Фото с автоматом

Иной раз посмотришь — ни одного нормального мужика вокруг, одни хипстеры.

В другой раз приглядишься — одни мужики повсюду, ни одного человеческого лица.

В славном городе Луганске, промёрзшем, полутёмном, с отсутствующими рекламными плакатами, вооружёнными людьми на улицах и редкими прохожими, мне дали охрану — двух молодых, но давно воюющих ополченцев, Илью и Димку.

Илья — местный, из Луганска, у него погибли близкие, сгорел дом вместе со всеми документами. Он воюет без паспорта и прописки.

Дмитрий был контрактником в российской армии, демобилизовался, поехал к родным в Краматорск погостить, но тут начались все эти события, и он пошёл к стрелковцам. «Ты кто?», — спросили его. «Пулемётчик», — ответил он. Ему дали совершенно новый пулемёт, в смазке. Это было пять месяцев назад.

В прошлый заезд на территорию мятежников и прочих сепаратистов я вполне обходился без охраны. В этот раз я прибыл на своей красивой машине — предстояло много всевозможных поездок: когда тебя сопровождают два ополченца, на блок-постах всё решается гораздо быстрее, и вообще передвигаться можно в обход многих правил дорожного движения. Включаешь аварийку — и вперёд. Тут, если медленно движешься между городами, могут и подбить из «зелёнки» — вдоль трассы много стоят сгоревших машин, никуда уже не торопятся.

В Чечне в своё время было примерно то же самое — федералы, ну, то есть, мы — так же разъезжали как хотели, а если кто-то торчал на дороге, мешая проезду — могли дать очередь в воздух. Аварийку, правда, включать никому в голову не приходило. Объяснение простое — в чеченскую кампанию партизанская война непрестанно шла в городах, и машина с аварийкой была идеальной мишенью для любого «ваххабита» на крыше. В Луганске и Донецке городской партизанской войны нет.

…Возле разрушенного артобстрелом здания магазина «Эльдорадо» мы остановились сфотографироваться на память.

Димка говорит мне:

— Хотите с автоматом?

Я засмеялся:

— Нет, фото с автоматом у меня уже есть.

Он хотел как лучше, понятно.

Но в эту минуту я задумался о том, какое серьёзное количество мужчин желает иметь это самое «фото с автоматом». Может быть, не в конкретном Луганске, не в конкретном Донецке, не в конкретном Грозном, и, возможно, даже не совсем с автоматом — а в принципе.

Мужской мир с некоторой долей условности можно поделить на три части: тех, кто страстно доказывает свою мужскую состоятельность, тех, кому это уже не нужно, потому что их состоятельность и так очевидна, и тех, кого все эти темы вообще не волнуют, в силу того, что у них категорически другие приоритеты.

Начнём с последних.

Не знаю, как вас, но меня очень мало заботят пацифисты и экологи, герои светских раутов и завсегдатаи модных кафе, представители богемы или те, кто сбежал в деревню от шума городского с целью быть ближе к земле (к горе, к норе, к воде, к Белому морю, к Тихому или Атлантическому океану и так далее).

Кому, наконец, в голову может прийти предъявлять претензии к врачу — который делает свою работу, или к портному, или к пекарю, или к пахарю, или к токарю.

Люди равны самим себе — это самое важное.

Я готов уважать их труд (и образ мыслей) — и, допускаю, что лучшие из них готовы уважать чужой труд (и чужое мировоззрение — хотя бы до тех пор, пока оно не становится угрозой для них).

Им не нужно фотографироваться с автоматом — они могут сфотографироваться в своём белом халате с красным крестом, на фоне своей горы и норы, с мольбертом, с компасом посреди Антарктиды («чёрт, где здесь юг?»), непосредственного у токарного станка. Или вообще не фотографироваться.

Куда больше меня забавляют те, кто идут в нашем списке первыми — вид распространённый и назойливый, все эти мужики высшей пробы, сорокоградусные, как водка, с челюстями, кадыками, костяшками кулаков и повадками вожаков прайда.

Мы сидели в донецком кафе с Моторолой — есть такой легендарный «полевой командир» — бывший морпех, который в мае пришёл к Стрелкову и за пять месяцев дослужился от рядового до комбата.

Моторола был в компании двух своих бойцов. Рядом со мной расположился парень с позывным Чечен (он действительно оказался наполовину чеченцем, хотя вырос на Сахалине). Чечен был ранен в ногу и пришёл на костылях.

Компания Моторолы была настроена благодушно, мы много смеялись, слушали на планшете новые песни группы «25/17». Рядом с Моторолой сидела его беременная жена, и кормила его с рук суши.

За соседним столиком располагалась компания местных донецких блатных: кожаные куртки, шеи, мелкие глаза, поганые повадки, плечи. По виду каждый из них был вдвое больше любого бойца Моторолы — что до самого Моторолы — то, он думаю, метр шестьдесят пять ростом, не больше.

Блатные изо всех сил вели себя так, что круче них тут не может быть никого — но при этом в сторону Моторолы они старались не смотреть, и не смотрели. Как будто взгляд в эту сторону мог бы обратить их в камень.

— Чечен, — спросил я через полчаса, — А тебе не кажется странным: вот вы пришли и воюете здесь, на этой земле, тут вас убивают — и заехавших из России, и донецких шахтёров, и луганчан — а рядом сидят блатные, и плевать они хотели на всё — трут свои тёрки.

Чечен криво, но вполне добродушно усмехнулся и ответил:

— Да ладно, сегодня они блатачи — завтра будут копачи. Приказа не было.

Поначалу я не понял, что за «копачи», но тут же догадался: это которые окопы копают — в качестве добровольной помощи воинам ополчения.

К чему я это рассказал сейчас. Мужской тип с утра до вечера несущий свою звероватую мужскую состоятельность — мало чем подтверждённую, или подтверждённую откровенно не тем и не так, чем её стоило бы подтверждать — самый отвратительный.

Я любого хипстера прижму к сердцу как родного, лишь бы не видеть всю эту публику — на понтах и распальцовках — городскую гопоту, ставящую целью заплевать гектар, на котором они встали на три минуты покурить, барыг с кирпичными лицами, менял с совиными глазами, обладателей блатных номеров на сногсшибательных тачках — любителей подрезать всякого поперечного, набыченных бройлеров из спортивных залов, ежемесячно сжирающих детское питание целого детского сада — ну, не станем продолжать, там ещё много подвидов.

Поймите правильно, мы здесь ни разу не пытаемся доказать, что Моторола лучше всех перечисленных. Речь совершенно о другом: если ты хочешь выглядеть как викинг или ковбой — будь викингом и ковбоем. А если ты хочешь просто выглядеть — то ты тупой понторез, и завтра тебе могут дать лопату и подзатыльник. Или сначала подзатыльник, а потом лопату.

Ладно, если ещё блатной, гопник или бройлер из качалки — есть ведь особый подвид «железного человека» — полубоги и киборги социальных Сетей, боевые тролли и спесивые снобы.

Те, что зовут всякого встречного на поединок: «Приходите, я вас зубами порву!» — и мчат, верхом на мышке, сняв забрало, в атаку на любого противника, а то и целой группы противников сразу.

Знаю уже дюжину случаев, когда этих скрежещущих монстров тем или иным образом находили и выводили за тонкий хоботок на белый свет из их прокисших комнат. На поверку все они оказывались сутулыми, боящимися солнечного света юношами — от пятнадцати до пятидесяти лет, с плавающей улыбкой объясняющие, что «…это же паутина… это же всё не всерьёз… вы же понимаете… ай, не надо…».

Мужчина может быть мужчиной в любых обстоятельствах — да, моему сердцу милее солдат и монах, врач и рабочий, художник и поэт, учитель и учёный — из числа разделяющих судьбу своего народа, — но никто не может отказать в состоятельности всякому человеку, являющемуся тем, что он есть, а не пытающегося жить за чужой счёт, или оболгать того, кем он сам хотел бы стать, но не смог.

Мужчина вправе выбирать себе территории и обстоятельства, где он точно является мужчиной: будь то дизайн, шахта, исследовательское бюро или кабина дальнобойной машины. Хуже, когда дальнобойщик делает вид, что он дизайнер, а шахтёр выдаёт себя за инженера.

Встретил тут своих знакомых, и они давай мне рассказывать, как они — взрослые мужики под сорок — играют в пейнтбол, две команды, — никто из них никогда не воевал, но вот они уже лет десять два раза в месяц репетируют захваты и освобождения заложников…

Приходи, говорят гордо, к нам. Потом, говорят, подмигивая, постреляем из «Сайги». Мол, мужиком себя почувствуешь. Как мы.

Представляю, как они там наряжаются в разгрузки перед зеркалом. С какими чугунными лицами и свинцовыми желваками они там ходят по пустым бетонным коробкам, как ловко стреляют шариками с краской, как кувыркаются, как бесстрашно выпадают из окна второго этажа на снег… как потом, под боевик на плазме, пьют пиво и похохатывают, преисполненные чувства собственного достоинства. Самцы! Самцы же!

И десять — дес-сять! — лет подряд одно и то же. Они ни одного котёнка не спасли за это время, только готовятся. Да у меня дворник во дворе, пенсионер хромоногий, гоняющий малолетних придурков со шприцами с детской площадки, бОльший мужик, чем весь ваш спецназ с пластмассовыми пейнтбольными яйцами.

Я могу вам устроить настоящий пейнтбол, пацаны, обращайтесь.

Будет у вас своё фото с автоматом.

Фото: Вячеслав Прокофьев/ ТАСС