения проблемы Сарченковым не предлагали.

Еще через год такой жизни Алексей в отчаянии обратился в местный психдиспансер — примите меры. Врачи ответствовали — не имеем права насильственно госпитализировать, только по собственному желанию больного (да здравствует российское законодательство, самое гуманное в мире), если буйствует, звоните в психиатрическую неотложку, вот телефон, это вообще-то их компетенция, неужели не знали?

Во время очередного приступа Наташиной активности Сарченков набрал заветный номер. Его спросили — как именно буйствует человек? Узнав, что речь идет о стуках в стены и громкой нецензурной брани, ответили — когда побежит, например, с ножом по подъезду, тогда и звоните.

Один в поле не воин

С тех пор утекло достаточно много воды, Сарченковы уже как-то свыклись с таким соседством и отсутствию реальной помощи. Ну, дал бог такую соседку, что уж теперь поделаешь, как-то жить все равно надо. Кстати, соседи Ермоловых снизу, к тому времени благополучно переехали в другой дом, а пустующую квартиру сдавали. Правда, ни один арендатор там долго не задерживался. Но у Сарченковых возможности переехать не было никакой.

Дочка Алексея уже заканчивала начальную школу, когда внимание больной соседки переключилось на нее. Раз в два дня она кричала, что рано или поздно плеснет на девочку кипяток с балкона (он как раз располагался прямо над подъездом), а каждый вечер в красочных деталях расписывала школьнице все прелести беспорядочной половой жизни (причем сама Наташ замужем, естественно, никогда не была). К тому времени, кстати, Сарченков уже наглухо заделал все смежные с квартирой Ермоловых отверстия, включая распределительную коробку, и даже положил на стену два слоя звукоизолирующего материала. Однако толку от такого труда было немного. Радовало хотя бы то, что за пределы своего жилища Наташа по-прежнему не выходила, ее мама наглухо держала оборону.

Но в один из дней 2006 года Елизавета Петровна скончалась. И хотя в свидетельстве о смерти значилось нейтральное «остановка сердца», по подъезду пополз слух, что ее забила до смерти дочь. Так ли это было на самом деле, неизвестно, но когда «родительский контроль» исчез, стало еще хуже. Спустя месяц, возвращаясь октябрьским вечером домой, Сарченковы уперлись в изрубленную в клочья обивку своей входной двери. «Выяснилось, — вспоминает Алексей, — что это дело рук Наташи, которая собиралась отомстить соседям за смерть матери. Это было просто счастье, что мы утром попросили дочь не спешить из школы домой, а дождаться нас, так как собирались пройтись всей семьей по магазинам. Что было бы с девочкой в противном случае, боюсь даже представить».

Конечно, тут довольно оперативно подтянулись врачи и полицейские, вызванные перепуганными соседями. Первые оперативно увезли больную Ермолову в стационар, а вторые завели дело по статье «мелкое хулиганство» (никто ведь не пострадал, резонно заметил участковый, значит, хулиганка). Однако через неделю Наташу из диспансера выпустили «за хорошее поведение», а дело закрыли, поскольку она «не отдавала себе отчет в своих действиях по причине хронического душевного расстройства». И через месяц все началось сначала.

Только при этом ранее пассивные соседи резко активизировались. Старшая по подъезду даже собрала подписи под коллективным письмом в местный трест газового хозяйства с просьбой отключить квартиру оставшейся без попечения Ермоловой от газоснабжения после того, как Наташа пообещала (в очень приблизительном переводе на литературный русский язык) «взорвать этот гадский дом к чертям собачьим». «Естественно, — говорит Алексей, — газовики ничего такого предпринимать не стали, сославшись на запрет отключения потребителя от данного ресурса при отсутствии задолженностей. Но тут хотя бы все остальные жильцы поняли, что дело, как говорится, пахнет керосином, и заволновались».

Здоровье Ермоловой, предоставленной теперь самой себе, стало быстро расшатываться. После смерти матери она не следила за собой, не убиралась в квартире. Поскольку в свою квартиру Наташа не пускала никого, кроме появляющегося раз в две недели сотрудника социальной службы, приносившего продукты и пенсию по инвалидности, то засорившийся унитаз прочистить было некому, в связи с чем ее утренние и вечерние гигиенические процедуры сопровождались приступами буйства. В результате скоро весь подъезд (а прежде всего — квартира Сарченковых) наполнился сначала неприятным запахом гниющих отходов, затем — тараканами и даже клопами.

Соседи продолжали ежемесячно писать жалобы в разные инстанции, но теперь это приносило небольшое облегчение — раз в полгода за Наташей приезжали врачи в сопровождении полицейских и увозили ее на трехнедельное лечение. Однако к тому времени еще двое соседей сверху, не выдержав пытки запахами и насекомыми, также продали свои квартиры.

Печальный исход

Возвращаясь домой, Ермолова прекрасно понимала, что кроме непродолжительного лечения больше к ней никаких рычагов применить невозможно, и становилась все агрессивнее. От реальных увечий семью Сарченковых спасало только то, что они покидали квартиру все вместе, и возвращались в нее также вместе. Из-за этого, кстати, Алексею даже пришлось сменить хорошо оплачиваемую работу в столице на менее престижную в родном городе.

Отчаявшись добиться полной изоляции буйствующей соседки, подумывать о продаже своей квартиры стали и Сарченковы.

«Очень не хотелось расставаться с удобной и хорошо отремонтированной квартирой, в хорошем и престижном районе, где от подъезда до поликлиники, больницы, рынка, автобусных остановок, а главное — прекрасного лесопарка с озером, было рукой подать, — сокрушается Алексей. — Однако ситуация не менялась: врачи по-прежнему ссылались на нормы законов, которые не позволяют держать больную в стационаре принудительно, а полицейские по тем же причинам отказывались вскрывать двери частной собственности, потому что квартира Ермоловых была приватизирована и по завещанию принадлежала Наташе. Да, санитары стабильно увозили ее в больницу. Но там, как выяснилось, она демонстрировала идеальное поведение и становилась буквально шелковой, так что ее быстро выписывали. Мы видели только один выход — переехать».

Два года попытки найти покупателей результата не давали. Наличие столь неприятного соседства разом перечеркивало все достоинства квартиры, дома и района. В итоге квартиру по цене гораздо ниже рыночной удалось пристроить в одно агентство недвижимости, да и то потому, что контора была не местная.

«Пришлось взять кредит и вообще уехать в другой город, — повествует Алексей. — Потому что за 15 лет Наташа с ее воспаленной и больной фантазией со своего балкона на весь двор о нашей семье наорала-насочиняла такого, что, как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать. Так как городок у нас был маленький, то все сплетни расходились едва ли не со скоростью света, и находилось немало таких людей, которые считали, что дыма без огня не бывает, и даже больные на всю голову такое сочинить не способны».

Новое место жительства, конечно, тоже не фонтан, делится сокровенным Сарченков. Тут имеются и асоциальные товарищи, и характеристики самого жилья не самые лучшие. «Но по сравнению с тем, что пришлось пережить по прежнему адресу, любое место, где нет Наташи Ермоловой, нам кажется абсолютным раем», — умиротворенно резюмирует он.

P.S. Все имена и фамилии, приведенные в материале, изменены.