«Мы с Украиной на разных полюсах»

Часть вторая. Начало здесь.

«СП»: — Ринат, расскажи про состав ополчения. Ходит много слухов — что чуть ли не большинство из России. Отдельно нужно сказать про кавказцев — украинскую сторону особенно тревожат чеченские наёмники. Что там вообще с этническим составом — кто воюет-то?

— Приезжих процентов двадцать, возможно чуть больше или чуть меньше. Очень редко попадаются люди с боевым опытом — в основном все обычные доброходы. Если с украинской территории ополченцы — то больше всего ребят, как ни странно, именно с Одессы. Хотя есть украинцы даже с Центральной и Западной части.

Кавказцев — наверное, столько же по количеству, как и ребят с той территории Украины, которая пока ещё контролируется Киевом.

Конкретно про чеченцев — несмотря на то, что первый мой командир был наполовину чеченец, больше ребят из Чечни, а уже тем более кадыровцев, я сам не встречал, а с чужих слов стараюсь не говорить.

Видел дагестанцев, армян, словаков, одного чеха. Видел двоих казахов. Есть узбеки и татары — но чаще всего они наши, местные.

«СП»: — А возраст ополченцев какой? Какой у них, что называется, социальный статус? Кто они?

— Про пацанов-ополченцев я могу говорить бесконечно и уж точно с большим удовольствием, чем про себя.

Сначала, например, в Славянске большая часть была взрослых мужиков за сорок. Теперь молодежи намного больше. Самые взрослые? Ну, за 60 встречал. Помню, в Иловайске дед погиб — он пришел вместе с внуком, которому было 13. В бой внука, понятное дело, никто не пускал, но малыш был боевой и сильно переживал, когда деда убили.

Видел восемнадцати-девятнадцатилетних реально геройских пацанов.

Из молодых и смелых — в основном все уличные. А вот среди более взрослых — кого только нет. Помимо работяг, шахтеров, видел бывшего волне успешного музыканта. Предпринимателей, а иногда и успешных предпринимателей, как ни удивительно, довольно много.

Погибший Артемка Кислый был обычным современным весёлым пацаном, любил читать рэпчину и футбол. Мой друг белорус — пусть он меня простит — вообще больше на такого себе современного хипстера похож. Скептик и любитель всего неформального.

Был мужик с семью детьми.

Циркача-акробата помню, учил с РПГ стрелять, смелый парень был, в Иловайске погиб.

Есть ребята, у которых срок есть. В основном ведут себя очень достойно. Иногда случается, что их много в одном подразделении, иногда — вообще нет. Помню, когда стояли под Нижней Крынкой, в моём отделении из двенадцати человек только еще один парень, кроме меня, был без отсидки. Когда они раздевались на солнышке, это было что-то вроде выставки любителей татуажа. Но, как ни странно, с дисциплиной было всё в порядке, никто не брал лишнюю сигарету или лишний кусок хлеба. А если и брал, ополченец Дед с легка мурчащей интонацией спрашивал: «Что за мышиная движуха в нашем коллективе? Если кто не признается — в следующий раз всё будет жестко!».

Раньше, наверное, было побольше, так сказать, подрасстрельных людей — которые хоть и нарушали дисциплину, но воевали геройски. А сейчас мало с кем церемонятся и на заслуги не смотрят: армия, значит армия.

…А очень и очень многие быстро съехали отсюда. Какие все были важные и сильные поначалу: прямо хозяева Донецка. Большая часть, кстати, из ментов. Сейчас часть из них вернулась — и стоят в очереди с большими мордами и поджатым хвостом в надежде получить хоть какое-нибудь место, но лишь бы в структурах. Надеются, наверное, что всё будет, как раньше. Но на Донбассе после войны много всяких перемен произойдет. Как говорит мой дружаня Слон: «Если второго августа после войны какая-нибудь сука будет кричать и бить себя в грудь, что он вэдэвэшник, но при этом он не воевал — я его прямо в фонтане утоплю».

Так что как-то так.

«СП»: — Как относятся к Путину в среде ополченцев? Считают ли, что Россия «слила»?

— K Путину относятся хорошо. Если и появляются упаднические разговоры, в сторону Путина они редко направлены, в основном — на местное правительство. Слив не слив — это дело такое: за минувший почти уже год чего только не думали. Но, как ни странно, народ потом понял, что почем и закусил удила.

Знаю я аргументы интеллектуалов с той стороны: «Вы предали свое государство, хотели втихую отделиться, как Крым — а вам вскормили теорию Новороссии и принесли в ваш дом войну». Пусть и эти люди в задницу идут: может теорию нам и вскормили, но мы были не против. А вы хлебайте своё бандеровское пойло.

Наверное, российские либералы скажут: вас поссорили, надо было обняться, и помириться. Может, и надо было. Но ребята с битами в наших городах — мы это заметили, передачи на украинском центральном ТВ, в которых говорится о нашей ущербности и дотационности — тоже посмотрели, и это ещё до приезда бронетехники, которая давила мирных людей.

И это всё мало было похоже на объятия. А тут особый край: замирить нас легко, но на агрессию мы реагируем с еще большей агрессией.

Хотя, конечно, обидно, что весь удар пришелся именно на нас. Особенно обидно, когда крымчане говорят о своей особенности или о больших трудностях, так сказать, переезда!

«СП»: — А про украинскую сторону что скажешь? Что ты о них думаешь?

— Значительная часть там действительно русских по сути — но одураченных людей. Про остальных — не знаю. Мы и правда с ними на разных полюсах.

Читал еще давно мемуары немецкого солдата. Он вернулся из английского плена в Берлин, и говорил: немцы проиграли потому, что предали идеи Гитлера. Так вот, мне кажется и здесь та же история: они нас не поймут и не простят никогда. Чтобы нам с ними мирно жить — нам нужна только настоящая победа. Да, это ужасно — победа над некогда своими, но по-другому никак. Когда они получат то, что получат — лишь тогда пойдет процесс на сближение. Да, они нас станут ненавидеть еще больше — но уже втихую из-под лавки.

Тогда наши миролюбы, которые приедут в Донецк из Крыма и Киева — те самые люди, что пережили больше всех душевных потрясений и так много писали об этом в соцсетях, — они начнут извиняться за нас и за нашу победу, или от нас этого требовать. Русские люди вообще, по ходу, любят извиняться за свои победы.

«СП»: — А ты? Лично ты? Что ты думаешь? Мириться надо?

— Я ни с кем мириться не буду. А всех «мирил» провожу на могилку к пацанам. Да, я обозлился. Моего сослуживца, после долгих побоев, застрелили и бросили в кусты. А второго — наряжали в женское платье и подвешивали на петле, не раз. У нас такого обращения с пленными не было, ну побили раз плотно, а потом максимум заставляли прыгать и орать их сокровенное: кто не скачет, тот…

Да и бабушку, которая к нам выскочила из одного дома, причитая, что укры к ней в дом попали — а на ней халат дымился — мне не забыть. И мужика помню, пришедшего пьяным с годовалым ребенком на наш блок-пост, после того, как его жену разорвало после первого полета «сушек» над Иловайском. И девчонок изнасилованных. И детей убитых в Донецке на футбольном поле. А они, суки наглые, всё поют себе любимую песню про распятых мальчиков…

«СП»: — Прогнозы есть у тебя какие-то?

— Нас точно еще ждет веселье.

Многое я понял еще во время первого штурма Иловайска, когда люди, которые находятся рядом с тобой, на глазах превращаются в былинных персонажей. Не все, конечно, — но самых смелых хватает для нужного сопротивления — и чтоб ободрить других.

В какого бы чудака и мизантропа жизнь меня не превратила, в чулане памяти останутся моменты настоящего героизма на войне.

В том же Иловайске девчонки — поварихи и медички — всего с тремя мужиками-бойцами, держали оборону бригадного дома и на крики укров: «Сучки, сдавайтесь!» — отвечали: «Донбасс не сдается!» — и кидали в них гранаты через окно.

И как мы стояли на блок-посту, когда нас глушили со всех сторон, у нас уже почти не было б/к, и не было связи — и командир принял решение держаться до того момента, пока не останется по рожку патронов — и лишь в этом случае отходить. И мы тогда, благодаря его стойкости, всё сделали правильно.

А Гиви, не спавший неделями и посыпавший укров из всего тяжелого?

Да всё, что творилось тогда рядом с нами и на других направлениях, показало мне, что со всеми нашими ужасными ошибками, мы умеем воевать.

В чисто военном плане мне очень интересно, как та сторона будет держать позиции, если мы пойдем реально вперед? Поверь мне, они в своем большинстве не могут так сидеть под артобстрелами, как мы привыкли. У меня был, так сказать, один псевдобой, когда после получасовой работы артиллерии, мы пошли зачищать их позиции. Там уже никого не было: они взорвали мост и удрали.

Представляю их жуть, когда они, например, увидят танк. Это нам уже не привыкать палить «коробки» из чего попало. Мы можем лежать в кустах с РПН-7 в кустах, пусть и изрядно обосравшись, и ждать танк, зная, что за плечами твой конкретный дом. А вот их мотивации я не знаю, где они их будут искать.

Поэтому даже если представить самый нереальный вариант — при котором у ополченцев не осталось ничего, кроме стрелкового оружия, — я все равно не поверю в захват и поражение Донбасса. Просто всё будет еще ужасней и кровавей — с ужасными городскими боями.

В полный военный захват, думаю, и сами укры не верят. Единственный их шанс — купить верха, что б всё было по старому, только мы при этом будем надевать георгиевские ленточки на 9 мая и говорить на русском свободно.

Но… будем верить в лучшее.

«СП»: — Так ты веришь или хочешь верить?

— После событий в донецком аэропорту, где меня ранили, настроение сложное, признаюсь. Было очень тяжело смотреть на недавнюю передачу подарков украинским военным. Я не против политических хитростей и понимаю, что идет целенаправленная игра в хороших (хотя больше подходит слово «терпил»), но это всё равно какой-то кошмар. Я лично перекрывал взлетку, чтоб им снаряды и еда не подвозилась. После того, как меня ранили и увезли, на этой же позиции были и «двухсотые» и «трёхсотые».

И теперь, прикинь, как весело видеть такое? Не очень, конечно, правильная фраза, но сложно не спросить: что сказали бы погибшие?

Сейчас есть пацаны, особенно среди русских доброходов, кто, разочаровавшись в такой войне, уходят. Но тем же парням из России и других стран — им есть куда возвращаться. А нам хоть разочаровывайся, хоть нет, но это наш дом. И мы никуда не уйдём.

Фото из архива Рината Есеналиева