Цой работал кочегаром

«Поколение дворников и сторожей» — уже выросло поколение, для которого эта строчка Гребенщикова нуждается в пояснении. Что за дворники, что за сторожа? Надо объяснять: так, мол, и так, дорогие дети, лет сорок или тридцать назад в нашей стране были такие странные законы, что человек обязательно должен где-нибудь работать, и того, кто не работает, могли отдать под суд, как поэта Бродского. И музыкантам, художникам, писателям, которым не было места в официальной культуре, приходилось устраиваться на какую угодно работу. Художники с «бульдозерных выставок» становились иллюстраторами в детских журналах, неиздаваемые писатели сочиняли сценарии для мультфильмов, а самые бескомпромиссные устраивались буквально дворниками и буквально сторожами. Цой работал в кочегарке, представляете? Вот такое было время, и об этом времени и написана песня «Поколение дворников и сторожей».

А еще, дети, эта песня делается актуальной и теперь, потому что сейчас хоть и не восемьдесят третий год, но ведь и не девяносто четвертый, и свободы гораздо меньше, чем надо. Тридцать лет назад в нашей стране существовали художники и музыканты, которые были лишены возможности работать художниками и музыкантами, и они устраивались дворниками и сторожами. Теперь у нас много журналистов, которые лишены возможности работать журналистами, и они тоже устраиваются дворниками и сторожами.

Ну или почти дворниками и сторожами; вот, скажем, должность вице-президента близкого к Кремлю пиар-агентства «Михайлов и партнеры» — она не вполне дворницкая, и даже совсем не дворницкая, и деньги огромные, и даже, я думаю, при желании машину с мигалкой можно организовать. На эту должность теперь взяли Марианну Максимовскую; она много лет вела передачу «Неделя» на Рен-ТВ, эта была очень уважаемая передача, она очень отличалась от остального российского телевидения, в ней критиковали власть и не поддакивали пропаганде, либеральная интеллигенция очень любила эту передачу, но в этом году ее закрыли. У Марианны Максимовской больше нет возможности работать журналистом в России — точно так же, как Цою или БГ нельзя было работать музыкантом в Советском Союзе. Максимовская ушла на должность «с мигалкой», и несмотря на всю понятную разницу, выбор, который она сделала — он ведь примерно такой же, как у Цоя или у БГ тридцать лет назад.

И в этом «примерно» — вся разница между советским тоталитаризмом и нашей нынешней игрой в тоталитаризм. Нонконформисты восьмидесятых шли в дворники, потому что иначе их отдали бы под суд и выслали бы или даже посадили. Нонконформисты десятых идут в чиновники, потому что иначе им будет трудно жить без привычной шестизначной зарплаты и прочего. И вывод, который из этого, видимо, стоит сделать — он явно не в пользу наших нонконформистов.

Борис Гребенщиков мне однажды рассказывал, как именно в тот период, когда шла речь о том, что ему обязательно надо где-то работать, после тбилисского фестиваля весь «Аквариум» пригласили на службу в оркестр Леонида Утесова (БГ еще смешно оговорился и сказал, что это был оркестр Марка Бернеса; я сказал — погодите, но Бернес ведь умер, когда вы были ребенком, он растерялся — «Да? Надо же. Тогда Утесов, конечно»; только такие оговорки и выдают по-настоящему несоветского человека), и там было два условия — надо было играть музыку советских композиторов и одеваться в одинаковые концертные костюмчики, и оба эти условия показались музыкантам неприемлемыми, и они к Утесову не пошли, и БГ как раз тогда устроился сторожем. Представить такую историю сейчас — ну, трудно, по крайней мере. Если ты не пойдешь к Утесову, то тебя даже не посадят, но случится нечто более страшное — тебе не на что будет купить шестой айфон. И новые дворники со сторожами, вздыхая, идут в очередное «Утесов и партнеры», и все их понимают.

И если бы я сам работал сейчас дворником, у меня, может быть, было бы моральное право что-нибудь возмущенное по этому поводу сказать, но дворником не работаю и я, и поэтому могу позволить себе только вздохнуть по поводу того, что Россия в ее нынешнем виде — это, может быть, и не навсегда, но очень надолго, и именно потому, что она держится на Марианне Максимовской. И такая опора, конечно, более устойчива, чем любые дубинки ОМОНа или что там у нас еще принято называть опорой режима в самом плохом смысле. Я действительно не хочу никого ни в чем упрекать, но пока эта опора существует, все остальное будет понарошку — и пресловутая Манежка, и нелюбовь к «смотрящим в стол», и вечнозеленое «стыдно за Россию», и еще более вечнозеленое «пора валить». Это все понарошку, а наше настоящее, то есть та самая неприятная реальность, о которой действительно тяжело разговаривать и даже просто думать — это как раз «Михайлов и партнеры» с мигалкой, и корпоратив ВТБ с Макаревичем, и даже «Книги в парках», из которых сейчас Следственный комитет делает какую-то шпионскую драму, но они не перестают от этого быть таким же государственным мероприятием, как любой концерт с Лепсом в Кремле. Галич не пел на кремлевских утренниках. Даниэль и Синявский читали книги не в парках, а на лесоповале. Цой работал кочегаром.

Кочегаром, а не инструктором райкома комсомола. Это важно.

Фото: Юрий Мартьянов/ Коммерсантъ