Бессмысленный и беспощадный спор

По одним только сетевым комментариям, обычно сопровождающим любой текст либеральной направленности, можно было предположить, что рано или поздно коллективная ненависть ко всему либеральному в России должна вылиться в актуальные организационные формы.

Что, собственно, и произошло, когда возникло патриотическое движение «Антимайдан», которое, как было анонсировано, призвано справиться с антиправительственными протестами. Чаще всего ассоциирующимися с либеральными выступлениями.

Понимаю, многих либералы достали. Не знаю чем, но достали. Вместе с тем, «либерализм» — если формально перевести это слово на «патриотический» сленг — означает «свободолюбизм», и ничего другого более страшного в нем не заключено. И почему нужно всеми, в том числе организационными формами сопротивляться «любви к свободе», не только не очень понятно, но обостряет когнитивный диссонанс. Тем более, если вы десять лет проучились в советской школе, а потом пять лет — в советском институте.

Ибо главные ваши пятнадцать лет из сознательной жизни взрослого образованного советского человека наверняка были окрашены беззаветной, хотя и в достаточной мере формализованной любовью к свободе. Притом, что нельзя забывать, что через призму «свободолюбия» подавалась вся наша русско-советская история и преимущества политической системы.

Чем, например, была вызваны реформы царя Александра II, отменившего крепостное право (при новой власти ему заслуженно поставили памятник напротив храма Христа Спасителя…)? Любовью к свободе! Именно любовь к свободе проникла в образованные классы в XIX веке, а те осуществили давление на монархию, которая в свою очередь осуществила необходимую реформу.

А чем была вызвана революция семнадцатого года, отменившего царя как институт единоличной власти и заложившая основы государства, просуществовавшего до 1991 года, — его крушение потом еще было расценено многими как крупнейшая геополитическая катастрофа XX века? Тоже любовью к свободе. Первые декреты революции, несмотря ни на что, многие свободы обещали восставшему народу. Да и Великая Отечественная война всегда трактовалась как война «против поработителей», следовательно, снова за свободу.

Поэтому современный антилиберальный тренд, если уж он застолбил себя в поле общественных идей, должен вызывать как минимум к себе вопрос. Если вы против либерализма, то за что? Неужели за монархию и крепостное право, неужели за внесудебные расправы, цензуру и политический сыск?

Впрочем, надо признать, что к либерализму или, вернее, к тому, что под ним иногда понимают, действительно можно сочинить известную претензию.

Особенно к той его разновидности, которая называется «неолиберализм». Но эту претензию надо обсуждать честно. И заключается она в том, что когда свободу получают одновременно и «сильные», и «слабые», то «сильные» всегда склонны как-нибудь подавить слабых. В известной басне «Волк и ягненок» о том говорится следующими словами: «У сильного всегда бессильный виноват. Тому в Истории мы тьму примеров слышим…» Однако нельзя сказать, что в современных либеральных и демократических обществах эту проблему не понимают. С тем или иным успехом там пытаются ограничить «сильных» публичным и частным правом, социальными институтами. А то и наземной операцией, если речь заходит о террористических режимах в зоне геополитических интересов Запада.

Точно такая же проблема существует и в России — либеральная она уж или не либеральная, не мне судить.

Она, эта проблема, на уровне любого начальника, письмоводителя, врача, выдающего справку — он становится «сильным» в сфере своей компетенции, проректора института, переводящего некогда бесплатное образование на платную основу… А недавно ее явил нам newsru.com/finance/15jan2015/yakulinen.html не кто иной как президент госкомпании РЖД Владимир Якунин, выразивший неудовольствие необходимостью публично отчитываться по зарплате в вышеупомянутой госкомпании.

Владимира Якунина вряд ли можно отнести к либералам, зато можно отнести к «сильным», и он явно при этом апеллировал к либеральным нормам, ограничивающим вмешательство в его частную жизнь. И хотя зарплата чиновника — не «частная жизнь» для содержащего чиновника общества, на самом деле, если антилибералы собираются всерьез спорить с либерализмом, они, прежде всего, должны предложить свое консенсусное решение по этой проблеме. Что делать с «сильными»?

Что делать с «сильными»? — этот вопрос поднят и в нашумевшем фильме «Левиафан», отнесенным критикой к произведениям искусства либеральной направленности и, следовательно, по мнению критики другой, охранительной культуры, вредным и необходимым к запрещению в прокате.

Однако в фильме рассказывается, на мой взгляд, типичная и до боли узнаваемая ситуация, многократно эксплуатируемая в «советском кино» критического реализма. Когда мэр небольшого городка вместе с главами других ветвей власти подминает под себя «простого предпринимателя», режиссер фильма Звягинцев не подводит нас к восстанию одиночки против Системы, как это было бы в индивидуалистическом американском кино. Одиночка не побеждает. У Звягинцева все кончается безмолвием Севера и смирением Иова. Левиафан сильных мира сего проглотил слабого человека — вот и сказке конец. Что ж тут такого либерального, майданного в этом фильме, что могло встревожить наш «Антимайдан»? Может быть, страх понимания необходимости перемен?

Изначально, пафос «Антимайдана» (здесь более широко, чем какое-то формальное «движение») - в отрицании революции как способе модернизации дефектной социальной реальности. Но в этом смысле антилибералы 2015 года сближаются с либералами семидесятых прошлого века: те тоже отрицали революцию семнадцатого года, принесшую многие страдания народу, и взращенный ею тоталитарный режим. Либералы семидесятых, как сегодняшние патриоты, дисциплинированно делали ставку на эволюцию, которая — о, чудо! — постепенно и произошла в СССР в конце восьмидесятых.

Но означает ли это, что революций теперь больше не будет никогда, что история закончилась, построено современное институализированное общество и отныне социальная модернизация обязана происходить исключительно в рамках права и мирной эволюции?

Как ни странно, но «революция в Новороссии» (парадоксальный образом консервативный «Антимайдан» трактует ее как революцию) и «Левиафан» Звягинцева, подметившего тяготение эволюции России к «Кущевке», как будто бы синхронно дают противоположный ответ.

Несомненно, что бывают такие исторические ситуации, когда позитив эволюции перестает работать и слом системы снова становится необходим. Хотя и ожидается, что он будет сопровождаться большой кровью и разрушениями, откатом цивилизации назад, которого мы все, — либералы и антилибералы, — естественно, не хотим! Но тогда — раз уж мы живем в одной стране и друг от друга избавиться никак не можем, раз уж мы хотим вырулить из пике — давайте снимем все политические барьеры для мирной и позитивный эволюции.

Ведь революции происходят лишь там, где такая эволюция заблокирована Левиафаном.

Фото: Антон Новодережкин/ ТАСС