Май, труд, война

Некоторые вещи необходимо видеть своими глазами — поняла я в ижорской усадебке в двадцати минутах над морем, в разгар майских праздников с семейными шашлыками, копошением в заросших кустах смородины и планами починить, наконец, забор. Хорошо, что есть ответственные работодатели, готовые поддержать творческую инициативу; вечером следующего дня я уже летела в Ростов.

Моей целью было увидеть майский Донецк, парад Победы на улицах все еще фронтового города, торжества на день Республики, а также прояснить для себя некоторые моменты — вроде слов одного информатора, который утверждал, что на общегражданские торжества дончан собирают под угрозой лишения работы.

С марта город повеселел: сказалась ли весна, или какие-то новые надежды, но Донецк выглядел куда более расслабленным и почти мирным. После дождя в улицах витал запах, состоящий из горькой ноты белых тополей, холодка сирени, теплого аромата каштанов и головокружительного восточного духа огромных синих ирисов; также мокрый асфальт, камень, резина разогретых шин — и все это напоминало почему-то о детстве, хотя с чего бы, кажется.

Тетеньки в гостинице встретили меня как старую знакомую: «а мы уж думали, что-то ты долго не едешь»; принесли из кладовки пакет с забытыми в прошлый приезд мелочами. Там оказались даже порванные зимние перчатки, которые я не успела кинуть в мусорное ведро; вещи здесь ценятся иначе, чем «на материке» — перчатки ведь можно починить! Выяснилось, что на парад я иду одна — все местные знакомые в этот день работают, кто на гражданке, кто на позициях, на коллективные торжества их не только не гонят, но даже выходного не дают. Предупредили, что хоть парад и начинается в девять, но приходить лучше к половине восьмого, потому что народу будет много и надо заранее занять место, с которого все будет хорошо видно.

«Печальный в этом году будет парад. Ни Мотора, ни Гиви» — сказал еще в марте хроникер ДНР Макс Фадеев.

К девяти, действительно, вся улица Артема от площади Ленина и далее, по меньшей мере до Шевченко, но может и до самого «Олимпийского», была запружена народом. Люди стояли плечом к плечу вдоль улицы, смотрели сквозь витрины битком забитых магазинов и кафе, висели на тумбах с развевающимися, влажно хлопающими флагами. Утро было ветреное, с резко налетающим дождем.

Ажитации, кстати, не было — всех этих шариков, разливов тальянки и «можем повторить».
Да и сам парад как зрелище, наверное, не стоил подобного напряженного интереса — ни тебе смешливых «Искандеров», ни МиГов, прорезающих небо, выбрасывая трехцветный выхлоп. Но обыденное присутствие в этот день на этих улицах людей, и в переносном и в самом что ни на есть прямом смысле понюхавших пороха, да что там, до головокружения им надышавшихся, до тошноты, и среди военных идущих в строю, и среди ветеранов стоящих вдоль улиц — и мужчин, и женщин, зачастую с детьми на руках, это вообще сильное зрелище — молодой папаша по форме, с медалями, иногда чего-то у него не хватает — конечности или глаза, зато на руках — молчаливый серьезный карапуз, да и среди гражданских… Парень рядом говорит своей девушке — «Да что ты залипла, танков что ли не видела?.. Пойдем лучше в «Бессмертный полк».

Вечером в городском парке состоялся концерт. Народ шел по мостику через ставок (пруд), у ворот парка полиция досматривала, вежливо и пунктуально, рядом тетенька и дяденька средних лет подбрасывали в воздух белых голубей. Они оказались голубиными учителями — раньше готовили птиц для выступлений в цирке. В парке выступали российские артисты, журчали фонтаны, работали аттракционы. Над некоторыми висел упоенный визг — потребность в адреналине, но безопасном, игровом. В очереди на колесо обозрения передо мною стоял донецкий хипстер с отросшей гривой, профессиональной камерой и георгиевской ленточкой на лацкане.

Ближе к ночи был салют из пушек. «Ни хрена себе салют устроили — полгорода обоср#лось» — комментировали в местных интернет-пабликах. Таксист, который вез меня до гостиницы, оказался давним фанатом группы DEPEСHE MODE, сообщил, что скоро приедет в Ленинград на концерт кумиров.

А Мотор и Гиви на параде все же побывали. Их портреты пронес глава Республики Александр Захарченко. Вернувшись в гостиницу незадолго до начала комендантского часа, я прочла статус товарища, неглупого и в общем незашоренного, едкого такого парня, он вывесил картинку с Захарченко, портретами и подписью — «Дядя Саша совсем ку-ку». Я прочитала, зевнула и захлопнула ноут. Что-то доказывать не имело смысла. Что называется, понимаю вашу иронию, но отсюда все это видится несколько по-другому.
Ночью мне снился танк или БМП, засыпанный почему-то не розовато-палевым цветом донецких каштанов, но снегом нашей северной черемухи. Он с ревом и урчанием прокатился на расстоянии вытянутой руки, обдав не гарью отработанного топлива, но густым цветочным духом. Мне хотелось похлопать машину по броне, как коня по тугой шее, но тут в номере зазвенела балконная дверь, и я проснулась.

***
Пройдут пионеры — салют Мальчишу!

Примерно так выглядит донецкий День Республики. Идут рядами шахтеры, коммунальщики, работники образования и культуры. В этом шествии идут и мои новые товарищи — накануне познакомилась с литературной и журналистской тусовкой Донецка, в том числе с одним из основателей союза писателей ДНР Владимиром Скобцовым и Мариной Бережневой, в свое время исполнявшей обязанности министра информации Республики. Они зовут меня пройтись по улице Артема, но питерский индивидуализм или что-то еще заставляет меня опоздать даже против намерения — в итоге я снова иду вдоль улицы, наблюдая шествие со стороны.

Шахтеры, студенты. Героические донецкие коммунальщики. Флаги, бумажные цветы.
Выглядит все это, конечно, ностальгией по советскому прошлому, да и организация на местах присутствует, но любопытнее другое — многие люди, которые по роду деятельности (свободные профессии) вполне могли бы в этом действе не участвовать, все равно приходят на площадь, стоят и ждут, пока их определят в колонну. Советский культурный код стал на Донбассе своеобразной точкой сборки народной ментальности, противостоящей насаждаемому украинскому национализму и пересмотру общей истории. Можно, конечно, поговорить о том, что хорошо бы шествие напоминало не первомайскую демонстрацию, а венецианский карнавал, но венецианских карнавалов на Донбассе, так уж случилось, никогда не было, а вот маевки — были, так что строительство происходит из подручных материалов. И, кто знает, быть может заезжему итальянцу, привычному к карнавалам, все эти флаги, робы, каски, барабанная дробь покажутся не менее живописными, хотя бы в силу экзотики, чем нам — маски арлекинов и коломбин, паяцы на ходулях и прочее средиземноморское веселье.

С Бережневой встречаемся на одном из бульваров, Скобцова потеряли. Марина ведет меня в парк кованых скульптур, попутно рассказывает свою историю: родилась в Дебальцево, после школы уехала в Новосибирск. Муж, дети, российский паспорт. И что-то потянуло на родину. (Как писала мне питерская подруга, прожившая много лет в «незалежной» и изучившая ментальности разных территорий: «Дончане чем-то похожи на нас, ленинградцев. У них силен региональный патриотизм, они очень любят свою донецкую землю»)

Весну 14-го Марина встретила в доме у ж/д вокзала в Донецке. Район сильно обстреливался.

— Стоя на остановках маршруток на привокзальной площади, люди боялись пропустить бусик. Поэтому не ложились даже при обстреле… Максимум — прятались в киоск, якобы стены их защитят. 26-го мая три года назад — в этот день на привокзальной площади убили женщину и парня молодого. Так вот тело женщины лежало на тротуаре возле магазинчика, кровь растеклась по тротуарной плитке. Я на следующий день пошла туда — не помню уже, что было мне нужно, тело, конечно, убрали, но кровь всё ещё была на плитке. И цветок, почему-то сломанный, а вокруг натянута лента пластиковая — к заборчику привязана. И уже совершенно бытовая суета, как будто не грохотало неподалёку, народ ходил, и только поглядывал на это место. Знаешь, это было очень странно. Раньше ж казалось — если вот тут будет война, значит, всё-всё сразу как-то изменится. А оно так буднично… Магазинчики многие продолжили на привокзальной площади работать, и люди ездили, и только кровь и грохот со стороны аэропорта как-то диссонировали. Кстати, это был один из последних случаев формального уважения к смерти, потом уже не до того стало.

— Как ты оказалась на работе в министерстве информации?

— В Новосибирске у меня был опыт работы в газете и на радио, а здесь — свое рекламное агентство, сайт, блог и много подписчиков в соцсетях. Я сообщала людям в общих чертах, что происходит. Тут прилетело, там упало. В какой-то момент начались проблемы с едой, элементарно. И тут мне предложили пойти поработать в мининформ — и в то время для меня большим аргументом стала их столовая с трехразовым питанием.

По рассказам Марины, в 14−15-м году министерские коридоры напоминали мизансцены фильмов о становлении молодой советской государственности. «Кадровые» журналисты и пиарщики едва ли не в большинстве покинули республику, профессионалов не хватало. Министр информации Елена Никитина до войны была издателем, в мае 2014 начала выпускать первую республиканскую газету «Голос народа».

— О работе с журналистами, вообще говоря, мало кто в министерстве имел конкретное представление. Но все очень быстро учились. Вообще, все происходило очень быстро. А в начале сентября Елена Николаевна попала под минометный обстрел и была тяжело ранена. Мне пришлось на время ее заменить.

— Еще в прошлый приезд я была несколько озадачена и вашей информационной политикой, и информационной политикой России по республиканским темам. Есть целые слепые зоны, и я не имею в виду ваши военные секреты, которые попросту не освещаются ни у вас, ни у нас.

— Отчасти это, конечно, следствие военного положения. Что до гражданской жизни, да и о той военной информации, которая может быть доступна широкой аудитории, то нам, конечно, не помешал бы свой государственный медиахолдинг, и мы даже пытались его создать…

Глаза Марины становятся мечтательными. Кажется, она уже видит этот республиканский медиахолдинг с сотнями работающих там журналистов, редакторов, режиссеров и операторов. Я слегка подтруниваю над ее энтузиазмом. Марина смеется:

— Да, мы же здесь в большинстве такие остались — нам хлеба не надо, работу давай. После 16-го уже начали возвращаться, правда, и люди иного типа, это несколько изменило общественный пейзаж. Но они нужны, среди них много профессионалов.

Сейчас на Донбасс не только возвращаются те, кто в свое время уехал, спасаясь от войны; многие едут и из России, причем зачастую уже не для того, чтобы вступить в ряды ополчения — или армии ДНР, как теперь принято называть. Приезжают музыканты с концертами, актеры и постановщики со спектаклями, писатели и поэты — за неделю пребывания я познакомилась с несколькими молодыми творческими коллективами из Питера, что характерно, девичьими. Вечером за кулисами рок-фестиваля я встречаю не только Захара Прилепина, он-то давно подарил свой талант и харизму молодой Республике, но и рэпера Рича, которого в последний раз видела в гостях у друзей в Петербурге, а с тех пор регулярно вижу в соцсетях его фотки из Донецка.

— Да ты, похоже, поступил к Прилепину в оруженосцы! — подкалываю я его.

— А ты, видимо, вообще уже тут живешь! — не отстает Рич.

Что притягивает всех этих безусловно ярких людей в «нестабильный регион», где не работают банковские карточки, зато работает комендантский час, да и, вообще говоря, до сих пор постреливают? Как ни странно, та самая нестабильность, которая наряду с трудностями и ежедневными жертвами означает еще одно — разлитую здесь энергию творения нового, драйв, постоянный режим самоотдачи. Конфликт между обывателями и пассионариями, обозначенный мною в прошлых очерках, в общем-то, имеет ту же природу; рано или поздно он, безусловно, будет снят в пользу основной части населения, но пока остается только констатировать этот зазор, в который дует свежий, бодрящий, неизбежно тревожный и опасный ветер обновления реальности.