Выжженная земля Донецка

Донецк. За последний год этот город стал почти родным. Я чувствую себя здесь, как дома. Я сопереживаю все его радости и горести. Горестей в последнее время, к сожалению, все больше. Война…

Когда я уезжал отсюда в последний раз, земля буквально тряслась от взрывов, снаряды долетали даже до центра города. Невозможно было спокойно уснуть под рев ГРАДов и свист мин. Невозможно было ходить по улицам без страха, что ты выходишь из дому в последний раз в жизни. Невозможно было жить. Но люди жили. Конечно, некогда миллионный город сильно опустел — кто мог, уехал. Кто не смог и не захотел — остался. И научился выживать в этих новых условиях. Не думать о смерти. Жить, как жили, ведь жизнь продолжается, даже когда смерть ежесекундно буквально витает в воздухе.

Когда я уезжал, районы, прилегающие к аэропорту, буквально засыпало огнем и сталью. Каждый день лилась кровь, каждый выстрел уносил чью-то жизнь и не одну. Стреляли по домам, по троллейбусам, по людям на остановках. Варварские обстрелы Донецка стали настолько невыносимы, что ополченцам не оставалось ничего, кроме как выбивать карателей из аэропорта любой ценой. И выбили. А потом был «Минск-2», но он на то и был «Минском-2», чтобы стать не более, чем римейком к «Минску-1». И новое перемирие мало чем отличается от предыдущего.

Нет, конечно, пришло некоторое облегчение. Первое, что меня поразило, когда я вернулся в Донецк — тишина. Нет, не гробовая, обычный шум большого города. Но не было той кошмарной какофонии свиста, уханья и глухих ударов, сотрясающих землю, которую я круглосуточно слушал зимой, научившись таки засыпать и под эту «музыку». Впрочем, тишина на войне всегда обманчива — стоит только приблизиться к железнодорожному вокзалу или Киевскому проспекту, ведущему в аэропорт. ГРАДов не слышно, но минометы и ствольная артиллерия работают практически не умолкая, то тут, то там к ним присоединяется глухая трель крупнокалиберных пулеметов…

И вот я снова в Путиловке. Еще осенью я мучился вопросом: как оставшиеся здесь жители будут зимовать. В большинстве домов нет ни воды, ни света. Даже окон нет — все повышибало. И вот зима прошла, в Донбассе весна, снег давно сошел, и даже ночные температуры редко опускаются чуть ниже нуля. Но у местных жителей проблем нет. Потому что здесь не осталось жителей. Практически. Большинство из тех, кто не уехал, давно живут в подвалах. Уже скоро год как. Страшно оставлять свои квартиры со всем имуществом, но оставаться в них еще страшнее.

Это зона. Чернобыль. Хотя нет, Чернобыль разрушается естественным ходом времени, а не варварством взбесившегося человеческого разума, поклоняющегося богу войны. Тем не менее, ощущение, что идешь по городу- призраку. Стекла уцелели только там, где их заклеили скотчем крест-накрест. Большая часть квартир зияют черными проемами вместо окон, сквозь осколки стекла на ветру полощутся шторы, словно намокшие потрепанные флаги забытых и исчезнувших полков.

Кое-где нет балконов — их попросту снесло взрывами. Или огромные дыры зияют в стенах, словно какой-то хирург-садист срезал кожу вместе с куском мяса. И сквозь эти дыры можно увидеть, чем жили хозяева, увидеть быт обычной донецкой семьи. Небогатый. Тем более, ценные вещи многие постарались увезти. Мародеры по-прежнему бесчинствуют, несмотря на страх неотвратимого наказания.

Дома-призраки. Страшно. Ни души. Хотя — не совсем. Во дворах дежурят бойцы «Востока» и «Сомали». Следят, чтобы мародеры не шастали. Убирают мусор, жгут прошлогоднюю листву. Мусора много, слишком много, коммунальщики и ополченцы не справляются. На дорогах вместе с мусором лежат трупы собак. Апокалипсис здесь и сейчас.

Ополченцы греются у железных бочек, в которых разводят костры. Тут же готовят еду. Это пост, на котором им стоять и стоять. Возвращаясь в центр Донецка, где жизнь идет своим чередом, а золотая молодежь, как и до войны, праздно проводит выходные в ресторанах, я думаю об этих ребятах, с кем мы курили и грелись у костра. Они тоже местные, того же возраста. Но они избрали себе другую судьбу. Таковы реалии любой войны: кто-то ежесекундно рискует жизнью, а кто-то жизнь прожигает. Вопрос «Почему вы не в ополчении» по отношению к прожигателям неуместен. Так было, и так будет. Мне довелось собственными глазами убедиться, что слова о ежесекундном риске не просто пафос — при мне со стороны Авдеевки дважды прилетает из подствольника. Бойцы не обращают внимания: это рядом, но не в них. Они умеют определять: что, куда, откуда. «Укропы» от нечего делать стреляют наугад, или просто напоминают о себе. Просто так. Это обыденность.

На следующий день еду в поселок Октябрьский. Это, наверное, самая ярка иллюстрация этой войны в пределах столицы ДНР. Поселок начинается сразу за железнодорожным вокзалом. В основном, это частный сектор. Выглядит сюрреалистично на фоне современного здания вокзала, которое отгрохали к ЕВРО-2012 — огромный павильон, полностью застекленный. Странно, несмотря на жестокие обстрелы этого района, все стекла на месте.

Когда-то это было оживленное место. Работали кафе, магазины, за вокзалом располагалась автостанция. Сейчас все в запустении. У меня не в первый раз возникает ассоциация с заброшенными олимпийскими объектами Сараево, отстроенными для многочисленных гостей со всего мира. Там тоже все пришло в запустение. И там тоже была война…

Колхозный проспект — одна из крупнейших улиц района. Когда-то по ней ходили троллейбусы. Сейчас оборванные провода уныло свисают со столбов. Дорога завалена мусором и все теми же собачьими трупами. Их просто некому убирать. Люди живут только в начале проспекта. Тут еще есть многоэтажные дома. Правда, почти все пустые — с выбитыми стеклами, изуродованными балконами, покореженными подъездами. Кое-где железные двери подъездов буквально сорваны с петель взрывами. Немногочисленные местные жители рассказывают, что взрывной волной вырывало стальные двери квартир, скомкав их, словно листы бумаги. Даже у холодильников на кухнях двери вышибало.

Вот школа. Цела, но сильно посечена осколками. Хочется верить, что в момент взрывов детей тут уже не было. Рядом остов сгоревшей «Газели»…

Проспект упирается в улицу Стратонавтов. Это уже граница жизни и смерти. Дальше — аэропорт, там не смолкает стрекот и вой орудий. Дальше ходить не рекомендуется, если вы не самоубийца. Если долетает из подствольников, что уж говорить о снайперских пулях. Впрочем, в этих местах вообще не рекомендуется ходить. Даже журналистам, если вы не в составе группы на машине в каске и бронежилете. Живых людей тут нет. И нормальному человеку делать тут нечего.

Сама улица Стратонавтов просто идеальная иллюстрация к игре про сталкеров. Но это не игра. Ни бронежилета, ни каски, ни машины сопровождения, как у репортеров центрального телевидения. Ты тут совсем один, беззащитный перед пулями и осколками. А по осколкам ты буквально идешь. Они разного размера, разной формы, но каждый из них это смерть. Дорога ими просто усыпано. Наверное, если бы их можно было сдать на металлолом, можно было бы получить серьезное вознаграждение. Тонны и тонны страшного обугленного металла с острыми зазубринами. И еще гильзы от крупнокалиберного пулемета и куски «рубашек» от гранат. Чуть ли не заново учусь ходить, внимательно глядя под ноги…

О том, что здесь собирались встретить и встречали жестокого врага, говорят и многочисленные окопы и траншеи вдоль дороги. Многие уже затоплены водой и завалены мусором. Много воронок.

Мусор, как я говорил, практически никто не убирает. По этой улице непросто проехать на машине — она завалена поваленными, вырванными с корнем деревьями и столбами, сваленными в беспорядочные кучи троллейбусными проводами и проводами электропередач, помятыми и прострелянными дорожными знаками. Света тут нет, разумеется, как нет воды и газа. Да и зачем? Жителей тут немного, исключительно пенсионеры. Угрюмый старик пытается разгрести мусор перед своим участком. Бабка с собакой роется в помойке в надежде найти что-то ценное. Узнав, что я журналист из Москвы, просит сфотографировать то, что осталось от ее дома, очень расстраивается, узнав, что фотографии будут только цифровыми, не совсем, впрочем, понимая, что это значит.

Вот разгромленная и покинутая бензоколонка. Сколько я таких видел в Абхазии, там они уже давно обросли буйной южной растительностью. Неужели и здесь будет то же самое? И словно над полем битвы, кружат вороны, нарушая тишину своими криками, словно предупреждая случайного путника: не ходи туда. Там смерть! Неожиданно раздается страшный скрежет. Оборачиваюсь, думая увидеть… нет, не хочу даже думать. Это просто покачивается и поскрипывает на ветру покореженный металл — лохмотья биллборда. Завораживает и пугает. Как в фильме ужасов.

Билборды, рекламные вывески напоминают о том, что когда-то тут была совсем другая жизнь. Настоящая жизнь. Жизнь, а не смерть. Магазины: продуктовые, стройматериалы, садовый инвентарь, шиномонтаж. Все заброшено, разрушено и сожжено. Реклама на покореженных, кое-где всмятку смятых остановках. Предлагают стоматологические услуги, услуги ломбарда, такси, клубы, кафе, афиши кинотеатров. Кому это теперь нужно? Прежний мир ушел отсюда вместе с цивилизацией. Остались только бродячие собаки. Их здесь вообще много. Но если у вокзала их еще подкармливают сердобольные прохожие, то здесь они бегают сильно отощавшими. Хозяева или погибли, или уехали, бросив их. И теперь их питомцы обречены. Тех, кому повезет не быть порванными в клочья осколками, в итоге ждет голодная смерть. Так что неизвестно еще, кому «повезет»…

Вот угрюмый синий куб магазина METRO. Когда-то тут кипела жизнь, и покупатели со всего города съезжались сюда на машинах, чтобы выйти из огромных дверей гипермаркета с нагруженными тележками. Сюда заходили пассажиры, улетавшие из аэропорта Донецка. Вот он тут виднеется в нескольких сотнях метров — очень красивое здание, построенное опять же к ЕВРО-2012 для приема иностранных гостей. Отсюда в феврале прошлого года пытался улететь Янукович. Теперь отсюда не улетит никто и никогда. Разве что вертикально в небо — к праотцам. Аэропорта нет, а новый терминал скорее напоминает чернобыльский реактор — огромный бесформенный кусок покореженного металла и бетона, в котором с трудом угадывается творение человеческих рук, этими же руками и терзаемое в течение полугода и в итоге уничтоженное.

Дома. Господи, если это можно назвать домами. Ни одного целого! Ни одного! Руины, в которых с трудом угадываются жилые постройки. Есть относительно «целые» — иссеченные осколками, с разрушенной крышей. Но в большинстве своем бесформенная груда кирпича и шифера. И обожженные печные трубы, как в Хатыни. Сгоревшие автомобили во дворах Большинство домов уже невозможно отстроить. Тут все нужно снести к чертовой матери и построить новый поселок. С нуля. Хотя лучше на новом месте, чтобы убить эту кошмарную память, чтобы и следов в сознании не осталось от этого ужаса. Я закрываю глаза и пытаюсь представить себе тот ад, который пережила эта земля. И не могу. Перед глазами только апокалиптическая картинка из «Терминатора», где огромная железная машина едет по земле, усеянной черепами и остатками былого мира, сея смерть среди тех немногочисленных живых существ, которые еще не легли в эту землю. Наверное, так все и было. Ад! Чистилище! Я не был в Грозном зимой 1995, но фильм с одноименным названием показывает невероятно похожую картину.

Пройти всю улицу мне не удается. На блок-посту долго рассматривают мои документы и крутят пальцем у виска. Пешком и без сопровождения нельзя. «Если ты, парень, камикадзе, иди лучше к нам» — шутят ополченцы. «А пока ты гражданский, иди-ка ты отсюда, пока цел, слышишь, „укропы“ музыку крутят?»

Может, оно и к лучшему. Здоровее буду. Приеду домой — расскажу о том, что видел. О том, что видел и войну, и мир. Хотя почему-то мир тут очень сильно похож на войну. И между ними нет никакой границы…

Фото автора