Полиция по-русски и по-немецки

В минувшую субботу немецкий новостной еженедельник Focus опубликовал заметку о курьёзном случае, произошедшем в лейпцигском районе Шёнефельд.

Около семи часов вечера, за несколько минут до закрытия магазина на Циттауэрштрассе, в торговый зал вошёл молодой человек в надвинутой на лицо лыжной маске. Держа в руке пистолет, он крикнул находившимся за прилавком двум пожилым продавщицам: «Быстро все деньги сюда!».

На это одна из них, 62-летняя, тем же тоном рявкнула ему в ответ: «Nein!» («Нет!»).

Налётчик, передёрнув затвор пистолета, повторил своё требование, на что женщина заорала во весь голос: «Сказано тебе — нет денег! Не понял, что ли?», а её 51-летняя коллега, сняв со стоявшего под прилавком телефонного аппарата трубку и поднеся её к уху, спросила: «Хочешь, чтобы я полицию вызвала?».

Тот был настолько обескуражен реакцией продавщиц, что развернулся и убежал.

Женщины вызвали полицию. По факту покушения на вооружённое ограбление было возбуждено уголовное дело. Следствие устанавливает свидетелей, которые могли видеть преступника перед его вторжением в магазин или сразу после ухода.

Вопрос к читателям: каковы, по вашему мнению, были бы действия полиции, случись такой инцидент в России?

Правильный ответ: поскольку материальный ущерб магазину не причинён, пострадавших нет, как нет и убедительных доказательств тому, что пистолет был именно боевым, а не пугачом-«хлопушкой», то заявление от продавщиц могли и не принять вообще.

Разговор начистоту

Уточню: так мне ответили три моих давних приятеля, с которыми я связался по скайпу. Двое из них являются действующими сотрудниками правоохранительных органов — один в Москве, другой в Калининграде, а третий (питерский), хоть и вышел на пенсию, но совсем недавно. Все трое — в полковничьих званиях, со стажем работы ещё с советских времён.

К чему я это? А вот к чему.

В понедельник, 24 апреля, министр внутренних дел ФРГ Томас де Мезьер провёл брифинг, на котором представил статистику уголовной преступности в Германии за 2016 год. Как следовало из сообщения министра, в отчётном году в стране было зарегистрировано 6 млн. 372 тыс. 526 преступлений, что на 0,7% больше, чем годом ранее (6 млн. 330 тыс. 649). При этом раскрываемость преступлений практически осталась на уровне 2015 года — 56,2% (уточню: по отдельным видам преступлений раскрываемость близка к 100%. Так, по убийствам она составила 94,6%, по мошенничествам в социальной сфере — 99,4%).

При виде этих цифр у меня тут же мелькнула мысль: а как с этими показателями обстоят дела в современной России?

Запустив в поисковик соответствующий запрос, я, к своему удивлению, вышел на портал правовой статистики Генпрокуратуры Российской Федерации. Изумился же я потому, что в СССР образца 1980-х годов данные уголовной статистики были за семью печатями. А тут — всё, как на блюдечке с голубой каёмочкой. Но начинаю смотреть, что же именно на этом «блюдечке» выложено, и удивление моё перерастает в изумление.

В разделе «Показатели преступности в России за январь-декабрь 2016 года», в графе «Всего зарегистрировано преступлений» стоит цифра 2 млн. 130 тыс. 613, а в графе «Всего не раскрыто преступлений в отчётном периоде» — 968 тыс. 374. То есть раскрываемость составляет 54,5%, что всего на 1,7% ниже, чем в Германии — одном из мировых лидеров по части криминалистики.

Это что же получается? В 82-миллионной Германии преступлений совершено почти в три раза больше, чем без малого в 147-миллионной России? Да быть того не может!

— Конечно, не может, — подтвердили мои полковники. — Ты российскую цифру общего количества преступлений смело множь на два, если не на три, и уж точно на три дели показатель раскрываемости.

Помнишь, как «химичили» с данными милицейской уголовной статистики в 1980-е годы? Так по сравнению с тем, как это делается сегодня, то были просто детские шалости. Сегодняшний опер, выехавший на место происшествия, в первую очередь, приложит максимум усилий к тому, чтобы отбиться от приёма заявления.

Возьмём твой эпизод по Лейпцигу. Даже если допустить, что в российской полиции заявление от продавщиц всё-таки приняли бы, то в возбуждении уголовного дела уж точно бы отказали, чтобы не портить статистику. Ведь установить налётчика, лица которого никто не видел, — дело почти безнадёжное. Значит, будет «висяк». А их и без того выше крыши!

— Отказали бы в возбуждении дела из категории тяжких преступлений — покушения на разбойное нападение с угрозой применения оружия? — уточняю я на всякий случай.

— Ну, начнём с того, что ещё вопрос: разбой ли это, — смеются мои полковники. — Ведь по смыслу статьи 162 Уголовного кодекса РФ, разбоем считается нападение, при котором преступник угрожает пусть даже и игрушечным пистолетом, но в сложившейся ситуации потерпевший воспринимает его как боевое оружие. Однако в лейпцигском случае, судя по реакции продавщиц, отмахнувшихся от налётчика, как от назойливой мухи, они эту угрозу всерьёз не восприняли. Следовательно, квалифицировать это деяние как разбой, оснований нет. В остальном ты и сам всё правильно сказал: материального ущерба нет, пострадавших нет. А на нет, как известно, и суда нет. Конечно, в Москве или Питере такая грубая «химия» не пройдёт. Но в российской глубинке, которая, как говорят остряки, начинается сразу за МКАДом…

По городам и весям

Укрепившись в своих предположениях, стал я дальше читать растиражированный ведущими немецкими СМИ доклад главы МВД ФРГ. Из него следовало, что самым опасным городом Германии в 2016 году являлся 3,5-миллионный Берлин — в столице страны на каждые 100 тыс. жителей было зарегистрировано 16 тыс. 161 преступление.

Смотрю соответствующий показатель на портале Генпрокуратуры РФ. Там самым опасным городом России указана 12,3-миллионная Москва с 9 тыс. 149 преступлениями на 100 тыс. жителе;

— вторым в рейтинге опасности немецких городов идёт 560-тысячный Лейпциг (15811), а среди российских — 5,3-миллионный Санкт-Петербург (7566);

— на третьем месте, соответственно, 532-тысячная столица Нижней Саксонии город Ганновер (15766) и 7,4-миллионная Московская область (4759);

— на четвёртом 732,5-тысячный Франкфурт-на-Майне (15671) и 4,3-миллионная Свердловская область (4246);

— на пятом 557-тысячный Бремен с входящим в его юрисдикцию 114-тысячным Бремерхафеном (4075) и 3,5-миллионная Челябинская область (4142);

— на шестом 1,06-миллионный Кёльн (13749) и 2,8-миллионный Красноярский край (3300);

— на седьмом 237-тысячный город Галле, что в федеральной земле Саксония-Анхальт (13267) и 4-миллионный Башкортостан (2889);

— на восьмом 586-тысячный Дортмунд (13009) и 2,6-миллионный Пермский край (2789);

— на девятом 245,8-тысячный Ахен (12932) и 3,2-миллионная Самарская область (2526;

а замыкают «горячую» десятку столица Баварии Мюнхен с 1,4 млн. жителей (7909), и 5,5-миллионный Краснодарский край (2491).

Если кто-то считает, что сравнение немецких городов с российскими регионами некорректно, то вот министерская статистика по федеральным землям (кроме обладающих правами земель Берлина, Гамбурга и Бремена, данные по которым приведены выше):

В прошлом году в 2,2-миллионной Саксонии-Анхальт на каждые 100 тыс. жителей зарегистрировано 8749 преступлений;

— в 17,8-миллионном Северном Рейне-Вестфалии — 8225;

— в 4-миллионной Саксонии — 7950;

— в 1-миллионном Саарланде, граничащим с Францией и Люксембургом — 7732;

— в 1,6-миллионном Мекленбурге-Передней Померании — 7632;

— в 2,5-миллионной земле Бранденбург — 7479;

— в 2,8-миллионном Шлезвиг-Гольштейне — 7225;

— в 8-миллионной Нижней Саксонии — 7090 (вдвое ниже, чем в земельной столице);

— в 2-миллионной Тюрингии — 6875;

— в 12,8-миллионной Баварии — 6871;

— в 4-миллионном Рейнланд-Пфальце, граничащим с Францией, Люксембургом и Бельгией — 6775;

— в 6-миллионной земле Гессен — 6672;

— в 10,8-миллионном Баден-Вюртемберге — 5599.

Как видим, почти везде преступлений регистрируется больше, чем в России. Получается, жить, например, в Челябинской области простому человеку почти вдвое безопаснее, чем в Нижней Саксонии?

Честные и неподкупные?

Вполне допускаю, что читатель может сказать: ну, конечно, автор пытается убедить, что немецкие полицейские все поголовно неподкупные и честные, и будучи принципиальными борцами с преступностью, не укрывают от регистрации ни единого заявления — даже если это заведомо не раскрываемая кража двух банок варенья из подвала.

Что касается неподкупности и честности, то это действительно так, что объясняется достаточно просто: в случае выявления мздоимца, он не просто пойдёт под суд, но потеряет все социальные и прочие льготы, а также немалую государственную пенсию.

В российской полиции тоже борются с коррупцией, о чём не раз писала и «Свободная пресса». Увольняют не только пойманных мздоимцев в погонах, но и их руководителей. Меняют начальников территориальных управлений. Сажают генералов. Но вот что по этому поводу сказал один из моих скайп-собеседников (привожу дословно):

«Недавно отмечали юбилей одного коллеги. Я не любитель таких посиделок, но, как говорится, положение обязывает. Зашёл, поднял рюмку, посидел немного. А они уже хорошие были. Ну и зашёл у них разговор о „вечных ценностях“. У нас тут за городом курортное место есть, элитное (приятель назвал его — место известное всей России). Так вот начали они „меряться“ у кого дом круче. Один — у меня такой-то. Другой — а у меня круче. Третий — а я уже второй дом там достраиваю! Серёжа, ты бы видел эти дома! Дворцы! На зарплату полицейского подполковника-полковника собачью будку при таком доме не построить!»…

Но возвращаюсь к немецким полицейским. Что же касается их принципиальности, то здесь всё ещё проще.

Решение по делу — отказать в его возбуждении, прекратить или направить в суд — принимает не полиция, а прокуратура. Проще говоря, у полиции нет процессуальных полномочий влиять на ход расследования (о случаях намеренной фальсификации я за 18 лет жизни в Германии не слышал, хотя по роду журналистской деятельности часто контактирую с правоохранительными органами и «неудобные» вопросы их сотрудникам задавал не раз). Другое дело, что из высших политических соображений определённые цифры уголовной статистики не доводят до сведения СМИ, а соответственно, и населения.

Так было, например, в январе прошлого года после событий недоброй памяти новогодней ночи в Кёльне и ряде других крупных городов Германии, когда орды распалённых похотью арабов и североафриканцев устроили настоящую секс-охоту на немок.

Тогда первой реакцией политиков было замалчивание этих ЧП. Но, подчёркиваю, политиков, а не полиции. Политиками же замалчивались и многочисленные случаи других преступлений, в том числе тяжких, счёт которых шёл на тысячи, совершённых в 2016 году мигрантами.

В представленной же сейчас главой МВД ФРГ полицейской уголовной статистике фигурирует новая графа — «Количество мигрантов, совершивших преступление» (прежде этот показатель отражался только в служебных сводках). Она дополнила существующую графу «Количество иностранцев, совершивших преступление».

Так вот: если преступников-иностранцев было зарегистрировано в 2016 году 616.230 человек, то из них мигрантов (то есть беженцев и лиц, выдающих себя за таковых) оказалось около четверти — 174.438. По словам президента Федерального ведомства криминальной полиции (ВКА) Хольгера Мюнха, в руки полиции в первую очередь попадали албанцы (9822), а также алжирцы (8332), марокканцы (8226) и тунисцы (12202). Численно их превосходят сирийцы (30699), но беженцы из Сирии — самая большая группа мигрантов, и в процентном отношении преступность среди них ниже, чем в группах выходцев из других стран.

Что интересно: как отражено в полицейской статотчётности, в 2016 году в столице Баварии Мюнхене на каждые 100 тыс. населения зарегистрировано 7909 преступлений. Но, как подчеркнул глава МВД ФРГ, это включая преступления в сфере иммиграционного законодательства. Без них на 100 тыс. мюнхенцев приходилось 4785 преступлений.

В данных портала правовой статистики российской Генпрокуратуры показатель преступности в сфере иммиграционного законодательства отсутствует, но в прошлую среду, 26 апреля, эту цифру озвучил Генеральный прокурор РФ Юрий Чайка. Выступив в Совете Федерации с докладом о состоянии законности и правопорядка в России, он, в частности, сказал:

«В последнее время значительные усилия государства затрачены на создание эффективных механизмов противодействия незаконной миграции. Но несмотря на принимаемые меры, количество нарушений законодательства, выявленных прокурорами в этой сфере, остается значительным — в прошедшем году их было 40 тысяч».

Однако данные, озвученные Генпрокурором, не вполне соответствуют сказанному десятью днями ранее начальником Управления охраны общественного порядка ГУ МВД России по городу Москве Вячеславом Козловым: «Сотрудники полиции ежедневно задерживают до двух тысяч нелегальных мигрантов, приехавших в Москву без документов».

Но ведь проникновение на территорию РФ без надлежащих документов является прямым нарушением иммиграционного законодательства! И если в день только в Москве регистрируют 2 тысячи таких деликтов, что составляет минимум 730 тысяч в год, то как, интересно, в ведомстве Юрия Чайки получили цифру 40 тысяч на всю Россию? А ведь ещё есть такие распространённые виды противоправных действий в этой сфере, как заключение фиктивных браков с мигрантами, продажа паспортов гражданина РФ, видов на жительство и иных документов, подтверждающих законность пребывания на территории России, о чём сам же Генпрокурор и говорил на заседании Совфеда…

В марте текущего года один из ведущих в Германии социологических НИИ — берлинский Институт социальных исследований и статистического анализа Forsa, опубликовал итоги опроса, охватившего 2001 репрезентативно отобранных респондентов — немецких граждан, идентифицированных путём случайной компьютерной выборки. Целью опроса было выяснить степень доверия граждан ФРГ к различным политическим, социальным и общественным институтам.

Как следует из результатов опроса, наименьшим доверием у немцев пользуются рекламные агентства (9%), за ними следуют бизнес-менеджеры как «класс» (15%).

Политическим партиям доверяет 21%, телевидению — 32%, печатным СМИ — 40%, Федеральному правительству — 48%, профсоюзам — 49%, Бундестагу — 50%, Федеральному канцлеру — 57%, Вооружённым силам (Бундесверу) — 65%, Федеральному конституционному суду — 75%, врачам — 80%, собственному работодателю — 83%, полиции — 88%.

Управляющий делами института Forsa Манфред Гюльнер так прокомментировал эти данные:

— После известных событий кануна новогодней (2015/2016 года) ночи в Кёльне, индекс доверия немецких граждан к полиции существенно снизился — до 77%. Но своей последующей ответственной работой полицейские Германии смогли восстановить доверие населения. И на сегодняшний день наибольшее доверие у граждан ФРГ вызывает именно полиция.

Может ли столь высоким — 88%, показателем доверия своих граждан похвастаться российская полиция?

Германия