В России есть институт репутации

Бывают такие устойчивые выражения наподобие поговорок или пословиц, которые кочуют из одного публицистического текста в другой и, в общем, живут своей самостоятельной жизнью. В этой их жизни, как и в нашей, есть свои плюсы и минусы. С минусами понятно: когда какая-то мысль становится штампом, это ее обесценивает и портит. Но есть плюс — чем заезженнее мысль, тем меньше она нуждается в доказательствах. Все как-то по умолчанию согласны с тем, что если многие сотни авторов повторили эту мысль, то она и есть истина, не подлежащая сомнению. Тут даже заштампованность становится скорее преимуществом; в конце концов «воробей птица, олень животное» — это тоже штамп, но ведь и истина при этом.

Среди таких штампов-истин — замечательное выражение «в России отсутствует институт репутации». Кажется, я тоже где-то его использовал, не задумываясь, и это меня не красит, потому что на самом деле институт репутации в России, конечно, есть, да еще какой. Может быть, нет в мире второго такого общества, как наше, в котором репутации были бы так устойчивы. Просто мы привыкли считать репутацию чем-то абстрактным, термином из словаря, и, наверное, поэтому нам кажется, что если в жизни мы не сталкиваемся с дословным повторением словарного определения, то и самого явления в жизни тоже нет. А это совсем не так.

Будучи знакомым с, наверное, несколькими сотнями людей из журналистской и политической Москвы, я точно знаю о каждом из этих людей, чего от них можно ждать, на что они способны и на что готовы. Я знаю тех, о ком уверенно могу сказать, что у них всегда все будет в порядке, и тех, по чьему поводу можно не сомневаться — они ничего не добьются, даже если прыгнут выше собственной головы. То качество, которое позволяет делать такие выводы о людях — это, в общем, и есть репутация этих людей.

Свои особенности у принятого у нас института репутаций, конечно, есть. Ключевое качество, позволяющее судить о человеке, никак не связано с его личностью, роль личности минимальна. Первична среда и то сообщество, к которому он принадлежит. Не хочется срываться в еще один заезженный термин — «свой-чужой», — но да, речь идет именно об этом принципе. «Своизм» присущ у нас любому сообществу, даже самому маленькому, и понятно, что если человек «свой», то ему и позволено больше. Издержки феодализма, наверное, или советского двоемыслия, не знаю.

Я помню, как пять лет назад мы с Захаром Прилепиным чуть не пошли работать в газету «Завтра», которая тогда задумывалась о переформатировании. Среди тех, кто отговаривал меня от такого карьерного шага был Дмитрий Ольшанский, и единственный аргумент, который он использовал, звучал примерно так: да, говорил Ольшанский, газета у вас получится замечательная, с этим никто не спорит и сомнений здесь нет, только это никакого значения иметь не будет. Газету «Завтра» может делать только человек типа Проханова, то есть, хоть и эксцентричный, но все же член московской богемы с огромным стажем. Ему простят все, вам — ничего, потому что вы чужаки, провинциалы, и спрос с вас другой. Доводы Ольшанского звучали странно и неожиданно, и я даже не уверен, что они тогда вообще на меня подействовали, но сейчас, спустя годы, я понимаю, что он был, конечно, прав.

Самый свежий случай, когда я снова прочитал жалобы на то, что в России нет института репутаций — это история с доктором Лизой, Лизой Глинкой, которая стала заявителем лоялистского марша в честь Дня народного единства вместе со всеми парламентскими партиями и некоторыми общественными деятелями понятно какого типа. Доктора Лизу за это все ругают, называют «доктором Подлизой» и всякими другими словами, и почти не слышно голосов, которые звучали бы в ее защиту. Этот сюжет неплохо рифмуется с историей двухлетней давности, когда другая знаменитая благотворительница, Чулпан Хаматова, снялась в предвыборном ролике Владимира Путина. Тогда это тоже вызвало много споров, но интонация была все-таки другая — Хаматовой средний либеральный комментатор скорее сочувствовал, возлагая всю вину за неловкую ситуацию на тех, кто вынудил ее сняться в том ролике. Почему-то все сходились на том, что ролик был вынужденный. И хотя прокремлевские комментаторы тогда сказали много агрессивных слов в защиту Чулпан Хаматовой от травли, слова те были пустые — Хаматову же никто не травил, и такого, что говорят сейчас о Глинке, в адрес Хаматовой сказано не было вообще. В чем разница? Ведь обе, Глинка и Хаматова, занимаются одинаково добрыми делами. Я подозреваю, что все дело в том, что Глинка не играет в театре и кино, то есть для московской гуманитарной интеллигенции она не своя, и ей позволено меньше, чем известной актрисе.

Второй случай того же ряда — история с исследованием этнического состава российских миллиардеров в обновленной «Ленте.ру». Не Бог весть какое разжигание, но, по крайней мере, игра на грани политкорректности, особенно в части выводов о несоответствии этнических пропорций в рейтинге богачей с этническими пропорциями в обществе в целом. Исследование вызвало много споров, осуждающе высказался даже Николай Сванидзе. Но есть один забавный нюанс — кого именно осуждают.

Сам график с кружочками — «горских евреев столько-то, обычных столько-то» — делала команда «Рамблер-инфографики». Это люди из старого РИА «Новости», люди с хорошей репутацией или, как это у нас принято называть, приличные люди. Свою позицию по поводу рейтинга горских и прочих евреев эта группа объяснила так, что она, конечно, не в восторге от таких игр с национальным вопросом, но корпоративные правила таковы, что приходится делать что просят — объяснение не очень убедительное (Шамилю Тарпищеву в похожей ситуации пришлось писать много извинительных писем, и все без толку), но оно моментально успокоило всех критиков — скорее всего, именно потому, что «инфографика» — это свои, а ругать приятнее чужих, то есть новую редакцию «Ленты».

Мы почему-то всегда ждем, что репутация — это когда человек что-то делает, и дурной поступок подрывает его репутацию. Но у нас («в советской России») все иначе, все наоборот — у нас сначала, часто по праву рождения, человеку дается репутация, а потом она служит ему страховкой от порицания при недопустимых поступках.

То есть в России институт репутации есть, просто он вот такой особый.

Фото: Александр Вайнштейн/Коммерсантъ