Мы не поверим

«Министерство культуры СССР, Госкино СССР, Министерство культуры РСФСР, ЦК профсоюза работников культуры, Всероссийское театральное общество, Главное управление культуры исполкома Моссовета, Московский театр драмы и комедии на Таганке с глубоким прискорбием извещают о скоропостижной кончине артиста театра Владимира Семеновича ВЫСОЦКОГО и выражают соболезнование родным и близким покойного», — 1980 год, газета «Вечерняя Москва», сорок шесть слов, единственное сообщение советских СМИ о смерти Высоцкого, больше не было — ни по телевизору или радио, ни в других газетах, нигде. Похороны Высоцкого при этом — один из двух случаев в Москве ХХ века, когда похороны (вторые — Сталина, конечно) сами по себе стали важным эпизодом городской истории. Событие, о котором будут писать мемуары и статьи, снимать кино, рассказывать детям и внукам. Настоящее историческое событие, но полезешь в подшивку — найдешь только те сорок шесть слов в «Вечерней Москве», больше ничего. Газеты молчали, а все откуда-то узнали, вышли хоронить всем городом (понятно, что не всем, но много же народу было, ни с кем больше так не прощались). Смерть — отдельно, медиа — отдельно. Тоталитарный Советский Союз состоял из миллиона условностей, недомолвок и умолчаний. И смерть почему-то была одним из них, но начнешь перечислять знаковые позднесоветские смерти — ну вот просто вперемешку, кто придет в голову: Машеров разбился в ДТП — все знали. Зою Федорову убили грабители — ну да, убили. Журналист Каверзнев чем-то заразился в Афганистане — видимо, да, отравился. Шпаликов повесился. Шукшин уснул и не проснулся. Были какие-то истории про актеров — N был в запое и захлебнулся рвотой, или NN, сначала подумали, зарезался, а потом оказалось, что его зарезала жена, ее посадили. Или еще был актер, с ним была девушка, и он хотел ее зарезать, но соседи вызвали милицию, милиционер актера застрелил. В газетах не писали, но все про все почему-то знали.

И еще знали, как это бывает на Западе — может быть, даже не столько из фильмов или книг, столько из того же воздуха, который приносил свежие слухи про Зою Федорову или Каверзнева, но все хорошо себе это представляли: вот, нашли труп, пришел полицейский, обвел труп мелом, потом тело унесли, потом расследование, и в газете на первой полосе фотография мелового контура, потом выяснили, кто убийца, его ищут, и газета тоже кричит заголовком: «Поймайте ублюдка». Ублюдка ловят, в камере смертников он продает права на свой последний монолог модному мужскому журналу.

Мы давно ушли от советских пуританских нравов. Не все, конечно, в порядке со свободой слова, но времена некрологов из сорока шести слов точно ушли навсегда, и если смерть — то смерть; знаете, есть такая довольно спекулятивная традиция — рассуждать, как бы повел себя кто-то великий, если бы дожил до наших дней. Я тоже склонен думать, что угадать такие вещи невозможно, но есть более бесспорная версия этой нехорошей игры: что было бы, если бы кто-то великий из прошлого умер сейчас. Здесь-то уже не поспекулируешь, здесь все вполне понятно. Умри Высоцкий сейчас — был бы и меловой контур в эксклюзивном видео «Лайфньюса», и сенсационные признания друзей в «Комсомольской правде», и программа «Пусть говорят», закрученная так лихо («Марина Влади и Оксана Афанасьева впервые в одной студии!»), что вся страна бы плакала. Через месяц-другой финальное расследование в МК — оказывается, кололся, представляете?

И вроде бы все так же, как на Западе. Так, да не так. Потому что будет слив в «Лайфньюсе» (покупал перед смертью водку, руки дрожали, глаза были красные), потом другое издание подтянется («Имел ли покойный право жить? Давайте разберемся»), и будет даже популярное ток-шоу, в котором рассмотрят все версии вплоть до инопланетян, а потом выйдет Владимир Маркин из СК и скажет, что криминальный характер смерти не подтвержден.

И здесь надо обратить внимание на главное, а главное звучит так: мы не поверим. Эти люди за эти годы рассказали нам столько неправды, что верить им в каждом очередном конкретном случае — извините, нет такой опции, отвалилась кнопочка, сломалась. Смерть любого известного человека теперь — это повод для поиска альтернативной версии; если кто-то умер не от старости, то это уже навсегда — «мутная история». От чего умер Андрей Панин, вы знаете? Я нет, например.

Это как в старой сказке про дудочку и кувшинчик. За двадцать лет мы откочевали от «в газетах молчат, но все знают правду» до «в газетах есть все подробности, но правды не знает никто». Удивительный парадокс России XXI века, один из множества.

Фото: Алексей Юшенков/ ТАСС