Монологи М. Делягина: Страна устала от Путина, как когда-то от Сталина

Публичная активность, как президента Медведева, так и премьера Путина, еще летом приобрела характер избирательной кампании, что оживило обсуждения трудных отношений в рамках «тандемократии».

Юридически Путин, уступая место Медведеву, создал выверенную конструкцию, позволившую ему «унести власть с собой». Медведев не может уволить Путина, так как возглавляемая им «Единая Россия» через свою фракцию в Госдуме заблокирует назначение любого иного премьера. А разгон Госдумы в ситуации, когда силовые ведомства ориентированы на Путина, крупная собственность неформально контролируется, как можно понять, близкими ему людьми, а у президента нет даже своей партии, для последнего — самоубийственен.

В то же время конституционное большинство Госдумы, принадлежащее Путину (действующему в отношении партии по классической формуле «участвую, но не вхожу»), может делать с президентом все, что угодно.

Но власть — не портфель со взяткой: ее нельзя просто взять и перенести из одного кабинета в другой, тем более в России, которая является страной законов (особенно после открытого и тотального беззакония последней четверти века) еще меньше, чем страной институтов. Россией правят живые и непосредственно явленные сила и интерес, а не сила и интерес прошлых времен, отлитые в юридические и организационные нормы.

Правящий класс России — клептократия — устал от жестких традиций эпохи Путина так же, как номенклатура когда-то устала от жестких традиций Сталина. 60 лет назад усталость была вызвана привычкой решать административные проблемы арестами, пытками, расстрелами. А сейчас — привычкой решать коммерческие споры уголовными делами, что в ряде случаев оборачиваются теми же арестами и пытками. Медведев же вызывает симпатии и надежды уже хотя бы своей новизной.

С другой стороны, чиновничество, как и всякие слуги, нуждаются в слабом руководителе, — и потому также склоняются к Медведеву. Он слаб хотя бы потому, что пришел недавно и не скоро освоится с рычагами власти (даже после того, как они ему достанутся).

Экономический кризис неумолимо размывает позиции Путина, ограничивая финансовую базу его окружения. Но главное — именно он, как премьер отвечает за социально-экономическую ситуацию, — и Медведев не зря с совершенно не свойственной ему твердостью пресек попытки переложить ответственность за нее на министров и главу Банка России. В последние месяцы премьер в политическом отношении напоминает лягушку в кастрюле с водой, которую медленно доводят до кипения: недовольство и населения, и бизнеса постепенно фокусируется на нем.

Медведев же, не имея власти, не несет и ответственности. Соответственно, население не предъявляет к нему претензий и с сочувствием слушает его приятные разговоры об ограничении коррупции, модернизации и про национальные интересы.

Война в Южной Осетии показала бюрократии совершенно невероятного для нее Медведева, который почувствовал вкус власти, быстро применял решения, при необходимости быстро изменял (а то и отменял) их и проводил их в жизнь, несмотря на сопротивление. Неожиданные управленческие способности не воспринимаются бюрократами как угроза, но пробуждают надежды на нормализацию аппаратной жизни, хаотизированной еще административной реформой 2004 года (не говоря уже о неудачных решениях и разгуле коррупции последнего времени).

Ставит на Медведева и Запад, которому он ближе по духу, приятней по общению и из кого можно рассчитывать выбить больше уступок. А ориентация Запада очень многое значит для всей клептократии, включая ее силовое крыло.

В силу изложенного, Путин, похоже, уже упустил время для замены Медведева: в силу настроений элитной «тусовки» (хотя рычаги власти по-прежнему в его руках) он уже не может сделать это. А Медведев технически уже может сделать это в любой момент, — но любой фальстарт будет саморазрушающим волюнтаризмом: надо по-ельцински дождаться созревания ситуации, — и лишь тогда переместить Шувалова в премьерские апартаменты, а Грефа — в кабинет Шувалова.

Даже если Медведев и не задумывается о подобных проблемах (хотя он не похож на глупца или труса), нарастание кризиса неумолимо ведет его к реальной власти, уводя от нее его наставника и конкурента.

Ведь экономическая депрессия вынуждает замещать государственным спросом сжимающийся коммерческий спрос. Контроль за вливаемыми в экономику деньгами государства ограничивает коррупцию, что означает подрыв благосостояния правящего класса, а то и основ государственного строя, — и потому невозможен. Поэтому вливание государственных денег, второй этап которого неизбежен ближе к концу года, размывает международные резервы, — пока их исчерпание (в конце 2010 или в 2011 году) не приведет к обвальной девальвации и болезненному системному кризису.

В свете этого, разговоры о выходе России из кризиса — либо аутотренинг, либо попытка влияния на рынки.

Для ощущения «нерва» ситуации показательны разногласия, возникшие в конце августа — начале сентября.

Представители клана «либералов», являясь наступающей стороной и нуждаясь в обосновании своего будущего наступления, то есть весьма существенных и комплексных изменений, говорили о необходимости последних («модернизации»), как единственного способа выхода из кризиса.

Представители же «силового» клана настаивали (с парадоксальными ссылками на западных аналитиков) на завершенности кризиса, которая автоматически делала ненужной изменения (усиливающие «либералов») и позволяла ориентироваться на сохранении status quo. Неадекватность этой позиции, которая вскоре выявится, дополнительно поколеблет их политическое положение.

Подводя итоги, можно сказать, что в стратегической перспективе переход власти к Медведеву представляется практически неизбежным, — если этому не помешают какие-либо экстраординарные события тактического характера.

Михаил Делягин — директор Института проблем глобализации, д.э.н.