На нас никто не смотрит

3 апреля 1918 года, через две недели после Брестского мира, немецкие войска под командованием генерала фон дер Гольца высадились в Финляндии. Чтобы не допустить немецкой оккупации северных областей России, британское правительство направляет в Мурманск и Архангельск свои экспедиционные силы. Молодому офицеру секретной службы Филиппу Вудсу приказано прибыть в город Кемь на Карельском перешейке и сформировать там гарнизон из числа местных жителей. Вудс — такой до смешного образцовый киногерой. Дизайнер, разрабатывавший оформление скатертей и постельного белья для «Титаника», ирландский политический активист и противник сепаратистов, участник англо-бурской войны и, по слухам, тайный симпатизант британского фашистского движения, близкий друг знаменитого «лорда Хау-Хау», которого, впрочем, сам Вудс в 1939 году и сдаст спецслужбам, узнав по голосу в радиоэфире (лорда звали Уильям Джойс, и он скрывал свою личность, выступая под псевдонимом).

О полутора годах карельской командировки Вудс написал мемуары, которые были изданы в Лондоне только семь лет назад, и два года назад их перевели на русский и выпустили в Петербурге тиражом 800 экземпляров; такие книги у нас рецензировать не принято — предполагается, что умный читатель давно прочитал их по-английски, а глупому они все равно неинтересны. Но я все-таки предполагаю, что в России есть люди, которых эта история могла бы заинтересовать, просто у российских издателей Вудса (его «Карельский дневник» издан под одной обложкой с книгой Ника Барона «Король Карелии») не очень налажен маркетинг, и безумно увлекательная книга прошла мимо массового русского читателя, которому, как я полагаю, мемуары Вудса могут быть гораздо нужнее, чем даже британским соотечественникам автора.

Мне уже приходилось писать, что советская историография придавала огромное значение иностранной интервенции во время нашей гражданской войны — большевикам льстило, что они победили не только белых, но и еще армии четырнадцати стран, принимавших участие в интервенции. Воспоминания полковника Вудса позволяют убедиться в том, до какой степени проблема внешнего вторжения была преувеличена советской стороной. В распоряжении «Короля Карелии» — человека, чьи силы действительно контролировали всю территорию, не доставшуюся финнам после провозглашения независимости, было 250 человек, преимущественно карельских крестьян-добровольцев, которым Вудс, как он пишет, раздал британскую форму и оружие в обмен на обещание побриться — почему-то его пугали большие бороды карелов. Называлось все это Королевский ирландский карельский полк, отличительным его знаком был ирландский трилистник, кокарды с которым Вудс и его соратники сами изготовили из зеленого сукна, содранного с бильярдного стола в доме начальника кемской железнодорожной станции, который уехал в командировку в Петроград накануне большевистского переворота и, конечно, не вернулся. В этом доме у Вудса был штаб.

К моменту прибытия англичан в Кемь город контролировал большевистский комиссар Спиридонов, которого вместе с его разоруженным (оружие сдали сами) отрядом Вудс посадил в поезд и отправил в сторону Петрограда, но Спиридонов где-то по пути вооружился заново и тем же поездом поехал назад. «Из штаб-квартиры в Мурманске пришли указания по возможности избегать кровопролития, но при этом удерживать позицию любой ценой», — в описании Вудса выполнение этого приказа выглядело так, что карелы положили на железнодорожное полотно огромное бревно, и когда поезд вынужден был остановиться, Вудс выманил Спиридонова из поезда, а потом, угрожая ему оружием, заставил сдать и имевшиеся при нем самом пистолеты, и приказать сделать то же самое всем подчиненным красноармейцам. После этого поезд Спиридонова поехал обратно и больше не возвращался. Интересно, сейчас в Карелии где-нибудь стоит памятник этому Спиридонову?

Самые масштабные боевые действия с участием Карельского полка — это август 1918 года, когда Вудс и его карелы освободили от немцев Юшкозеро и прогнали в Финляндию финский отряд, пытавшийся зайти в Карелию. Описывается это довольно сурово: «Я заметил нечто похожее на старый ободранный мешок, из которого во все стороны торчали лохмотья. Я спросил Григория: «Что это, Григорий? Наши разведчики оставили знак?»

— Григорий, то есть карельский солдат из полка Вудса, ответил, что это не знак, а убитый финн, с которого карелы сняли кожу и еще выпотрошили внутренности, набив тело листвой в порядке мести за то, что финны ранее повесили на этом же дереве живого пленного карела, отрезав ему уши, пальцы и гениталии. «Любое возражение против этих обычаев воспринималось здесь как проявление слабости», — отмечает Вудс.

Чуть более брезгливо он пишет о русском полицейском, которого он нанял себе в контрразведку и который с помощью своего огромного кнута выбивал из потенциальных шпионов показания о готовящихся покушениях на Вудса. «Я думал, что хорошо знаю его, пока мне не стало известно о его методах допроса, что вынудило меня осознать огромную разницу между русским и нашим отношением к подобным вещам», — но это никак не отменяет благодарности Вудса за раскрытые заговоры против него. Мемуарист описывает их как реальные, но сейчас это читается именно так, что под пытками узники были готовы сознаться в чем угодно — так, согласно одному из нереализованных заговоров, Вудса и его отряд предполагалось пригласить в кино, а за экраном должен был стоять пулемет, из которого всех должны были убить. Так ли это было задумано, или кнут контрразведчика был соавтором этого заговора — мы уже никогда не узнаем. На что действительно стоит обратить внимание — все эти заговоры, о которых пишет Вудс, плелись против него штабом белогвардейской Мурманской армии, которая хотела избавиться от английского присутствия в Карелии и Мурманске, наверное, даже сильнее, чем победить красных. Уже ближе к концу пребывания англичан в Карелии белогвардейцы сожгут тот самый дом начальника станции. Станционный смотритель — казак, выследит двух поджигателей. Вудс спросит его, достаточно ли доказательств, что это именно они, а казак его успокоит — доказательства не нужны, я уже отрубил обоим головы.

Это, кажется, весь ад, который есть в мемуарах Вудса. Все остальное — восторги по поводу местных нравов, северной природы, вкусной сметаны и отзывчивых людей. Есть глава о поездке Вудса в Соловецкий монастырь — возможно, это самое последнее документальное свидетельство о жизни монастыря перед тем, как на его месте появится советский лагерь особого назначения.

Уже перед самой эвакуацией британских войск старосты всех карельских сел подпишут, вероятно, по инициативе самого Вудса (он это отрицает) письмо британскому королю Георгу V с просьбой признать Карелию британским доминионом. Вудс отправит эту бумагу королю, и в Кемь из форин-офиса приедет специальный чиновник, который соберет карелов и будет долго им объяснять, что это, к сожалению, невозможно. Из всего личного состава полка при эвакуации Вудсу разрешат взять с собой только одного человека на правах слуги. Всех остальных, вероятно, отправят на Соловки — но это уже очевидный постскриптум, то, что случится уже по окончании истории Королевского ирландского карельского полка. А сама история — ну вот она такая. Была угроза немецкого вторжения в Россию после выхода России из войны. Пришли англичане, встали на пути у немцев. Закончилась немецкая угроза, англичане потоптались еще годик, мешая русским воевать между собой, а потом погрузились в пароходы и уехали, как будто и не было их никогда. Все скучно, буднично и совсем не эпично, и чтобы сделать из этого и аналогичных эпизодов историю о противостоянии молодой советской республики армиям четырнадцати стран — для этого нужно было очень постараться. Именно это, а даже не набитые листвой выпотрошенные трупы, впечатляет в мемуарах Вудса сильнее всего — ты ждешь «рождения нового мира», а вместо него наблюдаешь скучный быт жизнерадостного ирландца, заброшенного на какую-то фантастически глухую мировую периферию, где можно увидеть выпотрошенные трупы и отрубленные головы, но даже они не складываются в привычную нам картину мирового противостояния Советской России.

Потому что не было никакого мирового противостояния, и никто советскую республику не душил, и мир вообще вращается не вокруг нас, и до нас, как правило, просто никому нет дела, мы никому особенно не нужны, и если вдруг к нам забредет какой-нибудь полковник Вудс, то его мемуары смогут заинтересовать издателей только через много десятилетий после написания.

Об этом, мне кажется, особенно важно не забывать именно сейчас, когда нам (нам — сейчас я уже говорю о русских и об украинцах) кажется, что к нам прикованы взоры всего мира. Не прикованы. На нас никто не смотрит. И, наверное, люди, которые сейчас убивают людей в окрестностях Донецка — они понимают, что на них никто не смотрит. Только они и понимают.

Фото: Денисенко/ РИА Новости