Социальный конфликт в РФ будет нарастать

Мир вокруг нас кардинально меняется, старые геополитические рамки и правила рушатся, вновь предлагая нашей стране тяжелейшие испытания. Справится ли с ними Россия и на этот раз? Какую цену за это придётся заплатить? На эти и другие злободневные вопросы отвечает социолог, кандидат политических наук, директор Института глобализации и социальных движений (ИГСО) Борис Кагарлицкий.

«СП»: -- В третью годовщину киевского «майдана», «Крымской весны», «Русской весны» на Донбассе хочется спросить: что же это всё-таки было — политтехнологии, борьба идей, стихийный порыв масс?

— Несомненно, «майдан» начинался с симуляции массового движения. Но на определённом этапе ему удалось сформировать свою социальную базу. Другое дело, что эта база была очень узкой — деклассированная молодёжь западных областей и националистически настроенная киевская интеллигенция. Это, конечно, может быть опорой для политического проекта, даже — для переворота. Но такой базы недостаточно, чтобы реально изменить страну. Поэтому вполне закономерно всё кончилось очередными олигархическими разборками.

В случае с Крымом другая история, с Донбассом — третья. В Крыму массовое движение только начало подниматься, но тут же было перехвачено местными элитами. И значительную часть населения это устраивало, потому что так спокойнее и безопаснее.

А в Донбассе низовое движение действительно развернулось и в какой-то момент народные республики выглядели, как революционная государственность. Это было восстание низов, явно антиолигархическое и даже антибуржуазное. Шла борьба за социальное государство, за народовластие. Достаточно посмотреть, какие были лозунги, кто составлял костяк восставших.

Но вот беда: выжить это восстание могло лишь за счёт союза с официальной Россией. Вполне буржуазной и олигархической. И это обрекало его на утрату первоначального освободительного импульса.

Впрочем, тут сказалось и отсутствие политической грамотности у лидеров. Такие люди, как Алексей Мозговой были вполне искренними и убеждёнными борцами, но никудышными политиками. Организации вообще не было.

В общем, можно говорить о сорванной украинской революции, где «майдан» был, по сути, симуляцией Февраля 1917 года, а восстание на Юго-Востоке страны — неудавшимся Октябрём без большевиков и Ленина.

«СП»: — Как изменилась наша страна, наш народ после событий 2014 года на Украине?

— В России изменения гораздо значительнее, чем многим кажется. Но они лишь отчасти связаны с событиями в Крыму, на Украине и в Новороссии. Гораздо важнее, что социально-экономический механизм, обеспечивавший политическую стабильность, разрушается. Его основой была дорогая нефть. Как следствие — не только постоянный рост потребления, но и возможность для власти поддерживать равновесие среди элит и в обществе, удовлетворяя всех. Такой ситуации больше не будет. И не только из-за того, что нефть подешевела. Мировая экономика изменяется необратимо в ходе нынешнего кризиса. Сама российская экономика и общество изменились. Появились новые интересы, новые проблемы, конфликты.

Однако тут есть одно немаловажное обстоятельство: ни правящие круги, ни низы общества, ни средний класс ещё не поняли, что живут уже в изменившемся мире. По сути, российское общество спит и во сне видит стабильность, видит себя живущим ещё в прошлом десятилетии: «Да, есть кризис. Но он же кончится! А потом всё будет как раньше».

Увы, не будет. И конца у кризиса не будет, пока не произойдут радикальные перемены. В какой-то момент начнётся пробуждение. Не слишком приятное, но главное, что не все социальные группы пробудятся одновременно. Кто-то проснётся раньше, осознает, что надо жить и действовать по-другому. И своими действиями, сознательно или нет, разбудит остальных.

Что же касается Украины, которая тоже является частью нашей бывшей общей страны, то она переживает прогрессирующий государственный распад. И начинает сознавать, что спасение не придёт с Запада. Того Запада, который воображали себе не только массы сторонников «майдана», но и сами украинские олигархи, уже нет. Там происходят перемены, куда более радикальные и драматичные, чем у нас. В таких условиях объективно Украине нужна Россия. Но как скоро и в какой форме произойдёт это осознание?

«СП»: — Вам не кажется, что всё больше людей разочаровываются в наступивших переменах?

— Те перемены, за которые люди выступили в 2014 году, были блокированы. Они так и не наступили. Но особенность российского современного менталитета состоит в ожидании перемен сверху. Мол, за нас всё сделают. Нам перемены подарят. А верхам не нужны перемены. Никакие. Вообще. Их идеал — неподвижный мир образца 2007 года. А его уже нет и его не вернуть. Хотя они и пытаются, надо отдать им должное…

Перемены наступят, когда люди начнут не ждать и просить, а требовать и бороться.

«СП»: — Рискну предположить, что по обе стороны баррикад в Донбассе надеялись на скорую развязку, как в Крыму, но всё вышло иначе…

— Будущее Украины и Новороссии, в конечном счёте, зависит от того, как пойдут дела в России. В 2014-м был момент, когда казалось, что возможен обратный вариант: Новороссия изменит Россию. Не получилось, увы. Хотя шанс был, пусть и небольшой. Но сейчас можно прогнозировать нарастание конфликта в России. И попытку части общества, включая значительные группы бюрократии, добиться от власти выполнения её собственных обещаний, того самого курса, который она сама провозглашала. Потому что лозунги импортозамещения, модернизации, ре-индустриализации, это всё прекрасно, но нынешняя власть по самой своей природе, по своей структуре несовместима с реализацией этих целей. Если бы это было не так, всё это давно бы реализовали ещё в 2006—2008 годах.

Это как план ГОЭЛРО, технические основы которого были подготовлены ещё царскими инженерами. Только понадобилось царя свергнуть, чтобы план реализовать. Не было политических условий, а без них никакая техника не будет работать.

На уровне конкретной политики вопрос, конечно, в том, будет ли Путин баллотироваться в 2018 году.

В любом случае, есть объективная необходимость в радикальной перестройке общества и экономики. Нужно восстанавливать социальное государство, необходима масштабная национализация, конфискация олигархической собственности, включая так называемые госкорпорации, которые на деле служат частным интересам. Если этого не сделать, невозможно будет сконцентрировать ресурсы на решении приоритетных задач.

Нужен радикальный пересмотр отношений центра и регионов, создание совершенно новой, не замкнутой на Москву инфраструктуры, нужна новая реформа образования, прямо противоположная по сути той, что производилась в 2013—2016 годах. Подобные меры подразумевают качественно иную структуру и состав власти. В общем, очень масштабные перемены назревают. И они не могут пройти без политических событий.

«СП»: — И кто это всё будет делать?

— Вопрос в том, как себя будут вести люди, когда время пассивности кончится. Одни станут повторять «украинские» ошибки, другие — нет. Но очевидно, что нужна политическая организация и политическая воля.

Скорее всего, они выразятся не в форме партии. По крайней мере, — сначала. Строить партию по образцу большевиков — готовиться к прошлой войне. Более того, за образец ведь берут не реальный большевизм, а те представления о нём, которые сформировала советская история партии в 1930—1950-е годы. А это представление упрощённое и ложное. В общем, будет какая-то форма политических коалиций, союзов. Очень важно, чтобы в них было политическое ядро, способное к осознанию стоящих перед страной задач и к решительным действиям.

«СП»: — Возможны ли в XXI веке социальные революции?

— Знаете, это как в одесском анекдоте: «Если я заверну за угол, там будет опера?» — «Она там будет, даже если вы не завернёте». Революции сопровождают всю историю капитализма. Они прекратятся, когда прекратится капитализм. Какая разница, что я говорю или думаю об их нужности или ненужности? Они всё равно будут.

Если упущена возможность решить определённые проблемы, снять накопившиеся противоречия с помощью реформ, значит, путь будет революционным. Другой вопрос, какие формы может принимать революция. Наше общество уже не такое, как в 1917 году. Можно надеяться на более цивилизованные формы борьбы и преобразований. Хотя, если посмотреть на сегодняшнюю Украину, то оптимизма в этом отношении становится меньше.

«СП»: — А Великая Октябрьская была революцией или переворотом?

— То, что произошло 7 ноября 1917 (по новому стилю, — ред.) было переворотом. Этого и большевики не отрицали. А вообще в стране происходила революция. Одна из величайших, может быть на сегодня — величайшая в мировой истории. Она не закончилась победой социализма, капитализм, как мы видим, реставрирован. Переход от капитализма к новому посткапиталистическому обществу ещё только начинается. Но первый толчок дали события 1917 года в России. Это глобальное значение русской революции.

«СП»: — Сто лет назад самые буйные и горячие собрались на левом фланге с большевиками. Сейчас центр силы сместился вправо — в националистической среде обитают наиболее идейные, тренированные, сильные и злые, готовые на кон поставить всё: жизнь и свободу. А от современных коммунистов, говорят, за редким исключением, осталось одно название. Вы согласны с такой оценкой?

— Левые сами виноваты, что утратили инициативу. Вместо классовой борьбы — выступления за права животных. Я очень люблю кошек, но это не имеет никакого отношения к политической повестке. Однако идеология сейчас очень условна. Посмотрите на Национальный фронт во Франции. Кто пишет ему программные документы? Люди, вышедшие из социалистической и коммунистической партий. А что они в этих документах пишут? То же самое, что писали 20 лет назад. Просто их собственные партии от этих идей и программ отказались. Мол, это не работает. А Марин Ле Пен подобрала. Не только людей, но и идеи, повестку. Оказалось — работает.

И тут, как говорили в 1920-е годы, гвоздь вопроса. У кого больше энергии, злости — это не так уж важно. Существенно то, что адекватная стратегия общественных перемен может быть сформулирована только на основе классической левой программы. Это не вопрос нравится — не нравится. Просто никто кроме левых конструктивную программу выхода из неолиберализма не формулировал и не пытался даже. Лозунги не сработают. Что такое левая повестка по сути — это программа конструктивного преодоления неолиберализма, а в перспективе и капитализма. Программа, основанная не на каких-то абстрактных ценностях и воплях о справедливости, а на анализе объективных противоречий капиталистического общества и соответственно разработке способов их преодоления. Это способ выразить объективные потребности социального развития для большинства народа. Никто кроме левых этим не занимается и не будет заниматься.

«СП»: — Но беда в том, что и многие современные левые этим не занимаются?

— Они похожи на правых — говорят пустыми лозунгами, увлекаются абстрактными идеями. Большую часть современных левых надо просто игнорировать. Собственно, общество так и поступает. Совершенно правильно. В случае перемен, они неминуемо останутся в стороне и будут хныкать — как мы видели и в случае Донбасса, — что перемены неправильные. И рабочий класс неправильный. В общем, всё не так.

К счастью, есть и другие люди, которые готовы заниматься делом и работать с той грешной реальностью, какая есть. Это вообще-то и называется политикой. И самое забавное в том, что, как я уверен, две трети людей, которые сейчас себя считают левыми, никакого участия в левой политике не примут, когда дело пойдёт всерьёз. Её на две трети будут делать люди, которые сегодня даже ещё не осознали, что они по сути своих целей, идей, ценностей — левые. Больше того, многие из них, даже сегодня ещё не догадываются, что завтра будут заниматься политикой.

«СП»: — А что с идейным наполнением?

— Общая проблема большинства тактик, предлагаемых современными левыми, состоит даже не в отсутствии стратегии, а в непонимании или нежелании понять два фундаментальных факта: разрушение неолибеарального капиталистического порядка является стихийным и необратимым процессом и никакого возврата к докризисному порядку не может быть в принципе. Вне зависимости от политического выбора, сделанного той или иной группой.

А во-вторых, происходит возврат к политике жёсткой классовой конфронтации. Однако сами классы, вовлекаемые в борьбу, являются в значительной степени разложившимися, дезорганизованными и утратившими свою привычную организационно-политическую структуру, идеологические опоры. Не только рабочий класс и масса наёмных работников, но в значительной мере и буржуазия, кроме олигархической элиты, оказывается в этой ситуации скорее «классом в себе», чем «классом для себя».

Идеологическое и организационное конструирование будет происходить заново. В новых условиях и политико-организационные формы, унаследованные от прошлого, этому процессу по большей части не помогают, а мешают.

«СП»: — В последнее время в России стали усиливаться идеи монархического ренессанса. На ваш взгляд, это хорошо, что нас пытаются вернуть к истокам или нет?

— Страна культурно деградирует, а монархические настроения — нормальный продукт этого культурного упадка. Люди не верят в себя, не знают и не понимают истории, боятся будущего, не сознают значения политических организаций, не понимают классовой природы государства и общества. Но если начнут действовать, это пройдёт.

«СП»: — Монархия и антисоветизм — слова синонимы. Возможно ли успешное формирование красно-белого проекта развития России, объединяющего обе стороны?

— А что такое белый проект? Оставить всё как в 1913 году? Нет никакого белого проекта. И никогда не было. Контрреволюция не была проектом. Она по сути своей антипроектна. Она враждебна самой идее будущего как чего-то принципиально иного, чем настоящее и прошлое. Потому и терпела поражение. Всегда. И в Англии при Кромвеле, и во Франции в 1793 году, и у нас в 1918−20 годах.

А красно-белый проект — да он есть. Как я уже говорил, он является продуктом морального, духовного и культурного кризиса постсоветского общества. Когда не на что опереться, когда страшно смотреть в будущее, когда не хватает смелости ни принять неприятную, трагическую правду об СССР про лагеря, репрессии и т. д., ни осудить антисоветизм, потому что СССР со всеми своими лагерями и репрессиями всё равно был лучшим, что случилось с человечеством в ХХ веке.